Эрик-Эмманюэль Шмитт - Женщина в зеркале
Начинает подниматься дым, он проникает ей в грудь, наполняет ее, заполняет легкие. Она хочет удержать его в себе и не кашлять.
Ноги пронизывает острая боль. Как укус. Первые языки пламени впиваются зубами в ее тело. И тогда Анна раскрывает объятия смерти, как раскрывала их жизни. Она отдается ей, открывает рот и умирает.
Когда пламя добралось до юной осужденной, толпа содрогнулась. Еще не одно десятилетие свидетели казни будут рассказывать, что в голосе Анны слились крик боли и стон наслаждения.
41
Инсбрук, 20 сентября 1914 г.
Господину графу Францу фон Вальдбергу
Сударь,
сомневаюсь, что вы помните меня, поскольку видеть могли всего дважды — на вашей помолвке и на торжественном бракосочетании. Однако Ханна, вспоминая свою юность, говорила вам обо мне. Вероятно, вам незнакомо и мое настоящее имя — Маргарет Питц, в замужестве Маргарет Бернштейн, скорее, вы знаете меня под домашним именем Гретхен, поскольку Ханна из-за своей чувствительности никогда иначе меня не звала. Я на десять лет ее старше и всегда считала ее своей младшей сестрой, хотя между нами не существует никаких кровных связей. Богу было угодно, чтобы мы встретились в детстве и взаимная привязанность продлилась всю жизнь.
Не знаю, какой отклик найдут мои слова в вашем сердце, поскольку Ханна повела себя с вами весьма странным образом. В ее оправдание могу лишь сказать, что она все всегда делала в полную силу — любила, ненавидела, целовала, разрывала отношения, узнавала, забывала… Ей была неведома середина, она могла жить, только полностью отдаваясь своим чувствам. Ее могли разрывать противоречия, примером может послужить ее отношение к вам: сначала она вас боготворила, а потом подвергла всевозможной хуле.
Тронет ли мое письмо сердце мужчины? Дочитаете ли вы его до конца? Или же порвете, прежде чем я успею дойти до самого главного… Не представляю себе… По письмам, которые я получала от Ханны после свадьбы, я составила себе представление о вас как о человеке внимательном и милосердном. Возможно — не без оснований, — вы ее теперь искренне возненавидели, но, думаю, раньше вы ее искренне любили.
Ханна продолжала писать мне, за исключением того периода, когда она хотела забыть о прошлой жизни и начать новую. Брак ваш от этого пострадал, наша дружба — тоже. Если супружеская пара разводится и супруги расстаются, дружба прерывается лишь из-за предательства. Наступил день, когда Ханна перестала мне писать. И хотя, когда она вернулась ко мне, я сделала вид, что забыла причины этого разрыва, я помню их во всех подробностях.
Я обвинила ее в том, что она вводит в заблуждение людей по поводу собственного рождения. В Вене во время лечения у доктора Калгари она под гипнозом выдала так называемую тайну своего рождения. Но то, что она наговорила в тот день, сплошная выдумка, басня, с которой она никак не хотела расстаться.
Для ее выздоровления было небесполезно напомнить ей о реальности. Но, прочитав мое письмо, она пришла в такую ярость, что разорвала нашу дружбу, запретила мне писать ей, что, впрочем, было нетрудно, поскольку она скрывала свой адрес.
Что же она наговорила доктору Калгари?
Что ее бросили в детстве, что она никогда не знала своих настоящих родителей, что у нее не было никаких родственных связей с теми, кто воспитывал ее до восьми лет. Все это сплошные выдумки.
