Ярослав Питерский - Падшие в небеса
— Варушкин, Гендель!.. Егоров, Ерофеев! Игнатьев, Клифт! — орал человек в полушубке. Павел вздрогнул и открыл рот. Из гортани вырвался хриплый стон. Совсем еле слышный. Но офицер, покосившись на Клюфта, удовлетворенно кивнул головой — продолжил:
— Овинников! Оболенский, Одинцов! Павел зажмурился. Ему стало невыносимо противно. Противно и стыдно! Хотелось плакать от обиды! От несправедливости и мерзости. По щеке покатилась слеза. Она обжигала кожу и казалась на морозе настоящим кипятком. Но уже на подбородке, это, была — обычная, холодная и соленая вода.
— Заключенные слушай мою команду! — орал все тот же тип в полушубке. — Я тут теперь для вас царь и Бог! А значит, если кто-то не захочет мне подчиняться — будет моим личным врагом! А с врагами я обхожусь жестоко! Слушай сюда! Зэки, затаив дыхание, смотрели на этого выскочку в грязно-белом полушубке и понимали — теперь он их душеприказчик. И как бы, нелепо, не звучали, из его уст заверения, они и были действительно — последней инстанцией в их жизни. Поэтому, арестанты всматривались в черты этого человека и пытались найти в них хоть маленький штрих человечности и сострадания. Но к своему ужасу не находили. А офицер, продолжал орать, внимательно обводя эту мрачную колонну людей, своим пронзительным взглядом:
— Закон движения в колонне ясен и четок! При движении заключенным не разрешается — переговариваться друг с другом, останавливаться без команды, замедлять движения! Не смотреть по сторонам и не дразнить конвойный собак!!! А так же: категорически запрещается, что-либо спрашивать у военнослужащих! Кроме этого: любое движение заключенного в сторону от колонны будет считаться побегом! Побег в данной ситуации пресекается без предупредительного выстрела вверх!!! В общем, так — вражины долбанные!!! Шаг вправо, шаг влево — пуля в череп! Прыжок вверх, попытка провокации — расстрел на обочине! Мать вашу! Всем все понятно?!! Толпа молчала. Никто не решался ничего говорить. Все затаили дыхание и испуганно смотрели на офицера. Тот, довольный, молчал. Он, словно чувствовал — как оробели эти люди. Он чувствовал, что напугал их. Он ощутил власть над толпой этих зэков. Он ощутил прилив энергии и удовлетворение. Самим собой! Он! Он ведь действительно, тут, и царь, и Бог! Он, тут, главный и нет никого вокруг, кто бы, мог, опровергнуть это! Никого! И тут раздался нерешительный голос. Судя по тембру, скорее всего — это был совсем, молодой парнишка:
— А по нужде? По нужде а? Как же, гражданин начальник?! Как, если писать охота? Офицер словно расстроившись, что, вот так, бесцеремонно — нарушили эту его внутреннюю идиллию мыслей — покачал головой и медленно подошел к тому месту, откуда его спросил «обнаглевший зэк». Он долго всматривался в лицо этого паренька в фуфайке и тяжело вздохнув, рявкнул:
— А ссать будешь на ходу! В валенки! Ссы сколько хочешь! Про это ничего в уставе не сказано! Все слышали?! Кто хочет ссать, тот пусть ссыт на ходу!
Остановки делать будем через каждые четыре часа! И все! Не меньше! Развели, тут, мать вашу, демагогию! Если мы тут ссать начнем на обочине через каждые пять минут — так и к завтрашнему утру в лагерь не дойдем! А нам, по всем нормам, нужно успеть до захода солнца! Так, что никаких просьб! Никаких поблажек! А теперь слушай мою команду — налево!!! Зэки робко и неуверенно повиновались. Колонна повернулась и замерла. Павел украдкой оглянулся. Он стоял где-то в середине этой толпы. А там, к концу этой вереницы, человек сто еще! И впереди столько же! Этап растянулся метров на шестьдесят — семьдесят. По бокам колонны конвоиры с винтовками и собаками. Они лениво смотрели на зэков и ждали команды. Клюфт с удивлением наблюдал и не мог понять, как же они, эти солдаты, пойдут за зэками — весь путь до лагеря?! Это ведь длинная дорога?! Судя по словам офицера — часов восемь пешего хода! А значит, километров сорок — сорок пять пути. На двадцатиградусном морозе для многих это превратится в дорогу смерти. А солдаты, неужели они так и будут идти рядом? Но сомнения Павла разрушил слабый гул перерастающий в рокот. Из-за сарая, что стоял на перроне, выехали два грузовика. «ЗИС 5» с брезентовыми тентами над кузовом. Машины медленно подъехали к колонне. В хвост этим к автомобилям пристроилась черная, «Эмка». Легковой «ГАЗ М» поблескивал в лучах восходящего, холодного солнца темной полировкой. Старший офицер, что кричал фамилии, лениво повернулся и медленно прошел к легковушке. Он отряхнул снег со своих валенок и кряхтя — залез на переднее сиденье. Перед тем, как захлопнуть, за собой дверку — махнул рукой. Солдаты, засуетились. Половина из конвойных спешно подбежали к грузовикам и стали карабкаться в кузов. Человек пятнадцать рассредоточились вдоль колонны, по обеим сторонам.
— Слушай мою команду! — раздался где-то сзади голос. Зэки невольно стали оборачиваться. Их, тут же, начали тыкать прикладами винтовок конвойные:
— А, ну! Мать твою! Не поворачиваться! Что правило не слышали?! А?! Не слышали?! — кричали солдаты, усердно колошматя бедных арестантов по локтям и ребрам.
