Джонатан Коу - Номер 11
– С этого и начинался день. Я спускалась вниз. Ставила чайник. Заваривала чай. – Рассеянная полуулыбка появилась на лице ба. Казалось, эти воспоминания согревали ее. – Газету приносили. Он открывал ее сразу же. Я готовила завтрак, варила ему овсянку. Звала его, и мы вместе завтракали на кухне. После завтрака он садился за компьютер. Он обожал свой компьютер. Это была его самая дорогая и любимая вещь. Писал письма или оплачивал счета, если надо было. А я оставалась внизу. Разгадывала кроссворды. До полудня мы снова пили чай. Вместе. Здесь. Он в этом кресле, где ты сейчас. А потом я отправлялась по магазинам. Обедали на кухне. Обычно только одним супом. Я томатным, он грибным. Он включал радио. Ему всегда хотелось послушать новости в час дня. Затем, если погода позволяла, мы выходили в сад. Он гордился нашим садом. Садовника у нас отродясь не было, никто нам не помогал. Мы все делали сами до самого конца. Подправляли лужайку, стригли изгородь. Потом он уходил в дом передохнуть. Усаживался в это кресло. Здесь солнечно, и ему это нравилось. Спустя час или около того я включала телевизор. Смотрела телевикторины и все такое. Он не любил эти передачи, поэтому уходил наверх к своему компьютеру. Мы были в разных комнатах, но я всегда знала, что он здесь, всегда знала, что он в доме. Ужин в шесть. Мы с этим никогда не запаздывали. Мы оба любили простую еду. Жареные грибы он мог есть каждый день и с чем угодно. Иногда мы ужинали только грибами на тостах. И всегда спорили, какую передачу будем смотреть. Он предпочитал новости, текущие события – политику, словом. А мне нравились пьесы и комедийные программы, что-нибудь смешное, но сейчас эти передачи уже не такие хорошие, как раньше, правда? Вечером, перед тем как пойти спать, он выпивал виски. Совсем немного. Вреда от этого никакого, наоборот. Виски помогал ему заснуть. Ложился он рано. Всегда до одиннадцати. Включал радио, но негромко. По-моему, ему просто нравилось слушать голоса. А я была внизу. Приканчивала кроссворд или еще чем занималась. Сверху до меня не доносилось никаких звуков, но мне и не надо было. Хватало того, что я знала: он там.
Ба умолкла, сгорбилась над кружкой; она не плакала, но казалась такой немощной и усталой. Лучи послеполуденного солнца выискивали морщины на ее лице, углубляли складки кожи на шее.
Элисон поднялась, подошла к ней. Обняла за худые костлявые плечи, наклонилась, увидела белую кожу, просвечивающую сквозь поредевшие, зимнего цвета волосы. И поцеловала ба в макушку долгим нежным поцелуем.
– Рэйчел зовет тебя, – сказала бабушка. – Кажется, ей нужна твоя помощь.
* * *Рэйчел сидела у верхушки сливового дерева, подставив лицо солнцу, теплым нежным лучам. Ей нравилось сидеть среди листвы этого дерева – нравилось с детства – и любоваться открывающимся видом: соседскими садами, размеренной аккуратной пригородной жизнью, что протекала у нее под ногами, и вздымающимися вдалеке серовато-кремовыми шпилями старинного собора.
Она глянула вниз, когда к дереву подошла Элисон:
– Самое время. Где ты пропадала?
– Болтала с твоей бабушкой. Ты там в порядке?
– Абсолютно. Здесь очень уютно.
– Тебе нельзя перенапрягаться.
– Со мной все нормально. И уже давно. Но все только и делают, что беспокоятся обо мне. Пора бы уже прекратить.
И действительно, Рэйчел выглядела много здоровее, чем даже месяц назад. После выписки из больницы она жила дома с матерью, отдохнула, набралась сил и снова чувствовала себя хорошо. К воспоминаниям о своем недавнем прошлом она более не возвращалась.
– Тогда за работу, – сказала Элисон. – Сливы сами не слезут с дерева. Кидай их сверху, а я буду ловить в корзину.
– Классная идея.
Рэйчел потянулась к самой дальней ветке. Урожай снова выдался отменным. Сливы были пурпурными, сочными, в меру созревшими, с тонкой матовой кожицей.
Когда Рэйчел сорвала первую сливу, из-под нее выскочил паук. Рэйчел вытянула руку, и паук побежал, перебирая лапками, по ее белой коже до подмышки, откуда благополучно перебрался в безопасное место. Рэйчел смотрела, как он исчезает между трещинами в коре. Затем она бросила Элисон сливу:
– Лови!
И началось: одна кидала, другая норовила поймать, пока через минут Элисон не остановила игру вопросом:
– Ты скучаешь по Джейми, Рэйч?
– Слегка. – Рэйчел бросила очередную сливу. – А ты по Селене?
– Слегка.
– Уф, если хочешь знать мое мнение, – сказала Рэйчел, – нам обеим лучше, когда мы одни.
– Точно, ты права, – согласилась Элисон. – Хотя… – Некая мысль внезапно мелькнула у нее в голове: – Может, нам стать парой?
– Ты и я? – расхохоталась Рэйчел. – Мечтай. «Эту леди не обратить».[25]
– Ну и пожалуйста, – ответила Элисон. – Ты все равно не в моем вкусе.
Рэйчел опять засмеялась и сорвала еще одну сливу. Отерла ее о футболку, надкусила. Сочный сладкий плод таял во рту. Это был вкус детства, вкус дома, вкус осеннего солнца.
20
Меня зовут Ливия, я родилась в Бухаресте. В Лондоне живу пять с лишним лет, работаю – выгуливаю собак очень богатых людей.
Но это не все.
Странные вещи происходят в этой части Лондона. Шесть человек пропали, их так и не нашли. Полиция продолжает поиски, ищет, за что бы зацепиться. Они и ко мне приходили с расспросами. Но реальную зацепку так и не заметили.
У всех шестерых были собаки.
Я – Ливия, родом из Бухареста. В Лондоне я живу пять лет, и мне знакомы не только улицы этого города, но и его потайные места – над землей и под ней. И самое глубоко упрятанное из них, самое потайное находится под высоким домом на Тернгрит-роуд, под одиннадцатью подземными этажами, под винным погребом, и хранилищем ценностей, и бассейном, где растут пальмы.
Там, под всем этим, есть туннель. А в конце туннеля комната. И там они висят во тьме. Каждый обернут в кокон из серебристых нитей. Караулит их мстительное чудище с янтарными глазами.
Моя месть принимает различные формы. Мое тело принимает различные формы.
В моей стране, хочу добавить, бытует поговорка: După faptă și răsplată. Что означает «Мера за меру, зуб за зуб».
Если вам понятна поговорка, вы поймете и мою натуру. Я не милосердна. Я не справедлива. Меня нельзя укротить. Я нападаю на кого хочу и на что хочу.
Я не гневаюсь. Я и есть гнев.
Возможно, вы испытываете жалость к моим жертвам. Это ваш выбор. Вам решать, кому сопереживать – им или мне.
В конце концов, убеждена я, мы все свободны в своем выборе.
