Марина Ахмедова - Дневник смертницы. Хадижа
— Почему здесь так холодно летом? — спросила я женщину.
— Иди, иди, — подтолкнула меня в спину она.
В этой комнате не было даже дивана. Только низкий столик, обитый цветной клеенкой, стоял в углу. И старый телевизор. Женщина посадила меня на подушку.
— Сестра, — позвала она меня, стоя напротив и глядя на меня из глубины своими глазами. — Меня зовут Патя. Отдыхай. Я принесу тебе чай.
Когда она вышла, я схватила пульт, лежавший сверху на телевизоре. Я стала щелкать каналы. Я превратилась в камень, когда увидела наш дом, окруженный бэтээрами и людьми в масках. Что они там делают, не понимала я, что им от нас надо. Голос сказал, что на Редукторном проходит операция по уничтожению боевиков. Аман! Это был наш дом! Там не было никаких боевиков!
— Аллах, что ты делаешь? — чуть не крикнула я. — Аллах, ты с ума сошел? Ты зачем это со мной делаешь? Аллах, ты же ничего не понимаешь, ты же не знаешь, Аллах. Так же нельзя делать! Так не бывает! Где это в Коране написано, что так надо?! Ты зачем, Аллах?!
Когда бэтээры в телевизоре стали стрелять, я услышала в комнате крик. Кто это так кричит, не понимала я. Как будто корова рожает! Не разжимая кулак, я била им по телевизору. Меня кто-то схватил за плечи и дернул назад. Я схватила телевизор другой рукой и потянула его на себя. Кто это так кричит? Я увидела перед собой лицо Патимат.
— Не кричи! Не кричи так! — говорила она мне.
Она сошла с ума! Я не кричала!
Наступила темнота. Наверное, я упала в обморок. Меня унесло и носило по темноте. Я почувствовала брызги на лице и открыла глаза. Я лежала на подушках, передо мной, скрестив ноги, сидела Патимат и еще какой-то мужчина в папахе. Он перебирал четки и пел молитвы.
— Сколько времени?! — крикнула я. — Махач пришел?!
— Тихо, тихо, сестра, — заговорил мужчина.
— Он сказал, что придет через двадцать минут!
— Уже все закончилось, — сказала Патимат.
Я поднесла к лицу кулак, разжала его, ногти оставили на ладони белые следы, из которых проступала кровь. Я поцеловала ладонь.
— Включите телевизор, — попросила я, приподнимаясь. — Я хочу посмотреть новости.
— Не нужно тебе это смотреть, — ответила Патимат не шевелясь.
— Включите телевизор! — закричала я.
— Включи, — коротко сказал мужчина. — Лучше будет, если она посмотрит и своими глазами увидит, что они делают с нашими братьями.
— С нашими детьми и мужьями, — добавила Патимат и ее глаза загорелись.
Она подошла к телевизору взяла пульт и стала переключать каналы. Новостей не было.
— Оставь на первом, скоро начнутся, — сказал ей мужчина.
Я смотрела на экран, там шел сериал про московских милиционеров. Я ничего не понимала из того, что они говорили, как будто разучилась понимать русский язык. Или как будто они говорили на непонятном языке. Мужчина продолжал щелкать четками. Он сидел не поднимая глаз. Наконец начались московские новости, потом их сменил местный канал. Показали нашего президента. Он посещал строящееся предприятие. Потом сказали, что вчера был убит генерал Казибеков. Я заметила, что на этих словах по лицу Патимат пробежала тонкая улыбка. Наконец снова показали наш дом. Я еле его узнала. Спереди, где у нас была входная дверь, теперь появилась огромная черная дыра. Голос сказал, что спецоперация по уничтожению боевика успешно завершена. Я увидела нашу перевернутую мебель, мою одежду, рассыпанную по полу. А потом я увидела Махача. Он лежал без обуви на полу, в той комнате, где мы спали еще прошлой ночью. Он лежал ко мне спиной, его свитер задрался. Я узнала его со спины.
— Это Махач! — закричала я.
Я вскочила и бросилась к телевизору. Я била руками по экрану, чтобы достать Махача оттуда, чтобы надеть на него носки. Почему он должен был лежать без обуви?! Аллах, ты мне скажи, почему он был должен лежать без обуви?! Это я во всем была виновата! Я разжала кулак! Если бы я не разжала кулак, Махач был бы жив! Зачем я разжала его?!
— Аллах, что ты со мной наделал?! — стонала я. — Как я ненавижу тебя! Если бы я не разжала, Махач был бы жив! Чем быстрее я уйду, тем быстрее он придет. Чем быстрее я уйду, тем быстрее он придет.
Чем быстрее, тем быстрее. Уйду, придет. Чем быстрее, тем.
Наступила новая темнота, которая была чернее и глубже, чем первая. По ней пробегали белые бараны, я ловила их, но не могла поймать. Дедушка говорил мне, что надо ловить их за задние ноги, но я ловила их за спину, и они выскальзывали из моих рук. В руках оставалась только чернота. Потом чернота как будто сузилась, округлилась и превратилась в рот Анны-Ханум. В него летели белые бараны, а выходили черные. Я знала, что если поймаю одного барана, то на Махаче появятся носки. Если второго — то свитер. Почему он должен лежать голый? Почему?
Подушки закачали меня, и я упала. Я летела недолго и упала на холодный твердый пол. Почему пол такой холодный, если сейчас лето, хотела я знать.
— Все забрали, ничего не оставили, — сказала прапрабабушка.
— Мне холодно, — пожаловалась я.
— Рамазан, налей ей чаю, — сказала прапрабабушка.
Мальчик встал с пола, поставил передо мной чашку и налил мне чай из нашего старого эмалированного чайника. Я посмотрела на станок — ковер был уже почти закончен.
Я выпила из чашки. Чай был горячий, но он меня не согрел.
— Я тебя предупреждала. Но ты делала выбор не глядя. Никто никого заставить не может, каждый делает свой выбор сам, — сказала прапрабабушка голосом гадалки.
Я больше не просила ее дать мне еще раз выбрать нитку. Я знала, что она не даст.
— Я расскажу тебе историю. — Прапрабабушка начала вплетать в ковер зеленую нитку. — Когда-то, моя бабушка тогда была еще молодой, началась война. Тысячи и тысячи людей в зеленых мундирах волной хлынули на наши горы. Горы окрасились в красный свет. Сколько людей в те времена погибло. Сколько отцов, мужей, сыновей и братьев не вернулось домой. Они гнили в горных расщелинах и лесах. И некому их было убрать. Это начало нашей истории, — она показала на низ ковра, где были вытканы красные треугольники. — Муж мой, он тебе бывает прапрадедушкой, ушел на войну и сражался бок о бок с имамом Шамилем. У меня брат, ему только исполнилось шестнадцать. В один из дней возле наших ворот послышался цокот копыт. Я выглянула в окно и увидела гусара на вороном коне. Он вошел в наш дом как к себе — без приглашения, не сняв сапоги у порога, не поздоровавшись с хозяйкой. Схватил брата, который тебе бывает дядей, и хотел увезти с собой. Я вынула из-за пояса старинный кинжал и вонзила его в грудь гусара. Удар был такой сильный, что кинжал рассек даже белые шнуры, положенные в ряд на его мундире, — бабушка показала на белые полоски на ковре, похожие на летящих чаек.
