Фрэнк Норрис - Спрут
Негодяи! Черт их побери! Как будто мы не видим, что Кристиен и Дилани - правая и левая рука Бермана. Но мы их отрубим,- свирепея вдруг, вскричал он,- пусть только сунутся сюда!
- Как же это так, Хэррен,- спросил Пресли, когда они вместе выехали со двора.- Неужели эта шайка может поступать как ей вздумается, несмотря на то, что постановление Верховного суда еще не обнародовано?
- Видишь, как они ставят вопрос,- буркнул Хэррен.- Утверждают, что дела, переданные в Верховный суд на пересмотр, не являются «прецедентными», как считали мы, и поскольку ни Энникстер, ни отец сами не подали на апелляцию - дела их считаются проигранными. Это самое настоящее мошенничество в худшем своем проявлении, но ничего они этим не добьются. Союз сейчас очень силен. Пока что они не посмеют нас тронуть. Пусть попробуют захватить хотя бы одну из окрестных ферм - мы против них мигом шестьсот винтовок выставим. Чтобы согнать любого из нас с нашей земли, потребуется целый полк солдат. Нет, брат, они знают, что на этот раз Союз шутки шутить не собирается.
На шоссе Пресли и Хэррен, ехавшие рысью, то и дело погоняли верховых, дрожки, линейки, а то и фургоны, ишгавшиеся в одном с ними направлении. Участвовать в облаве на зайцев собирались все фермеры из окрестностей Боннвиля - те самые люди, которые отплясывали на балу в новом амбаре Энникстера. Все они были нарядно одеты: девушки в кисейных платьях и соломенных шляпках, мужчины в легких плащах поверх черных костюмов, пожилые женщины в ситцевых платьях в цветочек или крупный горошек. Шляпки многие из них скоро поснимали - день был знойный - и, завернув в газеты, попрятали под сиденья. Спасаясь от пыли, они затыкали носовые платки за ворот или же повязывали их вокруг шеи. На оси экипажей покачивались тщательно прикрытые цинковые ведерки со снедью. Подростки - мальчики в рубашках с гофрированным жабо, девочки в тесных туфельках - высовывались из экипажей и флегматично обозревали окрестности, жуя бананы и миндальное печенье. Пропыленные, привязанные к экипажам псы бежали рядом, вывалив языки.
Душное калифорнийское лето окутывало землю. Иссохшая земля на холмах порыжела и растрескалась. Опыленные солнцем трава и дикий овес хрустели под ногами, как осколки стекла. Дороги, изгороди, даже нижние ветви и листья деревьев были покрыты толстым слоем пыли. Солнце выжгло все краски, и только орошаемые участки ярко зеленели - оазисы среди огромной бурой пустыни.
Почти созревшая пшеница из бледно-желтой стала золотистой, а местами и светло-коричневой. Огромным ковром расстелилась она по земле. Насколько хватал глаз, не было видно ничего, кроме безбрежного моря пшеницы, колыхавшейся и шуршавшей сухими стеблями при редких порывах горячего юго-восточного ветра.
Итак, Хэррен и Пресли ехали по шоссе, а число верховых и экипажей все возрастало. Скоро они поравнялись с телегой, в которой вез свое семейство Хувен, сзади к ней была привязана оседланная лошадь. Невысокий немец в старом сюртуке с Магнусова плеча, в новой широкополой соломенной шляпе сидел на передке рядом с женой. Хильда и старшая дочь Минна примостились сзади на перекинутой от борта к борту доске, заменявшей скамейку. Пресли и Хэррен остановились поздороваться.
- Слюшайте! - кричал Хувен, показывая старое, но бережно хранимое ружье.- Послюшайте, рати бога! Этот ружье очень корошо на зайцы. Когта он остановился и сел на задни лапки, я бах! - готофф!
- Распорядители не позволят вам стрелять, Бисмарк,- сказал Пресли, не отводя глаз от Минны.
Хувен покатился со смеха.
- Хо-хо! Славная шутка! А если я тоже есть распорядитель? - хохотал он, ударяя себя по колену.
Собственный ответ показался ему верхом остроумия. Весь день потом только и слышалось: «А мистер Прейсли, он говорит: «Распорядитель не позволяйт вам
стрелять, Бисмарк», а я ему: «А если я тоже есть распорядитель? »
Приятели поехали дальше. Образ Минны Хувен, удивительно хорошенькой в своем розовом полотняном, свежевыстиранном и отглаженном платьице и в купленной в боннвильском магазине соломенной шляпке на иссиня-черных волосах, запал в душу Пресли. Он так и видел ее бледное лицо, алые губки, зеленоватые глаза - настоящая красавица, за которой вечно волочились молодые люди. Ее сердечные дела были постоянной темой разговоров на ранчо Лос-Муэртос.
- Хоть бы дочка Хувена не вступила на путь порока,- сказал Пресли Хэррену.
