Эрик-Эмманюэль Шмитт - Женщина в зеркале
Опираясь на психоаналитический инструментарий, Ханна попыталась объяснить это «Зерцало невидимого». Она обнаружила там секс, его сублимацию в мистических экстазах, ностальгию по союзу с мужчиной, но главное — предвосхищение современных теорий человеческого сознания. Мне не удастся все это объяснить на этих страницах, потому что если когда я читала, мне казалось, что я все понимаю, то стоило закрыть рукопись, как в голове у меня начинало шуметь, аргументы куда-то исчезали и я не могла воспроизвести ни слова. В общем, Ханна обнаружила, что Анна из Брюгге была предшественницей Фрейда, потому что ее интересовало то, что находится за нашими мыслями, за словами, то есть логика бессознательного.
И хотя мне, по моей роли, не полагается выносить какие бы то ни было суждения, не могу запретить себе немного посмеяться. Все досужие вымыслы Ханны напоминают мне игру в сходства, которой мы предавались детьми у моей бабушки Питц. В картинной галерее мы, живые, отыскивали свои черты на портретах наших предков. И если у кого-то нос был слегка искривлен влево, мы тут же находили такой же кривой нос у предка семнадцатого века. Если нос задирался вверх, на помощь тут же призывалась другая прапратетя. Короче, каждый новорожденный влиял на своего предка, любой ребенок находил себе предшественника.
Мне кажется, что с Ханной случилось нечто подобное, когда она в ретроспективной иллюзии видит в Анне из Брюгге предшественницу Фрейда.
Впрочем, пусть!
Я доверяю вам это почти законченное произведение. Поскольку Ханна всегда хвалила мне вашу образованность и интерес к искусствам, думаю, вы найдете применение этому труду.
Что же до меня, то в это беспокойное время я ощущаю себя лишь матерью и патриоткой. Поскольку мои сыновья сражаются на фронте, я, каждый день листая газеты, жду сообщения о нашей победе. Ждать уже недолго. Война вряд ли затянется, серьезные специалисты сходятся на этом мнении.
С уважением,
Маргарет Бернштейн, урожденная Питц42
Она шла по Брюгге к площади, где должна была состояться казнь. Палач возглавлял процессию, по бокам выступали стражники, она же то и дело оступалась на камнях мостовой.
От холодного, колючего весеннего ветра ей было холодно. Из-за тонкой льняной рубахи у нее создавалось ощущение, что она голая.
Когда она дошла до угла, толпа начала поносить ее. Энни опустила взгляд. Слышать их еще было возможно, но видеть — нет! Ведь именно они со своими предрассудками, тупыми убеждениями, незамысловатыми идеями отправляли ее на казнь. У поленьев, сложенных в центре площади, Энни подняла голову.
Значит, так ей предназначено умереть? На костре из этих поленьев… По ее телу пробежали мурашки. Струйка мочи стекла по ноге.
Палач поддержал Энни, потом, почти бездыханную, дотащил до столба, к которому должен был привязать. Она было воспротивилась, но тело внезапно перестало ее слушаться, оно не подчинялось ни воле, ни страху. Тело стало трупом.
Палач привязал ее к столбу.
Энни открыла глаза, и, как плевок, в лицо ей полетела вся злость толпы.
Вдруг она услышала под ногами потрескивание. Начал подниматься дым, за ним взметнулся длинный язык пламени. Она закричала. Страх смерти пронзил ей грудь. Она стала рваться, зарыдала, начала звать на помощь в густом облаке дыма, попыталась увернуться от пламени, но оно все разрасталось.
Все было тщетно.
Тогда она подняла глаза к небу и издала последний душераздирающий крик.
— Снято!
Каскадер схватил Энни, прижал к себе, спасая от пламени. Появились пожарные, стали гасить огонь. Съемочная группа облегченно вздохнула после этой невыносимой сцены. Вся массовка, сбросив с себя маски преследователей, аплодировала мастерству актрисы. Приветствовали ее и осветители, и помощники оператора, оставившие свои камеры. Энни, в слезах, надела протянутый костюмершей халат, натянула теплые носки, взяла стаканчик с горячим кофе и прошла в палатку режиссера, уставленную контрольными мониторами. Здесь было тесно: толпились ассистенты, продюсеры.
Ее встретили шумные приветствия:
— Потрясающе!
— Просто мурашки по коже!
— Горе мое, Энни, мне показалось, будто я сам стою на костре!
— Эта сцена повергла меня в жуткую панику, а этого со мной не случалось даже во время самых крутых фильмов ужасов.
— Это войдет в учебники! Я горжусь, что при этом присутствовал!
Энни поблагодарила и опустилась на стул рядом с Грегуаром Питцем.
— Я не уверена, — пробормотала она.
— Зря. Ты была бесподобна.
— Я не уверена, что Анна вела себя так. Во время этой сцены у меня возникло ощущение, что это кто-то другой — простая девушка с обыкновенными рефлексами. Я предала ее. Послушай, это, скорее, была я сама, только полгода назад.
— То есть?
— Пошлая. Эгоистичная. В страхе есть много самолюбования. Я только что умерла, как тот, кто собой восхищается. Анна из Брюгге была не такой.
Грегуар почесал в затылке и посмотрел в сценарий:
— Что касается ее конца, нет никаких свидетельств. Ни один автор хроник не описывает, как она вела себя во время казни. Сплошные домыслы. Ничего не известно.
— Нет, известно.
— То есть?
— Это можно себе представить.
Грегуар Питц задумчиво взглянул на Энни. В последние недели они поменялись ролями: сначала Анну из Брюгге принес ей, голливудской звезде, он, теперь же все давала ему она. Никто лучше Энни не чувствовал героиню. Ее всегда уместные замечания изменили если и не сценарий, то уж точно звучание многих сцен. Когда не хватало информации, Энни утверждала, что эмпатия и воображение могут дать фору исторической науке: это тоже определенная форма знания. Энни осваивала исчезнувшую реальность, представляя, додумывая то, что было неизвестно. Когда Энни в первый раз заговорила об этом с Грегуаром Питцем, он не придал значения ее словам, но теперь был скорее склонен к ним прислушаться.
— Хочешь повторить?
Он угадал: Энни страстно хотела сыграть сцену еще раз. Она бросилась ему на шею:
— Да! Пожалуйста! Ради Анны. Не для меня. Для нее.
Он нервно потер лоб:
— Для этого нужно время.
— Я подожду.
— Грегуар, — вмешался исполнительный продюсер, — само собой разумеется, это будет стоить денег.
Раньше Энни надменно заткнула бы ему рот. Но теперь лишь умоляюще произнесла:
— Ну пожалуйста…
Мужчины переглянулись.
— Хорошо, — заключил Грегуар. — Мы обновим декорации, костер и прочее… Снимем всю сцену целиком шестью камерами. Кое-что подправим по части света. На это понадобится час, может, больше.
