Катрин Панколь - Желтоглазые крокодилы
Гортензия намеренно унижала ее перед мадам Бартийе, зная, что мать не посмеет вспылить, ей придется держать себя в руках. Так и вышло. Жозефина сжала зубы, пытаясь соблюсти приличия.
— У него красивое имя… Лука Джамбелли. Сам-то он тоже красивый, а?
Она опять зевнула и, подняв свои тяжелые, как занавес, волосы, добавила:
— И зачем я только спрашиваю? Как будто меня это интересует! Должно быть, одна из тех библиотечных крыс, которые тебе так нравятся… У него небось перхоть и желтые зубы?
Она расхохоталась, глядя в упор на Кристину Бартийе, которая пыталась не вмешиваться и явно была слегка смущена.
— Гортензия, марш в кровать! — закричала Жозефина, теряя терпение. — И вы все кстати тоже! Я спать хочу. Уже поздно.
Они вышли из гостиной. Жозефина с такой яростью раздвинула диван-кровать, что сломала ноготь. И рухнула в постель.
Сегодняшний вечер — сплошное поражение. Мне так не хватает уверенности в себе, что я ни на кого не могу произвести впечатления. Ни хорошего, ни плохого. Я женщина-невидимка. Он считает меня просто добрым другом, ему и в голову не пришло, что у нас могут быть другие отношения. Гортензия почувствовала это сразу, как только я вошла в комнату. Она унюхала мой запах неудачницы.
Она свернулась калачиком на диване и уставилась на красную каемку ковра.
На следующее утро, когда Макс и девочки пошли на соседнюю улицу на барахолку, Жозефина прибрала кухню и составила список продуктов: масло, варенье, хлеб, яйца, ветчина, сыр, салат, яблоки, клубника, курица, помидоры, зеленая фасоль, картошка, цветная капуста, артишоки… Сегодня базарный день. Она уже заканчивала, и тут в кухню, шаркая ногами, вошла Кристина Бартийе.
— Ну и похмелье у меня, — простонала она, держась за голову. — Мы вчера что-то перепили.
Она прижимала к уху радиоприемник, отыскивая нужную волну. «Глухая, что ли», — подумала Жозефина.
— Надеюсь, это местоимение «мы» не распространяется на моих девочек.
— Смешная вы, мадам Жозефина.
— А нельзя звать меня просто по имени, без мадам?
— Да я вас побаиваюсь. Вы из другого теста.
— Ну попробуйте!
— Нет, я уже думала об этом, не получается…
Жозефина вздохнула.
— Мадам Жозефина звучит так, словно я хозяйка борделя.
— Да что вы можете знать о борделях?
У Жозефины появилось страшное подозрение. Она внимательно посмотрела на мадам Бартийе. Та поставила приемник на стол и слушала сальсу, пританцовывая плечами.
— А вы там бывали?
Кристина Бартийе запахнула пеньюар на груди преисполненным достоинства жестом приговоренной к смерти преступницы.
— Ну так, время от времени, чтобы заработать на хлеб…
Жозефина сглотнула и пробормотала:
— Ну, тогда…
— Я не одна такая, знаете…
— Я лучше понимаю эту историю с Альберто…
— A-а! Он славный парень. Сегодня у нас первое свидание. Встречаемся на площади Дефанс, вечерком. Надо мне одеться покрасивее! Гортензия обещала помочь.
— Вам повезло! Гортензия редко интересуется кем-то, кроме себя.
— Сначала она меня и впрямь недолюбливала. Но теперь смирилась. Я знаю к ней подход: вашей дочери надо льстить, гладить по шерстке, говорить, какая она красивая, умная и…
Жозефина собиралась ответить, но тут зазвонил телефон. Это была Ширли. Она просила Жозефину зайти.
— Ты ж понимаешь, при мадам Бартийе не поговоришь нормально.
Жозефина согласилась. Она отдала Кристине список покупок, дала денег и попросила поторопиться. Мадам Бартийе промямлила, что сегодня воскресенье, а с мадам Жозефиной невозможно расслабиться, вечно она куда-то спешит. Жозефина быстро заткнула ее, напомнив, что рынок закрывается в половине первого.
— Спятить можно! — проворчала мадам Бартийе, просматривая список.
— И не вздумайте покупать сладости вместо фруктов и овощей! — прорычала Жозефина, выходя из квартиры. — Это вредно для кожи, зубов и попы.
— Да мне плевать, я свою картофелину вечером съедаю.
Она пожала плечами и начала читать список покупок так, словно расшифровывала инструкцию по эксплуатации электродрели на иностранном языке. Жозефина хотела что-то сказать, но махнула рукой и ушла.
Ширли открыла ей дверь, разговаривая по телефону. По-английски. Очень сердито. Она говорила: «No, no, nevermore! I’m through with you…» [35]. Жозефина знаком показала, что придет попозже, но Ширли, ругнувшись на прощание, бросила трубку.
При виде расстроенного лица Ширли и синяков под глазами, гнев Жозефины, накопившийся за неделю, внезапно спал.
— Рада тебя видеть. Как Гэри?
— Твой сын — прелесть… Умный, милый, красивый. Он не может не нравиться.
— Спасибо огромное. Будешь чай?
Жозефина кивнула и посмотрела на Ширли, словно видела ее первый раз. Словно близость к королеве превратила ее в прекрасную незнакомку.
— Жози… Что ты на меня так смотришь?
— Я тебя видела по телевизору… недавно. Рядом с английской королевой. На балу у Чарльза и Камиллы. И я точно не ошиблась, потому что…
Она пыталась найти слова, шаря в воздухе руками, как утопающая. Хотела сказать простые слова, но не могла сформулировать. «Если скажешь, что это была не ты, хотя я тебя узнала, я пойму, что ты солгала, и не очень обрадуюсь, сама понимаешь. Ты моя единственная подруга, единственный человек, которому я доверяю, мне не хочется лишиться этой дружбы, не хочется подвергать ее сомнению. Значит, скажи, что все это мне не приснилось. Не лги мне, пожалуйста, не лги мне».
— Это, конечно, была я, Жозефина. Потому и уехала в последний момент. Не хотелось туда идти, но…
— Ты была обязана ехать на бал к английской королеве?
— Обязана…
— Ты знакома с Чарльзом, Камиллой, Уильямом, Гарри и всем семейством?
Ширли кивнула.
— А с Дианой?
— Я очень хорошо ее знала. Гэри рос с ней, с ее детьми…
— Но Ширли… Ты должна мне объяснить!
— Не могу, Жози.
— Почему это?
— Не могу.
— Даже если я обещаю никому об этом не рассказывать?
— Так будет безопаснее для тебя, Жози. И для твоих девочек. Ты не должна знать.
— Не верю.
— И все же…
Ширли грустно и нежно посмотрела на нее.
— Мы знакомы столько лет, мы говорим обо всем, я тебе поведала мой единственный секрет, я для тебя — открытая книга, и единственное, что ты можешь мне сказать, что ничего сказать не можешь…
Жозефина задыхалась от гнева.
— Я тебя ненавидела всю неделю. Всю неделю у меня было ощущение, что ты у меня что-то украла, что ты предала меня, и теперь ты не хочешь ничего рассказать. Но разве дружба не обоюдное понятие?
