Наталия Терентьева - Чистая речка
– Паша, ты слышишь, понимаешь меня?
Не такой он был пьяный, да, может, мне и показалось. Но почему обычно говорливый Паша сейчас молчал? А он плакал, некрасиво, с перекошенным ртом. Я видела, как текут слезы из глаз, сопли из носа. Вытереть их Паша не мог, потому что крепко держался за антенну – ноги еле-еле стояли на остром коньке крыши.
– Паша, я тебе буду говорить, что делать, хорошо? – сказала я. – Спускай руки потихоньку по антенне, не спеши, присаживайся, спокойно, не торопись…
– Давай вместе прыгнем, на… чтобы не мучиться, – неожиданно четко сказал Паша, негромко, слышала только я и Артем, наверно.
– Пашок, не надо! – сказал Артем. У него оказался очень низкий для мальчика голос. Наверно, уже закончилась мутация, у Паши-то голос еще ломался.
– Паша, давай лучше дружить и не мучиться, – как можно дружелюбнее и спокойнее сказала я.
Руки у меня уже очень устали, я ведь крепко держалась руками за металлические гофрированные листы, наложенные друг на друга на крыше, боялась, что желоб под ногами оторвется. Одна рука у меня уже была порезана, я видела кровь, и сейчас почувствовала резкую боль в руке, наверно, разодрала ее.
– Иди ко мне, залезай, – сказал Паша. – Сфоткаемся и прыгнем!
– Нам тогда уже фотки будут ни к чему, Паша, – как можно терпеливее сказала я. Я поняла, почему он так странно держится, неловко – просто у него в одной руке телефон. – Садись на корточки и спускай назад ноги, по одной, вниз не смотри, – продолжала увещевать я. Должен же он меня услышать. Он всегда меня слушает. – Осторожно спускайся. Ко мне иди, Паша, я тебя здесь жду.
– Руська… – Паша всхлипнул и отпустил руку, чтобы вытереть нос. Ему сильно мешали говорить сопли. Нога его соскользнула, руки расцепились, он держался теперь за острый конек крыши, и я видела – судорожно сжимал свой телефон. – Ты меня любишь? – спросил Паша, вися на руках на крыше.
– Паша, осторожно, тебе нужно будет посмотреть назад и попасть ногой на лестницу, но до нее далеко. Понимаешь?
– Ты меня любишь? – проорал Паша.
Я замялась. Надо было что-то говорить ему, говорить и говорить. Но я молчала несколько секунд.
– Пошла вон от меня! …! – заорал Паша, лягнул ногой воздух, от этого сам не удержался и поехал назад.
Одна его нога попала мне в голову изо всей силы, я качнулась назад, руки мои разжались от удара. Надо мной перевернулась крыша, небо, я увидела четкий рисунок голых веток на темнеющем, почти безоблачном небе, полоску фиолетово-розового раннего заката, услышала пронзительный голосок Любы: «Руська-а-!..»
* * *…Уголок белой тумбочки, незнакомая стена, металлическая палка с проводами и колбой, кто-то лежит на высокой кровати рядом со мной, совсем голая женщина, едва прикрытая простыней. Я зажмурилась и снова открыла глаза. Пошевелила одной рукой, второй. К левой руке шла трубка – кажется, это называется капельница. Пошевелила ногой. Вроде ничего не болит и все шевелится. Я приподняла голову. Вот голова болит, но отлично двигается в разные стороны. Смогу ли я сесть? Да, я села, осторожно, не уверенная, что можно это делать с иголкой в руке. Вроде нормально. Голова только еще закружилась. Как можно позвать кого-нибудь?
Я оглядела палату. Кроме женщины рядом со мной, которая, кажется, была без сознания, в палате была пустая кровать, и еще лежал кто-то, весь опутанный проводами. Очень страшно. Я легла обратно. Не кричать же? Вряд ли меня услышат – дверь плотно закрыта. Кто-то ведь должен прийти…
Я забылась или уснула, а очнулась оттого, что мне показалось, мою кровать куда-то повезли. Нет, это просто медсестра отодвигала кровать, чтобы уборщица могла протереть пол.
– Здрассьте! – сказала мне полная женщина с широким нерусским лицом. Но говорила она по-русски отлично. – Кто это у нас такой? А? Как тебя зовут?
Я удивилась – неужели они не знают, как меня зовут?
– Руся, – ответила я.
Женщина слегка нахмурилась.
– А если подумать, вспомнить хорошенько, а? Как твоя фамилия?
– Брусникина.
– Молодец, правильно. И как тебя зовут, Брусникина?
– Руся.
– Ладно, вспомнишь! Не так уж ты и ударилась. Что болит? Сейчас врача позову.
Я поняла. Надо сказать, как меня зовут по документам.
– Я – Диляра Робертовна, – сказала медсестра, хлопая меня по ноге. – Можешь звать меня тетя Диляра.
– А я Лена, но меня все зовут Руся, – ответила я.
– А, все помнишь, хорошо, сейчас в палату обычную поедем.
– А это – что, необычная?
– Это… как, говоришь, все зовут – Руся?
Я кивнула.
– Это, Руся, реанимация. Сейчас врач тебя посмотрит, и будем переезжать, а то тебе тут уже делать нечего, я думаю.
– А там не Паша? – спросила я, кивая на человека в проводах.
– Какой Паша? – удивилась медсестра. – У нас Паши нет. Здесь одни женщины. Редко у нас такой урожай… То пусто, то густо… Все решили помирать… Ох, ладно… Пошла я за врачом.
В обычную палату мне не разрешили идти, повезли на каталке, голова по-прежнему болела, но в остальном я чувствовала себя совершенно нормально, поэтому к вечеру стала уже вставать, мне не лежалось.
– Лежи! – строго сказала врач, заходя в палату на вечернем обходе. – Лежи, а то будут, не дай бог, всякие осложнения. После сотрясения надо лежать. У тебя, правда, средней тяжести было сотрясение, но ты потеряла сознание, ничего хорошего в этом нет, девочка. Поэтому лучше вылежать. Недельку.
– Недельку? – ахнула я. – А что я буду делать?
– Что? Отдыхать, гостей принимать, к тебе тут уже рвутся… Не знаю, с кого начать. Сама выберешь, всех сразу не пущу, и только с завтрашнего дня.
– А кто рвется?
Врач, приятная женщина средних лет, чем-то напомнившая мне мою маму, улыбнулась.
– Да разные тут всякие… Ты же детдомовская?
Я кивнула.
– Вот, ваши приезжали уже, и из школы твоей друзья приходили, и еще кто-то. Звонят… Так что беспокоятся о тебе. У тебя телефона нет?
– Есть. Но он… – Я замялась. Да, вот телефон бы мне пригодился. Интересно, сколько я была без сознания? Ведь у меня Любовь Игоревна на три дня телефон отобрала. – А я долго была без сознания?
– Нет, не очень. Потом тебе кололи лекарства, чтобы ты поспала. А что?
– А какой сегодня день недели?
– Среда.
– Хорошо! – обрадовалась я. – Значит, мне телефон воспитатель уже должна отдать. Только как его взять у нее? Она на три дня телефон забрала.
Врач внимательно посмотрела на меня.
– Я попрошу, чтобы тебе привезли, ведь завтра кто-то приедет. Как воспитателя зовут?
