Том Вулф - Голос крови
– Нестор! Привет! Заходите!
Как она улыбается! Эта неприкрытая радость, с какой она спешит ему навстречу! Хотелось выпятить грудь вперед и раскинуть руки, как принц из «Белоснежки», и ждать, когда она упадет в его объятия! Жислен в своей долгополой рубашке с длинным рукавом и чудными голыми ножками! Лишь в последний момент ему удалось себя обуздать.:::::: Это полицейское расследование, бля, а не свиданка. Но тебя никто не уполномочивал… и что ты тогда здесь делаешь?::::::
Она уже стоит перед ним и, глядя ему в глаза, удивляется: «Вы приехали на десять минут раньше», как будто речь идет о самом большом знаке внимания, который только может мужчина оказать женщине. Он потерял дар речи.
К его удивлению, она берет его за руку… не для того, чтобы удержать в своей, а просто потянуть за собой.
– Пойдемте! Хотите холодного чаю? – На ее губах играет улыбка самой невинности и обезоруживающей любви, как кажется Нестору.
Жислен проводит его в гостиную, залитую светом, проникающим через множество окон. Стены до потолка закрыты стеллажами с книгами, и только в трех просветах висят огромные плакаты, на которых какие-то мужики рекламируют шляпы: Chapeaux Mossant, Manolo Dandy, Princeps S. A. Cervo Italia…
– Вы тут осматривайтесь, а я принесу чай! – В голосе Жислен чувствуется странное возбуждение.
Вернувшись с чаем, она спрашивает:
– Ну, и как вам?
– Я… даже не знаю, что сказать… Поразительный дом. – На языке вертится «необычный».
– Это папа. – Жислен смешно закатывает глаза, мол, от нас тут ничего не зависит. – Все в стиле ар-деко. Вы с ним знакомы?
– Нет. – Нестор качает головой. Опять он чувствует себя рядом с Жислен… не невежественным, скорее необразованным.
– Это французский стиль двадцатых годов прошлого века. Les arts Décoratifs. То, что стиль французский, имеет для папы особое значение. Он и дом этот купил по той причине, я уверена. Не такой уж большой или роскошный, зато настоящий ар-деко. Как, например, эти удобные стулья или кофейный столик. – Она показывает. – Присядем?
Они садятся на стулья в стиле ар-деко. Сделав глоток, Жислен начинает:
– Они нам обошлись в целое состояние. Папе мнится:::::: мнится:::::: что мы с Филиппом можем забыть свои французские корни. Дома нам разрешают говорить исключительно на французском. Я хочу сказать, папа на дух не выносит креольский язык:::::: на дух не выносит:::::: хотя и преподает его в университете. Он находит его ужааааааасно примитивным. Поэтому, когда Филипп вернулся из школы, говоря по-креольски с Антуаном, который в детстве другого языка и не слышал… а Филиппу важно, чтобы этот придурок, уж извините, считал его своим… папа был просто убит. Филипп заговорил с папой на креольском, чтобы произвести впечатление на этого болвана… и тут папа просто взвился. Нет, я его люблю, и вы тоже его полюбите, когда узнаете… :::::: «когда узнаете», это она к чему?:::::: но, мне кажется, в папе есть толика… – она почти соединяет перед собой большой и указательный пальцы, – небольшая толика снобизма. Например, я видела, хоть он и не подал виду, как его обрадовало мое участие в социальной программе помощи в «Саус-Бич».:::::: не подал виду, не вида!:::::: Он так не радовался даже…
– А что думает Филипп о своих французских корнях и всем таком? – встревает Нестор. Он не хочет ее перебивать, но слушать про папин снобизм и социальную программу помощи совсем невмоготу.
– Филиппу всего пятнадцать, – отвечает Жислен. – Я сомневаюсь, что он по-настоящему задумывается о таких вещах. В настоящий момент он желает быть негом, как Антуан и этот Дюбуа, а они желают быть американской черной шпаной, а чего желает американская черная шпана, я могу только догадываться.
