Розамунда Пилчер - В канун Рождества
— Это часы Элфриды, — сказал Оскар.
— Могу я на них посмотреть?
Элфрида кивнула и отодвинулась в сторону. Джеми снова нацепил очки, подошел к камину и взял часы с полки. Во второй раз Элфрида и Оскар молча наблюдали, как тщательно он исследует — на сей раз часы. Элфрида решила, что если он скажет ей, что они просто ничего не стоящая безделушка, она стукнет его по голове совком для угля.
Он сказал:
— Хронометр для путешествий. Изумительный. Как к вам попало это маленькое сокровище?
— Вы говорите «сокровище» из вежливости или это действительно ценность?
— Я еще не уверен, — мягко ответил он.
Элфрида холодно сказала:
— Их оставил мне мой крестный отец. Старый морской волк. — Она словно со стороны услышала свой резкий тон и несколько смягчилась. — Видите, одна круговая шкала отмечает часы, другая — минуты, третья — секунды. Я должна заводить их каждый день. Думаю, можно было бы вставить батарейку, но…
— Упаси Бог! Это уникальные часы.
— Уникальные? Просто старомодные часы для мореходов.
— В общем, да. Но они к тому же очень красивые.
В руках Джеми часы как будто преобразились. Так бывает: когда кто-то восхитится привычной домашней вещью, в глазах хозяев она становится совсем другой. Наружная кожаная обтяжка потерлась, но внутренняя была по-прежнему глубокого темного тона; крышка, которая закрывалась как обложка книги, была оторочена старым бархатом кораллового цвета. Вокруг циферблата с круговыми шкалами кожаный ободок украшала гирлянда из миниатюрных золотых листочков, тот же рисунок повторялся по краю корпуса. Ключ и заводной механизм были медными.
Элфрида сказала:
— Я даже не знаю, сколько им лет. Может, вы мне скажете?
— Увы, я не эксперт по часам. Но, — продолжал сэр Джеймс, — один мой коллега как раз занимается часами. Если хотите… если вы позволите мне… я могу показать их ему.
— Зачем?
— Я думаю, что это особенные часы.
— В каком смысле — особенные?
— Слово «сокровище» здесь вполне уместно.
— Вы хотите сказать, что они чего-то стоят?
— Я бы предпочел сейчас об этом не говорить.
— Но они ведь не могут стоить семьдесят пять тысяч фунтов, не так ли? — напрямик спросила Элфрида, ожидая увидеть удрученное покачивание головой или, того хуже, услышать иронический смешок.
Однако Джеми Эрскин-Эрл не засмеялся.
— Я действительно этого не знаю, — сказал он. — Миссис Фиппс, позволите ли вы… позволите ли вы мне взять часы с собой? Если я не сумею встретиться с моим коллегой, я поговорю с ним по телефону или пошлю ему фотографию часов. Разумеется, я дам вам расписку и буду держать их под замком.
Элфриде вдруг стало смешно.
— В Гэмпшире, — сказала она, — в моем маленьком коттедже в Дибтоне они стояли на каминной полке в гостиной, а я никогда не запирала дверь.
— В таком случае поздравляю вас — вам очень повезло. Они ведь не застрахованы, — добавил он, скорее констатируя факт, а не задавая вопрос.
— Нет, конечно, нет. Просто они у меня очень давно и я всегда возила эту вещицу с собой.
— Я повторяюсь, но должен сказать: особенную вещицу. Так могу я взять ее с собой?
— Конечно.
— Если бы вы дали мне коробку… или что-нибудь, во что можно их завернуть… Мой носовой платок не годится.
Оскар пошел к своему столу, выдвинул ящик и отыскал там лист мягкой пузырчатой бумаги; в нее была завернута стопка новых книг, и он сохранил ее.
— Это вас устроит?
— Вполне. И листочек писчей бумаги для расписки, пожалуйста. Обычно я ношу с собой пачку наших официальных расписок, но сегодня оставил их дома.
Он вручил Оскару часы, Оскар их завернул, а Джеми Эрскин-Эрл сел за стол и написал расписку.
— Я ее спрячу, — сказал Оскар и сунул расписку в верхний кармашек пиджака. — Элфрида имеет обыкновение терять все квитанции.
— Еще одно… — сказала Элфрида.
— Да, миссис Фиппс?
— Когда Сэм и Кэрри вернутся, не заводите разговор о часах. Для всех нас было нелегко услышать ваш приговор Дэвиду Уилки, и я не вынесу, если опять затеплится надежда и снова все рухнет. Скажем просто, что вы посоветовали оценить и застраховать их и предложили свои услуги.
— Конечно. Отличное объяснение. И более того, оно совершенно правдиво.
Вечером, пытаясь что-то соорудить на ужин, Элфрида чувствовала себя так, будто целых два часа каталась на «американских горках». Из-за всех этих волнений, разочарования и снова вдруг вспыхнувшей надежды она начисто забыла о Люси. Она рассеянно помешивала соус, когда та вошла в кухню через заднюю дверь.
Элфрида посмотрела на старые кухонные часы — было почти семь. Затем перевела взгляд на Люси, припоминая, чем это девочка занималась весь день.
— Ну да, это я, — сказала Люси.
— О, детка, извини.
— Вы так смотрите, как будто меньше всего ожидали увидеть меня.
— Ты же видишь, чем я занята. И столько всего случилось сегодня, что ты просто уплыла из моего сознания. Но сейчас ты снова в него вплыла, и это чудесно.
— А что такое случилось? — Люси сняла шерстяную шапочку и начала расстегивать куртку. — Я что-то пропустила?
— В общем-то, ничего. Просто нас посетил очень приятный человек. Мы пили чай, Кэрри испекла булочки. По-моему, он их почти все и съел.
— А кто этот приятный человек?
— Его зовут сэр Джеймс Эрскин-Эрл. А живет он в Кингсферри.
— А я только что была в Кингеферри. С Рори.
— Я думала, вы катались на санках.
— Мы и катались, но потом стемнело, и мы пошли попить у них чаю; а потом мы с Рори поехали в Кингсферри.
— Опять ходили по магазинам?
— Да нет, не то чтобы ходили.
Элфрида заинтересовалась — выражение лица у Люси было таинственное. И она все время улыбалась.
— Ты похожа на Чеширского кота. На что это ты намекаешь?
Люси вскинула руку и отбросила назад длинные волосы. Блеснуло что-то золотое.
— Я проколола уши. Ювелир в Кингсферри проколол. А отвел меня к нему Рори. И купил мне первые сережки, подарок к Рождеству. Настоящие сережки! Я так о них мечтала.
— Дай-ка я на них посмотрю.
— Но мама не разрешит мне их носить.
— Они прелесть. И ты в них выглядишь совсем взрослой девушкой.
— Никогда еще не получала такого чудного подарка! — сказала Люси.
23
ЛЮСИ
20 декабря, среда.
По-моему, это самый лучший день в моей жизни. Везде много-много снега и так красиво. Утром я покупала рождественские подарки, а когда вернулась домой, застала у нас Рори, они с Элфридой разговаривали. Он принес мне телевизор, втащил его в мою комнату и подключил, а потом мы сидели и разговаривали. С ним было так легко говорить, что я рассказала ему все: о том, как скучно жить в Лондоне, о квартире, о маме, о бабушке, о Рэндале Фишере. И о папе и Мерилин, и о дедушкиной семье в Корнуолле. Как замечательно, когда тебя просто слушают, не прерывают, не стараются подбадривать, не льстят, ничего от тебя не добиваются, не говорят, что ты чепуху несешь или сама не знаешь, что говоришь.