Ханну воспитывали ее собственные родители, Максимилиан и Альма. Ей это было прекрасно известно — могу подтвердить, — поскольку знаю ее с колыбели: я все же на десять лет ее старше. Эту историю она придумала после несчастного случая, который стоил жизни ее родителям. Когда Максимилиан и Альма умерли, она постаралась забыть их. Она не только редко вспоминала о них, но и уничтожила все следы их жизни — фотографии, портреты, семейные реликвии. Она не обращала никакого внимания и на состояние, которое они ей оставили, — этими миллионами управлял до ее совершеннолетия мой отец — опытный бухгалтер. Поскольку это богатство было унаследовано от них, оно жгло ей руки. Вам известно лучше, чем мне, как неразумно она распорядилась ими, собирая свою бесконечно дорогую коллекцию хрустальных шаров; наконец, перед отъездом в Вену она настаивала, чтобы оставшиеся деньги попали к вам. Читая ее последние письма, я поняла, сколь благодетельной она считала бедность, причем не из-за христианских побуждений, а скорее потому, что своей нуждой она стирала последние следы тех, кто произвел ее на свет.
Из-за чего же она стала относиться к ним подобным образом?
Не один год я пыталась понять и теперь, кажется, могу объяснить. В том письме, что я отправила ей в Вену, кроме фактов, я излагала и свою теорию. Ее неадекватная реакция и последовавшая за ней амнезия говорят, что я была права.
В тот майский день — ей было восемь лет — Ханна только что закончила читать книгу о Марии-Антуанетте, королеве Франции. Что так увлекло ее в этой, в общем-то, трагической судьбе? Не знаю. Королевства, сменявшие одно другое, — от Австрии до Франции, Версаль, Париж, Трианон, беззаботность, роскошь, красота, развлечения, удивительный взлет обыкновенной девушки — все это должно было показаться ей более ярким, чем казнь на гильотине. Находясь под очарованием этого женского образа, Ханна заявила родителям, что станет королевой. Растроганные отец с матерью сначала посмеялись, потом переменили тему разговора, но, поскольку Ханна упорствовала, объяснили ей, что королевой она не станет, так как она не принцесса по происхождению.
— Как это? Я не принцесса? Почему?
— Потому что мы не королевская семья.
— Почему?
— Потому что мы не голубой крови, а значит, и ты тоже.
Вместо того чтобы согласиться с этим, Ханна взбунтовалась. Ее мечта могла рухнуть. Я в тот день сопровождала отца — он был управляющим имением — и, не в силах представить себе, к каким губительным последствиям может привести это детское горе, только улыбнулась, слыша, как она топает ногами, отказываясь принять очевидное.
Чтобы успокоить Ханну, Максимилиан и Альма попытались объяснить дочери логику наследственных монархий.
Это ни к чему не привело: Ханна бушевала.
— Ханна, — заявил в конце концов Максимилиан, — тебе повезло, что ты не принадлежишь к королевской фамилии. Ты можешь быть свободной. Будь ты принцессой, у тебя были бы обязанности и привилегии, но не права. У тебя бы не было никакой самостоятельности.
— Я и не хочу быть свободной! Я хочу быть королевой!
Родители начали строго отчитывать девочку, а та пришла в ярость.
Ханна разошлась не на шутку: нахмурив лоб, с пеной на губах она гневно указывала на родителей пальцем, утверждая, что ей прекрасно известно, будто она не их дочь, что при ее рождении произошла ошибка, ее подменили, и она, настоящая принцесса, оказалась на месте их идиотки-дочери, но скоро ее семья поймет, что произошло, и мучения закончатся. После чего она сообщила родителям, что ненавидит их и никогда не могла их выносить и что она действительно очень несчастна. Сцена была совершенно невыносимой. И банальной. Ханна заслужила пару хороших пощечин. Однако Альма и Максимилиан, которые так намучились при появлении Ханны на свет, болезненно восприняли этот детский бред. Вероятно, потому, что девочка заявила, будто она несчастна. А поскольку они были приглашены в тот вечер на прием, то, не сказав ни слова, отправились в гости. Что произошло дальше, известно. Когда они ехали по крутой и каменистой дороге, на машину упал огромный валун, пробивший ее верх. Родители были раздавлены и скончались на месте.
