Тибор Фишер - Философы с большой дороги
своего».
В какой-то момент Юпп, как обычно, ни слова сказавшись, куда-то исчез,
чтобы столь же неожиданно возникнуть, протягивая мне какую-то спортивную
форму.
– Что это? Зачем? – удивился я.
– Пришлось сплутовать, – пожал плечами Юпп. – Переоденься и сядь на
скамейку запасных.
Я как-то не понял, зачем мне туда садиться. С уст моих слетело что-то
типа «не имею склонности...», но слух Юппа отказывался
воспринимать возражения. Я с недоверием потрогал принесенную форму. На ней
красовалась эмблема с изображением Гермеса – известная (или неизвестная -
для кого как) отсылка к богу-покровителю совершаемых втайне сделок,
воровства и бизнеса.
Время проникнуть в суть вещей
Меня вдруг осеняет, что искушенный вор мало чем отличается от
искушенного мыслителя: он должен хорошо знать, что почем и что из этого
может получиться. И тут озарение покинуло Эдди Гроббса.
Футбольный матч 1.3
Я признался Юберу, что лет сорок как минимум не подходил к мячу. Он же
настаивал, что делается это исключительно ради того, чтобы доказать всем и
каждому: Философ – вот он, на поле (при этом он не сморгнув глазом принялся
в моем присутствии доказывать какому-то типу, что в свое время я зарабатывал
на жизнь выступлениями за профессиональный футбольный клуб!). Как
дух-хранитель у какого-нибудь племени зулусов.
– Мы должны быть здесь, понимаешь!
– Но мы же и так здесь, – упирался я.
– Здесь – значит на поле, – почти взмолился Юпп. – Я бы сам вышел
играть, но по мне же видно, что толку от меня – ноль!
– По мне – тоже! – Несмотря на то что конечностей у меня было вдвое
больше, чем у Юппа, я вряд ли обладал одной десятой его живости и энергии;
когда бы речь шла о том, кто выстоит в поединке, где удары наносятся
головой, я бы без колебаний поставил на Юппа – против любого
профессионального футболиста. За минувшие десять лет я ни разу не развивал
скорость больше двух миль в час; когда я последний раз попробовал
пробежаться за автобусом, то едва потом оклемался (это кончилось тяжелейшим
приступом).
Самая экстремальная физическая нагрузка, которую я могу себе позволить,
– извлечение пробки из горлышка при помощи штопора; даже развлечениям,
связанным со скольжением трубчатого тела в туннеле, я предаюсь в стиле
выброшенного на берег кита.
Развязка
Почему Юпп, не первый день со мной знакомый и отлично знавший, что я
совершил несколько самых коротких поездок на такси за всю историю
человечества, – почему Юпп тем не менее счел разумным посадить меня на
скамейку запасных, это мой рассудок понять отказывался.
Однако я натянул на себя форму и сел где было сказано. До конца матча
оставалось несколько минут, счет был ноль – ноль – лучшего Мафия не могла и
желать.
Я сидел и размышлял, что меня почти угораздило попасть в ситуацию, в
которой я менее всего хотел бы быть. Среди всех тягот и горестей зрелого
возраста, на мой взгляд, есть и свои преимущества. И одно из них заключается
в том, что никто уже не заставит тебя выйти на грязное поле, где
полным-полно крутых ребят, одержимых желанием сбить тебя с ног.
Покуда я сидел, погруженный в свои мысли, к скамейке, ковыляя,
приблизился один из игроков, всем видом демонстрируя, что его правая нога
что-то засбоила и резвости от нее теперь ждать не приходится. Наглый
пройдоха, в расцвете сил...
– Ладно, толстый англичашка, давай-ка ты! – скомандовал тренер или
распорядитель, ткнув меня большим пальцем под ребра. – Продемонстрируй-ка,
на что ты способен!
Я было кивнул на двух верзил, сидевших со мной бок о бок, и жестом
показал на свои ноги, в обычных ботинках, вместо подобающей обувки. Но этот
тип вновь ткнул в меня пальцем, восприняв мои возражения не как страстный
отказ, а как чистой воды желание покобениться. Я перехватил умоляющий взгляд
Юбера. Если бы он сейчас попросил меня, я бы мог отказаться, но он этого не
сделал – и отказаться я не мог.
Пожав плечами, я выкатился на поле, пытаясь напустить на себя вид,
будто знаю, что мне делать, а вразвалочку иду не потому, что я не в форме и
из меня песок сыплется (этакий антифорвард), а потому, как настолько
превосхожу по классу всех прочих игроков, что напрягаться, играя с ними, мне
нет никакой нужды.
Я подбадривал себя мыслью: за несколько минут игры в футбол вряд ли я
успею напортачить больше, чем за тридцать лет воспитания научной смены в
родной Британии.
Надо было внимательно следить за мячом (который все так же продолжал
крутиться у ворот Мафии), чтобы не упустить момент, когда он окажется рядом
со мной. Я старался держаться поближе к защите команды противника, чтобы
ненароком не забить гол в собственные ворота. Юпп бросил на меня взгляд, в
котором читалось явное облегчение. По сути, кем бы вы ни были, что бы вы
собой ни представляли, найдется лишь очень небольшая группа людей, которые
приветствуют вас дружеским кивком. На мгновение я задумался, нужно ли
объяснять Юппу, сколь неотесанны эти люди, что мельтешат здесь перед моими
глазами, но тут же представил, а что было бы, собери вы в одном месте
соответствующее число философов? Сомневаюсь, чтобы это зрелище радовало
глаз.
На последней конференции, где мне довелось побывать, один оксфордский
профессор – как его звали, умолчу, но любой поймет, что я имею в виду, -
скатывал шарики из листов бумаги, в которые только что выпростал сопливое
содержимое своих носовых пазух, и обстреливал этими шариками присутствующих,
стараясь никого из них не дискриминировать, совсем как сербы, обстреливающие
Сараево. Не то чтобы этот обстрел был вызван неким бесконтрольным
сокращением мышц его руки – нет, причиной тому была профессорская
невменяемость. За неделю до того покончила самоубийством его жена.
Вспоминая участников той конференции, лицо за лицом, я готов был
признать, что они вряд ли сломают вам челюсть и позаимствуют ваш бумажник в
отличие от Юпповых дружков, но только потому, что у всей этой колледжевой
братии (a) плохой хук правой, (b) кишка тонка.
Заключение
Процессия философов, сосредоточенно ковыряющих в носу (или в заднице).
Философ, заметил как-то Уилбур, это человек, чей язык подобострастно
высунут, а нога угрожающе напряжена всякий раз, как в зоне его видимости
