Джон Фаулз - Дэниел Мартин
Около трёх, по дороге в Рединг, куда она ехала встречать брата, Розамунд повезла меня на вокзал. Как только мы отъехали от дома — а за столом Розамунд успела напомнить мне, что я формально являюсь её крёстным отцом, — я сказал:
— У тебя, кажется, сложились потрясающие отношения с матерью, Роз?
— Вам удалось поговорить?
— Да.
— Последние годы у неё были довольно тяжёлыми.
— Я так и понял.
— Она сильно изменилась, как вам кажется?
— Только на первый взгляд.
Я спросил, что она думает о совершенно из ряда вон выходящем скачке Джейн влево — если не просто назад. К моему немалому удивлению, Розамунд как будто была того же мнения, что и Нэлл, хотя проявила гораздо больше понимания и сочувствия.
— Думаю, это просто попытка как-то выжить. Такая глупость, что она никогда не работала. Она вовсе не проповедует взгляды «Движения за женсвободу», она на самом деле человек свободный. Мне даже приходится делать вид, что я не так люблю свою работу, как на самом деле. То есть я хочу сказать, она за меня рада, но это то, что она сама должна была бы делать. И она прекрасно это знает. — Помолчав немного, Розамунд заговорила снова: — Я раньше винила во всём отца. Но в маме есть что-то, чего я до конца не понимаю. Мы о многом говорим с ней, но в конце концов разговор всегда упирается в какую-то стену. Она соскальзывает в общие места, в банальности. Пытается оправдаться, что вот, мол, она такая, как есть. Мне думается, она пугается, когда заглядывает слишком далеко назад.
— В этом она не одинока.
— Я думаю, тут не может быть победителей. В один прекрасный день я прокляну себя за то, что не завела детей, когда была помоложе.
— Ты в любом случае поступила бы так, как тебе в тот момент казалось правильным.
— А вы?
— Требуется ответить?
Она улыбнулась, потом сбавила скорость и остановилась — пропустить цепочку девочек в школьной форме, переходивших улицу. И совершенно неожиданно спросила:
— А вы знаете, почему он это сделал?
Я помолчал — не очень долго.
— Думаю, это был акт милосердия. По намерению во всяком случае.
— Я только в последние два или три года начала понимать, что они абсолютно не подходили друг другу.
— Сомневаюсь, чтобы абсолютно не подходящие друг другу люди могли протянуть так долго, Роз.
— Ну хорошо. Но если бы не мы…
Она тронулась с места. «Мы» — это, конечно, дети.
— Они стремились соответствовать невероятно высоким меркам. А это всегда не просто.
— Никогда не могла понять, почему они так яростно вас отвергали, — сказала Роз. — Мне каждый день приходится слышать о куда более коварных ударах ножом в спину. — Она на миг замолчала. Потом: — А забытым крёстным дочкам дозволяется задавать очень личные вопросы?
Я внутренне вздрогнул.
— Разумеется.
— А в той пьесе была хоть какая-то доля правды?
— Просто тогда мне так казалось. Трое против одного.
— На самом-то деле я имела в виду то, что между моим отцом и Нэлл…
Нас быстро несло в опасные воды.
— Ни грана правды. Злость одна. Боюсь, дело именно в этом.
Она помолчала несколько секунд.
— Так странно. Столько лет. Вы были под абсолютным запретом. Табу. Я прямо-таки ожидала увидеть рога и раздвоенное копыто.
— Когда-то они у меня были.
Роз усмехнулась, но я понял — она чувствует, что ответили ей не вполне честно, и поспешил продолжить, пока она не копнула глубже:
— Ты рада, что мать снова собирается замуж?
Последовал быстрый, острый взгляд:
— Вам и вправду удалось поговорить.
— Бо́льшую часть ночи.
Она свернула к вокзалу.
— Он… совершенно очаровательный. Очень живой. Я целиком и полностью «за». Даже отец был бы «за», как ни странно это звучит. Последний раз, когда я была у него — в воскресенье, — он только об этом и говорил.
— О её новом замужестве?
— Не специально об этом. О том, что ей нужно начать жизнь сначала. — И добавила: — Готова пожалеть, что ничего ему не сказала. — Роз снова повернулась ко мне: — А вы всегда понимали своих родителей?
— Я знал только одного.
— Ох, забыла.
— И только-только, очень смутно, начинаю его понимать.
— Подозреваю, что, если бы мы их понимали, было бы гораздо скучнее жить.
— А я подозреваю, что это относится к жизни вообще.
Роз улыбнулась, соглашаясь: счастливая молодая женщина, делающая карьеру.
Три часа спустя Дэн уже передавал от неё привет Каро — вместе с другими новостями. Поначалу Каро весьма бурно выражала ему своё сочувствие, словно была сама отчасти виновата в том, что произошло. Но хотя она подробно расспросила его о том, как он находит Джейн, вопросов о самоубийстве Энтони было гораздо меньше, чем Дэн ожидал. Ещё Каро пожелала узнать, как мама. Беседа в саду была изложена со всеми подробностями, не было забыто и приглашение в Комптон. Разговор шёл всю дорогу по Мэйда-Вейл: они ехали в северную часть Лондона — смотреть новую квартиру Каро. Сколько разговоров, которые он теперь вёл, оказались как бы обречены на перемену позиций и переключение скоростей — и в прямом, и в метафорическом смысле. Переполненный собственными новостями, Дэн не сразу заметил, что дочь о чём-то умалчивает. Но упоминание о Комптоне привело к разговору о том, чего до сих пор она избегала.
— Пап, ты меня не дёргай, ладно? Я и так понимаю, что должна ей всё сказать.
— Чем дольше ты тянешь…
— Ну, просто…
— Что «просто»?
— Да я никак не решусь сделать это по телефону. Она ведь никогда слова не даст вставить. Почти и не слышит, что я ей говорю. У неё вечно одни только комптонские «несчастья» на уме. И на языке тоже.
— Матери испытывают зависть к дочерям. Ревнуют. Чувствуют себя покинутыми. Это обычное дело.
Каро некоторое время молчала.
— А они всегда были такие? Мама и тётя Джейн?
— Какие — такие?
— Такие разные.
— Ну, тут ты должна винить и меня — хотя бы отчасти. За то, что между нами произошло.
— Тётя Джейн держится той же линии.
— Ну мы ведь оба знаем, что пришлось вытерпеть Нэлл.
— Зато вы не знаете, что должна теперь вытерпеть я. Ей на самом деле нравился Ричард. Такой отвратительно благополучный. Надёжный. Она бы меня выпихнула за него замуж в один момент. — Каро затормозила с ненужной резкостью, пропуская машину, выезжавшую с боковой дорожки. — Я знаю, что дальше последует. Она во всём станет винить себя. Что вообще выпустила меня из-под собственного зоркого ока. Ох, бедный Эндрю. Ему больше всего достанется.
— Тогда это не твои проблемы. И мне представляется, что на него где сядешь, там и слезешь.
— И как он её терпит, просто понять не могу.
— Каро!
— Ну, просто я чувствую себя перед ней виноватой.
