Чимаманда Адичи - Половина желтого солнца
— Торт, Оланна? — предложила госпожа Эзека, когда официант ушел. — Только сегодня испекли.
— Нет, спасибо.
Вошел профессор Эзека с папками в руках:
— Это все, что вы пьете? Воду?
— Дом у вас красоты несказанной, — проронила Оланна.
— Слова-то какие — «красоты несказанной», — хмыкнул профессор.
— Оденигбо очень недоволен службой в директорате. Не могли бы вы помочь ему перевестись в другое место? — с трудом выговорила Оланна, только теперь осознав, до чего ей мерзко просить, как хочется скорей покончить с неприятным делом и бежать прочь из этого дома с красным ковром, красными диванами, телевизором и приторным запахом духов госпожи Эзека.
— Сейчас все забито, совсем забито, — покачал головой профессор Эзека. — Просьбы сыплются отовсюду. — Он сел нога на ногу, положил папки на колени. — Но я посмотрю, что можно сделать.
— Спасибо. И еще раз спасибо за продукты.
— Попробуйте торт, — вставила госпожа Эзека.
— Спасибо, не хочу.
— Может, после обеда?
Оланна поднялась:
— Я не могу остаться на обед. Надо бежать. Я учу детей, через час урок. Мы собираемся во дворе.
— Ах, какая прелесть! — восхитилась госпожа Эзека, провожая Оланну до дверей. — Какая досада, что я уезжаю за границу. Мы вместе потрудились бы для победы.
Оланна заставила себя улыбнуться.
— Шофер вас отвезет, — сказал профессор Эзека.
— Спасибо.
Перед тем как распрощаться, госпожа Эзека позвала ее на задний двор, посмотреть новый бункер, построенный по распоряжению мужа, — прочный, цементный.
— Подумать только, до чего эти варвары нас довели! Мы с Памелой, бывает, спим прямо здесь, когда нас бомбят. Но мы выстоим.
— Да, — ответила Оланна, разглядывая гладкий пол и две кровати: хоть и под землей, но жилая комната с мебелью.
Вернувшись, Оланна застала Малышку в слезах. Из носа у нее текло.
— Бинго съели! — рыдала Малышка. — Мама Аданны съела Бинго.
— Угву, в чем дело? — спросила Оланна, обняв Малышку.
Угву пожал плечами:
— Так соседи говорят. Мать Аданны куда-то увела собаку и на вопросы, где Бинго, молчит. А суп только что сварила с мясом.
Кайнене приехала знойным днем. Оланна замачивала на кухне маниоку, когда тетушка Оджи крикнула: «Там женщина в машине спрашивает вас!»
Оланна выбежала во двор и застыла, увидев возле банановой рощи сестру. Песочного цвета платье по колено очень ей шло.
— Кайнене! — Оланна протянула руки робко, неуверенно, и Кайнене шагнула к ней; они обнялись коротко, едва коснулись друг друга, и Кайнене отступила.
— Я приехала в ваш бывший дом, а меня послали сюда.
— Хозяин нас вышвырнул — что взять с нищих?
Оланна посмеялась своей неудачной шутке, Кайнене без улыбки заглянула в комнату. Оланна пожалела, что сестра не приехала чуть раньше, пока они жили в отдельном доме, — ей не было бы так стыдно их бедности.
— Проходи, садись.
Оланна притащила с веранды скамью, и Кайнене, глянув на нее с опаской, села, зажав в руках кожаную сумочку, коричневую, под цвет завитого парика. Оланна отодвинула занавеску, отделявшую закуток для сна, села на кровать, одернула подол. Они не смотрели друг на друга.
— Как жизнь? — спросила наконец Оланна.
— До взятия Порт-Харкорта дела шли неплохо. Я поставляла продукты в армию, у меня была лицензия на поставку вяленой рыбы. Сейчас живу в Орлу, заведую лагерем беженцев.
— Вот как.
— Осуждаешь меня за то, что я наживалась на войне? Кто-то же должен ввозить вяленую рыбу. Многие поставщики брали деньги, но заказов не выполняли. Я хотя бы выполняла.
— Я ни о чем таком не думала.
— Думала.
Оланна отвела взгляд. В голове вихрем вертелись мысли.
— Мне было так страшно, когда взяли Порт-Харкорт. Я тебе писала…
— Я получила твое письмо через Маду. — Кайнене теребила ремешки сумочки. — Ты писала, что учишь Детей. А сейчас? Все так же стараешься для победы?
— Школу превратили в лагерь беженцев. Иногда я учу соседских ребят прямо во дворе.
— А как поживает муженек-революционер?
— Служит все там же, в Директорате труда.
— Где же ваша свадебная фотография?
— В день свадьбы нас бомбили. Фотограф уронил аппарат.
Кайнене кивнула, не посчитав нужным выразить сожаление, и открыла сумочку:
— Вот, привезла тебе. Мама передала через одного англичанина-журналиста.
Оланна взяла конверт, колеблясь, стоит ли открывать при Кайнене.
— А еще я привезла Малышке два платья. — Кайнене указала на сумку возле ног. — Одна женщина из Сан-Томе возит на продажу детские вещи.
— Ты привезла Малышке одежду?
— Чему ты удивляешься? Кстати, давно пора девочку называть Чиамакой. А то все Малышка да Малышка!
Оланна засмеялась. Подумать только — сестра приехала ее навестить, сидит с ней рядом, привезла одежду для ее дочки!
— Хочешь воды? Больше пить нечего.
— Спасибо, не надо. — Кайнене встала, шагнула к стене, где был прислонен матрас, снова села. — Ты знала моего слугу Икеджиде?
— Которого привез с собой Максвелл?
— Да. — Кайнене снова поднялась. — Он погиб в Порт-Харкорте. Нас бомбили, и осколком ему снесло голову, начисто снесло, а он все бежал. Бежал, но уже без головы.
— Господи…
— На моих глазах.
Оланна пересела на скамью рядом с сестрой, обняла ее. От Кайнене пахло домом. Они долго просидели молча.
— Я подумывала поменять твои деньги, — нарушила молчание Кайнене. — Но ты можешь поменять их в банке и положить на счет, так?
— Видела вокруг банка воронки от бомб? Мои деньги лежат под кроватью.
— Смотри, как бы тараканы до них не добрались. Им тоже тяжко живется. — Кайнене усмехнулась, прижалась к Оланне и вдруг, будто опомнившись, подскочила, одернула платье. — Совсем забыла о времени!
— Приедешь еще?
Кайнене помедлила, прежде чем ответить:
— Я с утра до вечера в лагере беженцев. Приезжай лучше ты посмотреть, как я живу. — Она порылась в сумочке, достала клочок бумаги и написала, как добраться до ее дома.
— Хорошо, приеду. В следующую среду.
— На машине?
— Нет, ведь всюду посты. Да и бензина у нас мало.
— Привет бунтарю! — Кайнене села в машину, завела мотор.
— У тебя новый номер. — Оланна разглядывала буквы «БДИ» на табличке.
— Я доплатила за патриотический номер. «Бдительность!» — Кайнене подняла брови, махнула и тронулась. «Пежо-404» быстро исчез из виду, но Оланна постояла еще немного; на душе было светло, будто она проглотила солнечный лучик.
Оланна приехала в среду рано утром. Харрисон открыл дверь и вытаращился на нее, от изумления даже позабыв отвесить свой обычный поклон.
