Владимир Топорков - Наследство
– Молоко почему? – переспросил Спицын и даже как-то враждебно проговорил: – А вы к коровам зайдите, они скажут…
Бобров побледнел, а Спицын достал из кармана замызганных брюк мятую пачку сигарет, вытащил одну, неспешно покатал между пальцев, прикурил и, попыхивая дымом, заговорил, точно не замечая гнева председателя:
– Горяч ты больно, Евгений Иванович, чисто сковорода на плите… Почему, спрашиваешь, молоко вниз съехало? – Он сделал ещё несколько глубоких затяжек и вздохнул: – А потому, что теперь коров гоняем на водопой аж в Горелую балку. Мы так из них скоро сделаем этих… марафонцев, ясно? Туда и обратно сколько километров? Пятнадцать, ясно? Вот они молоко и разносят на ногах.
– Так давай на пастбище корыта установим, воду будем подвозить.
– Шилом моря не нагреешь, много ли навозишь на такое стадо?
Бобров помрачнел, а Спицын продолжал говорить, уже будто себе самому:
– Нет, не дураки деды наши были, дело они знали. Рассказывал мне мой дед, что ещё при князе Васильчикове каждую весну родники чистили. Собирались миром – и к родникам шли. Получалась двойная выгода: всё лето для скота была вода – это раз, а два, что трава в пояс вымахивала. А у нас сейчас травы пожухли, будто осень на дворе, а на щиграх, посмотри, плешины сверкают…
– М-да, дела… – выдохнул Евгений Иванович. – Дока ты, однако, Евдоким Григорьевич. Плохо только, что молчишь, когда говорить надо.
– А кто меня спросил? – с вызовом ответил Спицын. – Иной раз и сказал бы, но ведь вы все больно учёные, того и гляди на дверь покажете. А народ, Евгений Иванович, много чего знает, да про себя держит. Раньше, бывало, собрания собирали, – не такие, как нынче, – речи всякие казали, вот друг от друга и умнели люди. А сейчас… сейчас, скажу я вам, не так всё. Замкнулся каждый, точно улитка какая…
Спицын помолчал, подошёл к ведру с водой, что стояло в углу, бросил окурок.
– Может, доярок позвать? Побеседуйте с трудовым народом.
Бобров вздрогнул – этого он уже не хотел.
– Знаешь, Евдоким Григорьевич, – с трудом проговорил он, – давай другим разом, а?
– Как знаете. Может, и правда не стоит: сердиты доярки на вас. И не только за Россошное даже, а что рядовой люд у вас без внимания. Есть он вроде, а вроде его и нету. В общем, как и прежний председатель…
Бобров болезненно поморщился и, не говоря больше ни слова, толкнул дверь вагончика. Через минуту председательский «газик» уже пылил в сторону села.
Прораба Лиханова Евгений Иванович нашёл дома – тот сидел за ужином. Председатель поздоровался с хозяйкой, а Лиханову сказал:
– Завтра с утра пошлёшь в Россошное экскаватор.
– Не понял! – удивился прораб.
– Родник очищать будем.
– Как очищать? – отложил вилку Лиханов. – Ведь только что забетонировали, а теперь, выходит назад пятками?
«Ну и гусь ты, однако! – подумал Бобров. – Вчера едва не козырял, исполняя команду, хотя наверняка понимал, что глупость творим, а теперь – «назад пятками»!
И, словно читая председательские мысли, Лиханов поспешно вышел из-за стола.
– Поторопились, конечно, Евгений Иванович, маху дали. Надо освободить родник, обязательно надо. А что если нам ещё дальше пойти?
– Что значит дальше?
– Хороший пруд получился бы на том месте! Главное, животок сохранится, вниз по балке через водоспуск уходить будет. Карпа запустим, а?..
– Вот и давай обсудим это завтра. Только не забудь, экскаватор пошли обязательно.
Бобров ехал домой и думал: «Вот тебе и ещё один урок, товарищ председатель. Всё правильно, жизнь дураков учит».
Глава пятнадцатая
Бобров совсем замотался. Дела и проблемы накатывали как волны, одни за другими, дай Бог сил разгрести. И может быть, поэтому Евгений Иванович всё никак не находил времени для поездки в Струительный, хотя желание решить, что делать, в конце концов, с базой отдыха, у него возникло ещё сразу же после избрания председателем.
Он, может, и сегодня бы не поехал, да на наряде вспыхнул жаркий спор. А подлил масла в огонь Иван Дрёмов.
– Интересные дела у нас в колхозе получаются, – зло усмехнулся Иван. – Для того чтобы в поле свёклу выращивать, людей со стороны нанимаем, а свои бабы теперь как павы важные стали, – все в белых халатах на Струительном озере разгуливают. Красота да и только! Ловко устроились! – Он немного помолчал и добавил: – Выходит, товарищи, председатели у нас меняются, а порядки нет. Зачем нам этот санаторий-крематорий нужен? Ведь он точно для колхоза крематорием стал. Лучших людей, можно сказать, туда забрали, а они там бездельничают.