Крики и вздохи пронеслись над толпой. Зэки испуганно втягивали головы в плечи. Не смотреть! Не смотреть по сторонам, а то получишь прикладом! Вот — главное! Вот она — правда этапа!
— Колоннааа шагооом мааааршшшш!!!.. — пронеслась команда. И они тронулись. Медленно и лениво. Колонна шевелилась, как гигантский червь. Он, сгорбившись, пополз, в сторону леса. Подошвы заскрипели по рассыпчатому снегу. Это визг перемерзших снежинок звучал особенно противно и страшно. Впереди плечи зэка. По бокам унылые лица «товарищей по несчастью», друзей по этапу! Павел шел вторым слева и ему нет-нет, да и удавалось взглянуть украдкой на соседа. Тот, тоже поглядывал на Клюфта. Это был мужчина лет тридцати пяти. Низкий и коренастый, он испуганно моргал, глазами показывая — на свои ноги. На соседе надет стеганый тулупчик. Брюки — видно летние все в дырах. Из этих прорех нелепо белели кальсоны. И на ногах Павел рассмотрел туфли. Обычные, лакированные туфли — какие мужчины в нормальной жизни, надевали на торжественные приемы, свидания или еще какие-то, праздничные мероприятия. Но вот, повседневно ходить в таких туфлях — было явным абсурдом. Соседа, скорее всего и арестовали — на каком-нибудь банкете. А то и на собственной свадьбе. В общем-то, теперь, это было не важно. Важно другое! В такой обуви, без обморожения пальцев, он до конечного пункта их долгого пути — явно не дойдет. Павел тяжело вздохнул и покачал головой — дав понять мужичку, что он ему сочувствует. Тот молча опустил голову. Клюфт попытался рассмотреть и конвойного, что шел рядом с ними. Это был молодой парень с красным, от мороза лицом. На бровях иней. Губы пунцово-синие.
На его физиономии никаких эмоций. Руки, в толстых и теплых трехпалых рукавицах — сжимали винтовку. Ее лакированное цевье и приклад поблескивали. Солдат шел, то и дело подкашливая. Видно, конвойный был простужен. Паренек изредка поглядывал на машины, которые ехали сзади колонны. Видно он, очень ждал смены и хотел поскорее запрыгнуть в кузов.
— Что это за деревня? А? Кто знает? — шептал кто-то из зэков сзади. Но в ответ никто не ответил. Тяжелое дыхание и скрип снега. Павел сощурил глаза. Солнце окончательно вышло из-за горы. И тут, за городом — небо было безоблачное! Синь резала глаза! Чистый и морозный воздух. Свет слепил. Дышалось, аж до боли легко. Так, что грудь немного ломило от переизбытка кислорода. Клюфт косился в сторону деревни. Колонна обходила ее по дороге метрах в трехстах. На больших сугробах, вдоль околицы изгородей, стояли меленькие черные силуэты. Это были деревенские дети. Мальчишки и девчонки, закутанные в шали и с мохнатыми шапками на головах, тревожно смотрели на идущих людей. Павел толкнул соседа в бок локтем. Тот отмахнулся. Мужчина, он пялился на свои ноги. Туфли от снега блестели все сильнее и сильнее. Ему видно было сейчас не до маленьких деревенских жителей. Мороз наверняка уже сковал его пальцы. Деревня осталась где-то за спиной, а детишки все не уходили. Они провожали взглядом эту вереницу странных людей, бредущих под присмотром солдат. Возможно, такая картина была для них не редкостью — ведь никто из ребят так и не бросился к колонне и не попытался что-то сказать. Скорее всего — раньше конвойные уже отгоняли деревенскую шпану и никто из них не хотел больше получить тумаков от злых дубаков.
— Камарчага. Это Камарчага… — послышался шепот. Кто-то из зэков все-таки умудрился сказать название деревни. И как — по невидимому телеграфу — странное и немного страшное название — «Камарчага», разнеслось по строю. «Камарчага, это лишь в трех часах езды от Красноярска! Нас везли совсем недолго! Камарчага — это странное название деревни, я уже слышал. Тут где-то должен быть аэродром. Учебный аэродром! Если это так, значит не все так страшно?! Значит, нас ведут на строительство этого аэродрома, наверное?» — мелькнула мысль надежды у Клюфта в голове. Павел посмотрел на право. И действительно, там, виднелись столбы с колючей проволокой. Это была ограда поля аэродрома. Клюфт напряг зрение. На ровном пространстве, правда, очень далеко — стояли маленькие, совсем, как игрушечные, силуэты самолетов. Горбатые бипланы и тупоносые истребители. Посредине аэродрома величаво высился большой аэроплан с шестью двигателями на крыльях. Скорее всего, это был, какой-то транспортный ТБ. На его хвосте, покрашенный в красный цвет, виднелся номер. Возле самолета копошились люди — они грузили, ящики. Но колонна не повернула к аэродрому. Слева осталась и дорога, которая вела к еле заметному зданию. Скорее всего, это был дом — руководителя полетов. Сбоку торчала вышка, на которой стоял часовой. А колонна зэков шла — мимо. Мимо! И надежда на то, что их гонят обслуживать или строить аэродром рухнула. «Значит, ведут куда-то в глубь тайги! Но куда?! Там, впереди, река Мана. Там, впереди, только лесхозы и глухие таежные деревеньки. Неужто — ведут на лесосеку? А?» — с горечью подумал Павел. Арестанты поворачивали головы — рассматривая самолеты. Конвойные зло шипели:
