Юрий Поляков - Убегающий от любви (сборник)
— А ты? — спросила Лидия Николаевна, краснея. — Как ты?
— Что я? Качели… — угрюмо ответила Нинка.
Перед отлетом они хотели съездить на базар, но Костя не подал вовремя машину: заигрался с охранниками в нарды.
— В чем дело? — возмутилась Лидия Николаевна.
— Пардон, мадам! — ответил он с очевидной хамоватостью.
— Ты что, денег накопил? — обозлилась Нинка.
— Накопил! — ухмыльнулся Костя и обидно хрюкнул перебитым носом.
6
В самолете Лидия Николаевна несколько раз доставала зеркальце и выискивала в лице, в глазах приметы давешней измены.
— Прыщи — от морской воды, — успокоила ее Нинка.
В аэропорту их ждали две машины. Вторая с охраной.
Когда медленно открылись бронированные ворота усадьбы и они подъехали к дому, Лидия Николаевна заметила, что одетых в черное охранников стало больше.
— Что-нибудь случилось? — спросила она водителя.
— Пока вроде нет, — ответил Леша.
Эдуард Викторович встретил ее холодно и даже поцеловал в щеку с видимым усилием.
— Что происходит? — встревожилась она.
— Просто устал…
За едой, как обычно, сидели напротив друг друга в разных концах стола. Муж был угрюм.
— Что президент? — спросила она.
— Занят.
— Как дела в порту?
— Плохо. Старков оказался негодяем.
— Что-то еще можно сделать?
— Делаю. Как ты отдохнула?
— Очень хорошо. Жаль, что ты не выбрался. Погода была прекрасная. Я загорала без купальника. Увидишь!
— Это все?
— Нет, не все… Нинка склоняла меня к лесбиянству.
— Склонила?
— Это же шутка, Эд!
— Ах, шутка?
Муж молча прихлебывал тибетский чай. Лидия Николаевна ела фруктовый салат и думала о том, что сегодня будет с ним необыкновенно нежна, но, конечно, не настолько, чтобы чрезмерной отзывчивостью выдать свою вину. Оглядывая залу, она посмотрела на портрет и вздрогнула от неожиданности: в глазах нарисованной женщины появилась блудливая поволока.
— Теперь заметила? — спросил муж.
— Что?
— Когда протирали пыль, повредили графит. Рисунок был плохо зафиксирован. Иди к себе!
— Ты придешь?
— Попытаюсь…
Поднявшись в спальню, Лидия Николаевна снова долго смотрела на себя в зеркало, стараясь уловить случившиеся в ней предательские перемены, потом ей показалось, что от тела все-таки исходит еле уловимый запах курортного соития, и она натерлась ароматическим кремом, который купила когда-то в Париже, но так ни разу им и не воспользовалась. Потом вдруг спохватилась, что именно этот неведомый мужу запах может вызвать подозрения, и долго смывала крем с кожи, до красноты натираясь мочалкой.
Эдуард Викторович все не шел. Она, чтобы отвлечься, позвонила Нинке и выяснила, что Рустам подхватил в Африке жуткую кишечную инфекцию и стал «настоящим санузником».
Муж так и не появился. Ночью ее разбудили крики. Она припала к окну и увидела, как по освещенной лестнице несколько охранников протащили какого-то человека, изуродованного до кровавой неузнаваемости. Только по сломанному носу можно было догадаться, что волокли они Костю. Она забилась в угол и, дрожа от ужаса, ждала, когда придут за ней.
«Вызывай милицию!» — истошно вопила Благонамеренная Дама.
«Какая милиция! У него вся милиция куплена! — злорадно отвечала Оторва. — Раньше надо было думать!»
— Пропадите вы пропадом! — заплакала Лидия Николаевна. — Суки!
Снаружи что-то происходило: слышались отрывистые команды, хлопанье автомобильных дверей, рокот моторов, но подойти к окну было страшно. Потом все стихло. Выждав с час, она спустилась в холл. В камине чуть шевелились дотлевавшие угли. Лидия Николаевна подошла и заметила золотой уголок от сгоревшей рамки.
Утром приехала Нинка, необычно серьезная и бледная.
— Телевизор смотрела? — спросила она с порога.
— Какой телевизор?
Нинка молча включила огромный плоский экран. Заканчивалась популярная гастрономическая передача «ВИП-кухня», которую вел популярный некогда бард. В гостях у него был известный правозащитник, в прежние времена прославившийся всемирно известной антисоветской голодовкой, кажется, вместе с Романом Старковым. Теперь он показывал телезрителям, как готовится его любимое блюдо.
«А лучок?» — с усмешкой умного грызуна спрашивал бард.
«А лучок мелко пошинкуем. Без лучка никак нельзя!» — весело отвечал бывший диссидент, орудуя большим ножом.
«Ножичек чувствуете? — не унимался бард. — Фирма “Золлинг”. Рельсы можно пилить…»
«Чувствую!»
Наконец пошли новости. В самом конце диктор с добродушным удовлетворением сообщил, что ночью в Москве снова произошло громкое смертоубийство: в перестрелке погибли несколько человек, и среди них — совладельцы одного крупного российского порта. Имена совладельцев в интересах следствия пока не называются. Подробности трагедии в следующем выпуске новостей. Сказав все это, диктор быстро глянул на зрителей, давая понять, что разве только идиот не догадается, о ком именно идет речь.
— Вот козлы! — прошептала Нинка. — Из-за денег!
Лидия Николаевна почувствовала в теле тошнотворную легкость и потеряла сознание.
7
После похорон мать, непривычно ласковая и заботливая, увезла ее в Степногорск. Конечно, никакой милицейский «жигуленок» уже не дежурил у подъезда и никто не наносил визиты вежливости. Только Дима Колесов, чистый и трезвый, пришел к ним, скрипя новенькими, подаренными, кажется Соросом, протезами, и принес давнюю фотографию конкурса красоты, на котором Лида была избрана королевой.
— Не пьешь? — строго спросила Татьяна Игоревна.
— Зашился, — ответил он и безнадежно посмотрел на одноклассницу.
Месяц она прожила словно в оцепенении, горстями пила таблетки, которыми ее снабдила Нинка, но все равно просыпалась среди ночи и мучилась воспоминаниями. В этих воспоминаниях смешалось все: и глумливая усмешка диктора, сообщающего о смерти мужа, и победная улыбка Старкова, выходящего из ее номера, и недоверчивая ухмылка следователя, домогавшегося, зачем все-таки Майкл Старк, будучи в непримиримой ссоре с Эдуардом Викторовичем, навещал ее в Крыму.
Но самым невыносимым было воспоминание о похоронах. Нинка не оставляла подругу ни на минуту. Вместе они собирали вещи, чтобы отвезти в морг. Варначева долго стояла, вздыхая, перед открытым стенным шкафом, где, словно в магазине, теснились бесчисленные костюмы убитого. «Сколько же нужно живому! — подумала Лидия Николаевна. — А мертвому — всего один костюм. Навсегда…»
В морге они встретили старшего сына Эдуарда Викторовича — Лёню. Она никогда его не видела, но сразу узнала: на рабочем столе мужа стояла большая фотография, запечатлевшая всю их дружную и счастливую некогда семью. Лёня глянул на мачеху такими же бесцветными, как у отца, глазами и отвернулся. С ним был красномордый бородач в золотых очках и кожаном пиджаке. Он хамовато разъяснил, что все хлопоты и расходы, связанные с похоронами, семья берет на себя, а вдова (это слово он произнес с ухмылкой), если хочет, может прийти на отпевание.