- Ну, что ты! - ответил тот.- Минна - девка хорошая, ничего такого за ней не водится. Выйдет замуж зa своего десятника,- ну того, занятого на канале,- и дело с концом.
- Кто же сомневается в ее порядочности! - тотчас отозвался Пресли,- только слишком уж хороша она для бедной девушки и к тому же знает себе цену. Живи она в городе, запросто могла бы сбиться с пути истинного.
Возле заведения Карахера образовалась толчея. Лошади, верховые и упряжные, стояли под навесом или Пыли привязаны к изгороди у колоды с водой. Три арендатора-португальца с фермы Бродерсона и двое рабочих из боннвильского железнодорожного депо, успевшие сильно захмелеть, сидели на веранде.
Из трактира то и дело выходили молодые люди, в одиночку или группами, вытирая губы тыльной стороной ладони. Настроение у всех было радостно-приподнятое, как вокруг кабака в праздничный день.
Повозки катились по улицам Боннвиля, и на каждом углу в этот поток вливались все новые подкрепления. Свежие силы подходили и по Верхней дороге, я Кьен-Сабе и Гвадалахары, а в самом городе к процессии присоединились мексиканцы испанского происхождения: смуглые молодые люди, гарцующие на лошадях, темноглазые девушки и пожилые женщины и черно-красных с желтым шалях, португальцы в новеньких синих комбинезонах, курящие длинные тонкие сигары. Появился даже отец Саррия.
- Гляди,- сказал Пресли.- Вон едут Энникстер с Хилмой. Ему вернули его чалую кобылу.
Хозяин Кьен-Сабе в высоких шнурованных башмаках и в широкополой шляпе военного образца, с сигарой в зубах ехал верхом рядом с бричкой, в которой сидели Хилма и миссис Деррик; правил лошадьми Вакка. Хэррен и Пресли сняли шляпы и поклонились.
- Привет, Прес! - закричал Энникстер через головы людей, привстав в стременах и маша рукой.- Здорово, а? Народу-то, народу! Слушай, когда охота
кончится и начнется пикник у костра, поехали к нам обедать. Я разыщу тебя и Хэррена. Привет, Хэррен, а где же Губернатор?
- Он не поехал! - крикнул в ответ Хэррен, под напором толпы отставший от Энникстера. - Остался со стариком Бродерсоном на ферме.
Длинная вереница повозок снова выехала на открытое место и рассыпалась по полям остермановского ранчо. Отовсюду, прямо по жнивью к месту сбора спешили всадники и самые разнообразные экипажи. Усадебный дом Остермана остался в стороне, к востоку, а полчища торопящихся гостей устремлялись туда, где на высоком месте развевался алый флаг. Вокруг него скопилось уже множество лошадей и повозок. Стали появляться распорядители. Хувен слез с телеги, приколол белую бляху к тулье шляпы и сел верхом на лошадь. Остерман в щегольском английском костюме для верховой езды галопом носился взад и вперед на своем лучшем чистокровном коне, перекидываясь с приглашенными шутками, подтрунивая над ними и поддразнивая их; большой рот растягивала приветливая улыбка.
- Останавливайтесь здесь! - оглушительно орал он, скача мимо Пресли и Хэррена и лихо размахивая хлыстом. Все стали останавливаться, лошадей повернули мордами на восток. Затем начали строиться. Охваченные волнением, потные распорядители носились взад и вперед, приказывая одному продвинуться вперед, другому осадить - их задача была выстроить полукругом все это великое множество участников облавы, придать бесконечному строю форму полумесяца. Фланги, находившиеся под командой специальных людей, были слегка выдвинуты вперед. Отъехав на некоторое расстояние, Остерман занял свое место в самом центре полукруга; он был несказанно счастлив находиться на ииду у всех, рисовался и то и дело горячил своего коня.
- Ну, теперь, наверное, скоро начнут! - воскликнула миссис Хувен, занявшая место мужа на передке гелеги.
- Никогда в жизни мне не было так жарко,- пробормотала Минна, обмахиваясь шляпкой.
Все, казалось, были в полной готовности. Изогнувшаяся по ровной поверхности жнивья линия всадников и повозок поражала своей длиной. На глаз здесь собралось тысяч пять. Никогда еще не было в этих ме-Стах такой грандиозной облавы. Однако сигнала все не было и не было; огромный полумесяц неподвижно застыл под палящими лучами солнца. Слышались голоса, мыражавшие шутливое недовольство:
- Да начинайте же кто-нибудь!
- Посадка окончена!
- Я уже корни начал пускать.
Другие развлекались тем, что поднимали ложную тревогу:
- Тронулись!
- Наконец-то!
- Поехали, поехали!
Кто-нибудь обязательно попадался на эту удочку. Какой-нибудь беспокойный старик или тугая на ухо старушка подбирали вожжи и пускали лошадь, пока их не останавливал первый же встречный распорядитель. Подобные проделки вызывали хохот ближайших соседей. Над тем, кто поверил обманщику, дружно смеялись, а сам шутник еще и издевался громко:
