Эдуард Лимонов - Книга мертвых
Попал он туда 3 мая 1999 года. Вернее, «выстрелы» были сделаны чуть раньше, 30 апреля. А скончался «от ран» трое суток спустя. Где-то за неделю до его смерти в моё окно влетел чёрный голубь с красными глазами. Я в ужасе погнался за птицей, закрыл дверь в глубь квартиры. Голубь свалил букет сухих цветов и, сделав круг, с криком вылетел. Я суеверен, я решил: будет смерть.
30 апреля они приехали с Филипповым на машине и отвезли меня в штаб. Обыкновенно мы ходили пешком (это сорок минут) или ездили на метро. Я сел в кабинете и стал принимать посетителей. Их было необычайно много в тот день, я принимал посетителей часа четыре. Безвылазно из кабинета. Костя появился один раз, через полчаса после начала приема, напомнил, что нужно отправить письма. Взял письма. Через 15 минут положил на мой стол квитанции. Ушёл. Сообщив, что будет в штабе, если что нужно, он здесь. Я своих посетителей не боюсь, в помещении всегда не менее десятка ребят.
Закончив приём, я вышел. Намереваясь отправиться домой.
— Где Костян? — спросил я.
Дежурный сказал, что был тут. Я заглянул наугад в пару помещений штаба. Кости там не увидел и спросил Андрея Фёдорова: «Вы никуда не торопитесь? Не проводите меня?» Андрей не торопился. Порой он провожал меня вместо Кости, хотя, в общем, это было нарушением правил безопасности. Купив бутылку портвейна, мы пришли ко мне. «Тебе звонили из штаба, срочно просили позвонить», — сказала маленькая Настя.
В штабе трубку поднял «Маузер», тоже Костя, руководитель нашей латвийской организации. Он был в Москве по делу.
— Эдуард, мы тут нашли Костяка в зале для собраний — синего, в бессознании. К счастью, тут оказался Тишин, он вызвал «скорую». Даю вам Тишина.
— По всей вероятности, кто-то его уколол. Ни шприца, правда, рядом, ничего. Укололи чем-то дрянным. Придётся как-то объяснять это «скорой». К тому же, его рвало, он лежал на спине, боюсь, у него забиты лёгкие.
1 мая меня охранял на демонстрации Коля Гаврилов, блондин с большими губами и жёстким взглядом. Ведя колонну (Маузер с удовольствием выкрикивал «кричалки»), я размышлял. Локотков встречался со мной ежедневно, ездил в командировки, и я никогда, ни разу не заметил, чтобы он употреблял или находился под воздействием наркотиков. Он научился приходить минута в минуту и опоздал за всю службу всего два раза; оба раза его задерживали менты. Он не пил на службе, даже если ситуация обязывала пить меня. Я спросил у Тишина: «Как Костя?»
— Вчера же его и выпустили. Отлёживается в штабе.
Отлёживался он недолго. Вернувшись с первомайской демонстрации, ребята нашли Костяка лежащим у окна. Он задыхался. Тишин опять вызвал «скорую». Отвезли его в тот же госпиталь. Бронхи Костяна оказались забиты мелкими частицами блевотины. Оперировать его не имело смысла. Серёге Аксёнову, поехавшему в госпиталь проведать друга, сказали, чтобы привозил нарзан. Для очищения. В бронхи, что ли, они собирались заливать нарзан? 3 мая Костян умер. Госпитальное начальство поняло, что не имело права выписывать человека с забитыми бронхами. Они струхнули. В штаб пришёл участковый мент, составил протокол о смерти гастарбайтера. 9 мая приехали его мама и брат, мы собрались в метро, только те, кто его близко знал. Пришло нас, чёрных юношей и девушек, очень много. Мать и брат были поражены, что у Кости столько друзей. Затем чёрной цепочкой, было солнечно, но очень холодно, мы долго шли к моргу.
Простые ребята наши, Стас Дьяконов, кто-то ещё, сами перевезли труп Костяна из госпитального морга в другой морг в нашем партийном «УАЗике». Вынесли голого, окоченевшего, в одеяле и положили на железо «УАЗика». Простота нравов, воистину революционная, достойная 1919 года какого-нибудь! Дело в том, что в этом морге работал наш приятель, он сам обмыл и убрал Костяна бесплатно, как партийного товарища. Гроб выставили, Костян лежал в привезённом матерью синем, в полоску костюме. В последний и первый раз я видел его в костюме. Подходили ребята, прощались. Подошли мы с Настей. Вначале она, на глазах слезы. Я потрогал его за руку. Сильным глубинным холодом ответила рука. «Прощай, Костян, прощай, партийный товарищ!» — сказал я. Мне стоило труда сдержать слезы. В «Лимонке» мы написали: «Он будет ждать нас под сводами национал-большевистской Валгаллы». Да, вместе с Валентином Викторовичем Погожевым будут они нас ждать, хотя Валентин Викторович и не национал-большевик.
Погожев почувствовал боли в желудке примерно в то же самое время. Его исследовали, ничего не нашли. Он сидел на работе, как будто формально не больной. Но боли продолжались. Поскольку мы уже не брали у него машину, а тут и Костя умер, традиционные визиты прекратились, я заходил на Зубовскую от случая к случаю. И всё чаще не заставал его. То он отдыхал за городом, то его опять исследовали. Моя жизнь была забита до отказа: нацболы Бахур и Горшков были посажены в Бутырскую тюрьму за то, что бросили два яйца в Михалкова, протестуя против участия мерзавца в президентской кампании палача русских Назарбаева. Едва мы вытащили в июне из Бутырки Диму Бахура (он заболел там туберкулёзом), как арестована была в Севастополе 24 августа целая толпа наших национал-большевиков, аж 15 человек!
В день Независимости Украины они протестовали против захвата города русской славы Севастополя Украиной и оккупировали башню Матросского Клуба. Их скрутили, и шесть месяцев они провели в украинских тюрьмах. Мы работали на их освобождение. На это уходило время и силы. Адвокаты, протоколы, суды — такова была моя жизнь.
29 января наши ребята наконец вышли из ворот 3-й пересыльной тюрьмы на Силикатной улице. В феврале позвонил познакомивший нас четыре года назад Клочков и сообщил, что у Погожева рак. Мы посетовали на жизнь, убирающую лучших, хороших людей. Тогда же у меня в квартире я задел за зеркало в ванной, и оно разбилось. А дней через десять я сидел за столом, работал, самопроизвольно грохнулось и разбилось зеркало в коридоре. Я понял, что Погожев умрет. Птицы никогда не влетали в мои окна, и зеркала не разбивались никогда доселе.
8 мая я вернулся в Москву издалека, из Южной Сибири, где пробыл месяц. Обнаружил прибывшее по факсу сообщение:
«Эдуард Вениаминович! С прискорбием сообщаем: 5.05.2000 умер Валентин Викторович Погожев. Похороны состоятся на Ваганьковском кладбище 7:05. С Зубовской площади в 10:00 будут отправляться автобусы. Если сможете, перезвоните.
Наташа. Женя».
Я опоздал на сутки.
Почему я думаю, что «стреляли» в меня, а попали в них? Ну, они не такие же буйные, как я. Я-то вовсю сотрясал все порядки, какие есть. Косте было 29, и он был обильно татуированный бритоголовый. Погожеву был 61 год, меломан, как-то я подарил ему оперу «Волшебная флейта» на компактах.