– Ты, Иван, раньше чего-то об этом молчал, – поддел Дрёмова Приставкин.
– Нет уж, извини-подвинься! – Уголки губ у Дрёмова задрожали. – Уж если кто и молчал, так это ты и тебе подобные…
Бобров спросил у собравшихся:
– Ладно, конкретные предложения есть?
– Есть! – опять вскочил Дрёмов. – Закрыть его к чёртовой бабушке!
Парторг поморщился:
– Да в него почти четыре миллиона колхозных денег вбухано.
– Вот-вот, вбухано! – Иван закрутил головой. – О чём же тогда думали? Иль показуха одолела?
Иван махнул рукой, глянул на председателя: дескать, ты-то чего молчишь, вроде раньше активней был?
Разговор вот-вот грозил перерасти в базарную толкучку, и Бобров предложил:
– Дайте мне неделю разобраться, что там к чему, а тогда и обсудим на правлении, идёт?
…Евгений Иванович приехал на Струительный к концу дня, когда в лесу уже ложились длинные, как вёрсты, тени от могучих сосен, а на Кирином болоте захлопывали свои красивые головки жёлтые одуванчики, прячась до будущего утра. Лес стоял тихий, наполненный теплом и синью, которой, казалось, можно даже было вымазаться, как краской.
Ворота были закрыты на толстый металлический шкворень, и все попытки Боброва открыть их не увенчались успехом. Пришлось снова сесть в машину, долго сигналить, и, распоротая зычными гудками, эта вселенская тишина вдруг будто закачалась, как качается в стоячем озере разбуженная лодкой или стремительным порывом ветра вода. У домика сторожа загремела цепью собака, захлебнулась в лае, и хозяин, лысый, жилистый и длинный, как сосна, мгновенно сорвался с высокого крыльца и распахнул ворота. Он долго всматривался в кабину, но, похоже, так и не разглядел, кто же сидит за рулём, и только когда Бобров назвал свою фамилию, махнул рукой – дескать, проезжай.
Сторож стоял обескураженный, и это невольно вызвало улыбку на лице у Боброва: вот ведь времена настали – верный холоп хозяина-председателя не знает в лицо, а раньше, при Дунаеве, небось каждый такой приезд – как праздник. Тогда надо было заранее ставить на озере сети, а потом пойманную плотву, язей, щук держать в садке, чтоб уха готовилась из свежатины, а не замороженной в холодильнике рыбы. После сторож ладил баню, замачивал в чебрецовом отваре веники – Егор Васильевич любил париться дубовыми, с жёсткими, высушенными листьями. Эти веники сторож готовил в конце мая, сразу после того, как распускался дуб, и потому они служили надёжно, даже при самой энергичной пропарке не опадала листва. В обязанности хранителя здешнего рая входила и забота о пиве, леденящем до седого отблеска, которое он постоянно держал в холодильнике, ну а о водке и других крепких напитках хлопотал Кузьмин, он в этих вопросах никому не доверял.
Бобров подъехал к двухэтажному корпусу, долго ходил по пустым коридорам, заглянул в несколько комнат, со вкусом обставленных мебелью, но тихих и безлюдных, и только в самой дальней на первом этаже обнаружил женщину в белом халате. Была она маленького роста и округлая, как каравай. Бобров представился, и женщина приветливо протянула руку лодочкой.
– Валентина Борисовна я, Чистовская. Сестра-хозяйка здесь…
– А остальные где же?
– А кого вы имеете в виду? Персонал, да? Бобров утвердительно кивнул.
– А чего им тут делать? Лес охранять? Его и так никто не украдёт. Вот раньше, когда Елена Алексеевна работала, у нас отдыхающие были. А сейчас – полное затишье. Работа на огородах, в поле пошла – тут не до отдыха… Так, значит, вы наш новый председатель?
– Совершенно верно, Валентина Борисовна.
– Интересно получается. Егор-то Васильевич здесь частым гостем был, а теперь мы председателя и в лицо не знаем. Выходит, правильную политику Андропов повёл…
– Какую политику?
– Как какую? На укрепление дисциплины! Раньше кто только с Егором Васильевичем сюда не приезжал! И в бане парились, и в озере купались, отдыхали, одним словом. А сейчас? Видать, круто начальство прижало…
Бобров рассмеялся.
– А если не начальство прижало, а просто желания нет в бане париться?
– Как это? – Женщина даже вздрогнула. – Да не поверю я, чтоб у человека такого желания не было. Эх, будь я государственным деятелем, я бы закон издала, чтоб каждого, кому до сорока, ежедневно задаром кормили, поили, холили. Пусть у людей морщин не будет, пусть жизни настоящей отведают.