Они поговорили о Филиппе и его проблемах, о школе и бандах.
– В этом городе столько национальностей и рас и этнических групп, – говорит Жислен, – но если попытаться это объяснить пятнадцатилетнему парнишке, такому как Филипп, то он вас даже не станет слушать. И знаете что? Даже если он что-то поймет, то все равно…
Жислен вдруг прикладывает палец к губам и, повернув голову, прислушивается. А затем говорит Нестору шепотом:
– По-моему, это Филипп. Он всегда входит через кухню.
Нестор тоже разворачивается и слышит, как Филипп, если это был он, бросает что-то увесистое на стол… затем распахивает холодильник.
Жислен наклоняется к гостю и все тем же шепотом произносит:
– Придя из школы, он всегда первым делом что-то пьет. Если папа дома, то стакан апельсинового сока. А если знает, что папы нет, как сегодня, то кока-колу.
Бум. Дверца захлопнулась. Жислен с опаской поглядела в сторону кухни и снова повернулась к Нестору.
– Папа не запрещает держать в доме кока-колу, но при виде Филиппа с открытой банкой он каждый раз говорит: «Это все равно что пить расплавленный фруктовый батончик». Филипп от такого юмора звереет. А смеяться не рискует, так как чувствует, что это говорится не без сарказма. Подросток, что вы хотите. Наверное, мне бы следовало с папой объясниться.
Она вопросительно смотрит на Нестора, словно рассчитывает услышать мудрый совет. Он отвечает ей предельно теплой улыбкой… пожалуй, перестарался.
– Зависит от вашего отца.:::::: Ни к селу ни к городу! Вот что значит отвлечься. Ах, этот бесхитростный, обезоруживающий взгляд… он словно говорит: «Как вы скажете, так я и решу».::::::
Она подалась вперед, так что ее лицо оказывается всего в пятнадцати дюймах от скрещенных ног. Шортики по самое некуда. Точеные ножки такие невинные и беззащитные в своем плотском проявлении. Сейчас бы обхватить…:::::: Прекрати, идиот! Тебе мало того, что ты сунул свой нос в дело, находящееся в компетенции школьной полиции? Так что займись…:::::: Он прогнал мысли о вожделении, но характерная улыбка и взгляд никуда не делись. Как, впрочем, и у нее… разве что губки поджала, дескать: «Всего, о чем мы думаем, вслух не скажешь, правда?»
Хлоп! Воздушный шарик, не успев надуться, лопнул, едва она слышит приближающиеся шаги. Жислен тотчас встает.
– Это ты, Филипп?
– Да. – Паренек старается басить как взрослый.
– Загляни на минутку. Я хочу тебя кое с кем познакомить.
Пауза… Затем «О’кей». Он сумел еще немного понизить голос в желании придать ему оттенок скуки. Жислен делает брови домиком и закатывает глаза к потолку: Вы уж извините, но с этим ничего не поделаешь.
Филипп, долговязый худющий парень, входит в гостиную враскачку; так ходят педики, думает Нестор. Мотня болтается чуть выше колен, а сами джинсы едва держатся на бедрах, выставляя напоказ трусы огненной расцветки. На черной футболке ярко-желтыми буквами написано uz muvvuz – название неговской растаманско-рэпперской группы, про которую Нестор слышал краем уха, а под надписью – карикатурное изображение аллигатора: широко раскрытая пасть с угрожающе торчащими зубами, даже мрачный пищевод просматривается. Наряд венчает бандана крикливых красно-желто-зеленых цветов с белой полосой, в каких разгуливают черные чуваки… но тут – на голове у инфантильного подростка! У него тонкие, по крайней мере для гаитянца, черты… почти англосские губы… а вот нос широковат. Приятное лицо… даже несмотря на сдвинутые брови, и выпяченную нижнюю челюсть, и взгляд исподлобья, как бы говорящий: «А пошли вы все!»… все-таки приятное.
