Владимир Кормер - Наследство
В комнате спиной к окну за пустым столом сидел человек в гимнастерке, похожий по лицу на прибалта — какой-нибудь латыш или в этом роде. Проровнер шагнул к нему, готовясь протянуть руку.
— Снимайте пальто, вешайте сюда, — правильно, разве что немного тщательно, выговорил тот, не вставая и не здороваясь. Один из провожатых принял у Проровнера пальто, одновременно помешав ему подойти к столу. Меж ними возникла как бы некоторая неловкость. Проровнер не понял, случайно это или нарочно.
— Садитесь сюда, — показал провожатый на стул посреди комнаты.
Проровнер сел. Провожатые вышли. Латыш ковырялся, вставляя папиросу в мундштук. Проровнер, за эти годы научась терпению, ждал, с мягкой, растроганной улыбкой глядя на него.
В комнате стояли железный сейф с вешалкой, где кроме проровнеровского пальто висела еще шинель хозяина, грубый канцелярский шкаф, маленький столик у стены справа, там же два стула. Рядом со шкафом имелась еще одна дверь. Сейчас она с тихим шелестом (дерматиновая обивка елозила по паркету) раскрылась, в комнату, осторожно ступая, вошел новый молодой человек с папкой под мышкой и уселся за маленьким столиком, чуть позади Проровнера. Проровнер лишь краем глаза мог видеть его склоненную над чистыми листами бумаги преждевременную плешь, окаймленную шапкой еще буйных, наверное, жестких на ощупь кудрей.
* * *— Итак, — начал латыш, глубоко затянувшись и весь окутываясь сизым дымом по мере того, как говорил, — господин Рувим Алвез, какова цель вашего приезда в Советский Союз? Я полагаю, мы можем общаться без переводчика, не так ли?
Проровнер от удовольствия хохотнул. Ему показалось, что человек за столом, произнося эту тираду, слегка ухмыльнулся. Проровнер привскочил, чтобы подойти к столу, пожать этому человеку руку, может быть обняться с ним по-братски, так как предполагал, что это и есть тот самый «Дед», с которым они, не видя никогда друг друга в глаза, столько лет работали, можно сказать, душа в душу.
Но человек за столом предостерегающе поднял руку:
— Сидите спокойно. Я повторяю свой вопрос. Вы меня хорошо понимаете без переводчика?
Проровнер растерянно кивнул.
— Так какова же цель вашего приезда в СССР?
— Разве вам это не известно? — обиженно спросил Проровнер.
— Вопросы задаем здесь мы, — отрезал латыш.
— Извините меня, — заволновался Проровнер. — Тут какое-то недоразумение. Ах, нет, впрочем, я понимаю. Так нужно… Тогда начнем с того, что моя настоящая фамилия Проровнер…
Он подумал, что не стоит им говорить, что на самом деле он грек, а Проровнером стал тогда, когда, выполняя одно деликатное поручение, должен был проникнуть в ряды еврейского «Бунда».
— Вы что же, жили и под другими фамилиями?
— Конечно, — не без гордости сказал Проровнер.
— Перечислите, под какими фамилиями вы жили. Проровнер начал перечислять.
— Ну что ж, — сказал латыш, когда он кончил. — Господин Алвез, он же — Проровнер, он же — Борисов, он же — Шмитт, и так далее, будет хорошо, если и на другие вопросы вы ответите столь же откровенно.
— Конечно, как же иначе, — чистосердечно сказал Проровнер.
— Род ваших занятий.
Проровнер опять был немного сбит с толку.
— Право, я даже не знаю, что ответить. Вам ведь, наверное, лучше знать… А так, я менял столько профессий, что все и не упомнишь. По образованию я юрист и работал чаще всего в каких-то смежных сферах.
— Перечислите.
Проровнер покорно принялся перечислять. Молодой человек поспешно записывал, перо его скрипело, луч зимнего солн па трепетал на длинной и узкой — ко лбу от темени — плеши.
— Хорошо-о, — протянул латыш. — А почему вы так часто меняли занятия?
— Потому что я должен был часто перебираться с места на место.
— Назовите эти места.
Проровнер терпеливо стал называть города и страны, где он побывал, стараясь ничего не пропустить, так как при педантизме латыша это могло бы привести к дополнительным недоразумениям. Молодой человек сиплым голосом попросил его говорить помедленнее. Когда Проровнер кончил, латыш спросил:
— Чем были вызваны эти перемещения?
Проровнер против воли начал слегка сердиться, процедура утомляла его, хотя он повторял себе, что это, конечно, необходимо.
— Вы прекрасно знаете, чем эти перемещения были вызваны!
— Чем? — поднял брови латыш.
— Тем, что я выполнял ваши же, простите, поручения!
— Мои? Я не давал вам никаких поручений.
— Ну, я, конечно, не знаю: ваши или чьи-то еще, но факт остается фактом! Разумеется, я здесь не был и лично с тем, кто ставил мне задачи, не знаком, но дела-то это не меняет!
— Интересно, — усмехнулся латыш, жуя мундштук. Молодой человек позади оторвался от своей писанины и стал смотреть на допрашиваемого.
— Послушайте, — загорячился Проровнер. — Так все-таки нельзя! Я понимаю, что нужны проверки, это так. Но ведь я столько пережил, я так устал. Я устал, понимаете? Я уж не говорю, что я не ждал такой встречи. Я не считаю себя героем, но, положа руку на сердце, я немало сделал. Проверяйте, спрашивайте, но зачем этот тон? Можно бы ведь как-то и по-человечески! Если в отношении меня есть какие-то подозрения, то не надо было звать меня сюда, в Союз. Бросили бы там. Через два дня меня бы уже сцапало гестапо. Там свои методы.
Проровнер вдруг подумал, что поэтому-то скорей всего ему и приказали вернуться. Он понял, что зарапортовался, и умолк.
— Выпейте воды, успокойтесь, — сказал латыш, наливая ему воды из стоявшего на подоконнике мутного желтого графина. Проровнер поборол брезгливость и выпил.
— Итак, вы утверждаете, что кто-то отсюда давал вам какие-то задания? — спросил латыш. — Кто именно?
— Вы сами понимаете, что я не могу этого знать!
— Но у вас должны были быть какие-то шифры, коды, должны были быть связные, пароли.
— Конечно, так оно и было.
— Расскажите об этой стороне вашей деятельности. Проровнер замялся.
— Видите ли, — сказал он, — я не вполне уверен, что имею право рассказывать об этом… Есть же определенные правила… Я ведь, по сути дела, даже не знаю, кто вы такой…
— Старший следователь Иванов, — не моргнув глазом соврал латыш.
Проровнер снисходительно рассмеялся:
— Ну вот, видите! Нет, при такой постановке я чувствую, что не могу, не вправе ничего рассказывать вам.
— Вы что, отказываетесь отвечать?
— Да, решительно отказываюсь!.. Разумеется, до тех пор, мне не будут даны гарантии, что я говорю с полномочным лицом.
— Какие же вам нужны гарантии?
Проровнер стал размышлять: действительно, какие могут быть гарантии, раз он не знает ни одного реального человека — одни лишь клички, шифры, адреса и пароли. Единственным реальным человеком был петербургский знакомый, с которого началась его разведчицкая карьера. Но Проровнер тут же решил не называть его сразу: если уж эти люди вознамерились вначале проверить его, то лучше было бы продемонстрировать пред ними твердость, чтобы они не заподозрили, что и там, за границей, он поддавался столь же легко. Поэтому он вновь наотрез отказался отвечать, пока не будут даны гарантии: в конце концов они и сами должны были догадаться, кого к нему привести.
— Советую вам подумать, — сказал латыш, собираясь, по-видимому, прекратить допрос.
— Хорошо, — тотчас же сказал Проровнер. — Я прошу вас пригласить сюда товарища Раткевича.
— Да, мы его пригласим, — без выражения откликнулся латыш…
* * *Двое солдат в гимнастерках повели Проровнера назад по коридору на черную лестницу. С площадки повернули не вниз, как ожидал Проровнер, а наверх, и сердце его радостно забилось; он сказал себе: унизительная процедура кончилась, его ведут к начальству, где он и встретится с своим покровителем. Они поднялись на самый верх. Здесь была глухая площадка с единственной дверью, обитой не дерматином, а железом. Щелчком (Проровнер опять не уловил отчего) дверь открылась. За нею снова был бесконечный коридор с бесчисленными дверьми, и эти двери также были обиты не дерматином. По коридору в противоположных направлениях мерным шагом шли двое солдат, останавливаясь у каждой двери. Это была тюрьма.
Проровнера провели сперва в каморку у входа, там заставили раздеться и обыскали уже основательно, а потом — в одиночную камеру.
Камера была крошечной, три метра на два, довольно высокой, но темной. Окошко под потолком, кроме решетки, было забрано снаружи еще наклонным щитком, опиравшимся на нижний карниз. Проровнер не верил случившемуся. Стоя внизу под окошком и машинально рассматривая, что это там такое за ним устроено, — он не знал, что изобретение называлось «ежовский козырек», или «намордник», — Проровнер подумал, что тот факт, что его отвели сюда, а не в подвал, конечно же свидетельствует о хорошем к нему отношении. Нужно было просто потерпеть еще немного, если уж у этого государства, пребывающего в постоянном напряжении всех своих сил, в постоянной борьбе, такие суровые обычаи.
