Бьёрнстьерне Бьёрнсон - Норвежская новелла XIX–XX веков
Эндрюс резко остановил машину. Флеминг посмотрел в окошко. Маленький ресторанчик, можно различить танцующие пары, из открытой двери доносятся хриплые звуки музыкального автомата.
Эндрюс посмотрел на часы.
— Четверть седьмого, — сказал он, обращаясь к Буманну.
Слепой кивнул и повернулся к Флемингу.
— У меня есть дочь, — неожиданно сообщил он. — Если бы вы ее видели! Говорят, она очень красивая. У нее кожа самого модного цвета, и она училась в школе для белых. К сожалению, два года назад там узнали о ее происхождении. В наказание шесть товарищей по классу изнасиловали ее, а один сноровистый парень с ножом воспользовался случаем украсить ее спину тремя огромными «К». Милдред нет еще и двадцати, но она хорошо работает в нашей маленькой группе. — Буманн улыбнулся. — У нее то же чувство юмора, что и у меня. Я хочу, чтобы вы помнили об этом, когда выйдете из машины. То же чувство юмора.
Флеминг поежился.
— Эндрюс, Милдред и я, — безмятежно продолжал слепой. — Только мы трое знаем, что ждет наших пленников. Джойс, например, — помните, тот, который привез вас вчера? — убежден, что вы давно убиты и закопаны в землю. Остальные члены отряда будут думать, что мы вас застрелили. Но мы вовсе не такие варвары, как вам кажется, а потому…
Эндрюс вышел из машины и открыл заднюю дверцу.
— Минутку, господин Флеминг, — сказал он подчеркнуто вежливо. — Разрешите…
Он вынул из кармана небольшой ножик и принялся разрезать им веревки. Флеминг недоуменно смотрел на своих спутников.
— Да-да, — кивнул Буманн. — Никакого обмана. Эндрюс вас освободит, и можете идти куда вам угодно!
Флеминг посидел, растирая кисти рук. Потом нерешительно поднялся и осторожно ступил на тротуар.
Буманн захлопнул дверцу.
— Поехали! — сказал он Эндрюсу, который уже сидел на своем месте за рулем.
Флеминг проводил их взглядом. Затем повернулся и зашагал в противоположную сторону.
Он не успел уйти далеко. Из подворотни выбежала девушка, бросила ему в лицо пригоршню перца и сделала подсечку. Ослепленный перцем Флеминг упал на асфальт. Одним рывком девушка разорвала себе платье до пояса и упала сверху на Флеминга. Обезумев от боли, он катался по тротуару, пытаясь сбросить ее, но девушка вцепилась в него, как клещ. Он услышал, что она зовет на помощь, и различил будто сквозь туман сбегающихся со всех сторон людей.
Сильные руки подняли девушку и заставили Флеминга сесть.
— Чертов ниггер, — прошипел кто-то. — Когда вы оставите в покое наших женщин?
Флеминг открыл рот в тщетной попытке объясниться. Острый носок чьего-то ботинка угодил ему в шею, он упал и ударился головой об асфальт.
— Он хотел меня изнасиловать! — рыдала девушка.
Флеминг встал на колени и, защищаясь, поднял обе руки.
При этом он что-то кричал, но окружающие видели только его гримасы и слышали нечленораздельные звуки. На Флеминга сыпались удары, он уже перестал их чувствовать, но сознания не потерял. Наконец он лег на асфальт у ног своих мучителей, устремив на них остекленевшие глаза.
Вдруг его осенило, и разбитые губы скривились в истерической улыбке.
Он вспомнил вчерашний суд Линча, как негр строил гримасы, словно пытался им что-то сказать, но не мог.
«Они нас истребят! — сказал он сам себе. — Будут ловить по одному, переделывать в чернокожих и предоставлять нашим же расправляться с нами. Мы сами себя истребим!»
Когда двое подняли его и вынесли на мостовую, Роберт Флеминг начал смеяться. Это был дикий, безумный смех, так непохожий на человеческий, что палачи чуть не выпустили его.
Он продолжал смеяться, когда они привязывали его на длинной веревке к заднему бамперу.
На другой стороне улицы показался большой «бьюик».
Он не спеша проехал мимо.
Перевод Л. ЖдановаАне Борген
Телевизор
Это было просто удивительно. На праздничном обеде, который давала фирма, они заметили, что у всех их друзей лица квадратные.
У самих у них телевизора не было, и это повлекло за собой неприятное последствие: людям было не о чем с ними разговаривать, приходилось беседовать друг с другом.
После одного из таких неудавшихся вечеров они глянули на себя в зеркало и ужаснулись: длинные овальные лица и удивленно вытаращенные глаза. Они не на шутку встревожились и решили купить телевизор. Теперь можно было говорить с людьми о том, о чем говорили все.
В зеркало они теперь смотрелись редко.
Первый день был просто замечательный. Они чуть ли не бегом бежали домой из конторы с телепрограммой под мышкой. Программа была очень интересная, после обеда они уселись и принялись ее читать. Самые важные передачи отметили крестиками — нельзя же смотреть все подряд. Потом они поставили будильник на половину восьмого, но отдыхать, когда еще не переварен рождественский ужин, было ужасно тяжело. В половине восьмого они встали, посыпали блинчики корицей с сахарной пудрой и сварили кофе.
«Телевизионные мешочки» они тоже не забыли купить, высыпали содержимое в вазу — выглядело не очень аппетитно. Без десяти восемь нажали кнопку. Сначала — полная темнота, потом появился свет и зазвучала музыка. Красиво, ничего не скажешь, и даже с субтитрами на экране, можно понять, о чем идет речь.
Они закрыли двери веранды, потому что кричали птицы.
Закрыли окна, потому что визжал трамвай.
Опустили шторы на окнах, потому что солнце никак не хотело садиться и светило прямо на экран телевизора, мешало им смотреть программное обозрение.
Они познакомились и с радиопрограммой. Все это было ужасно интересно, и кофе получился отменный. Блинчики тоже оказались вкусными, но без одной минуты восемь, к удивлению хозяйки, их уже не осталось, и она поспешила на кухню приготовить новые. Во время «Событий дня» животы у них уже вздулись и заболели, но программа была интересная. Прогноз погоды их тоже порадовал. Ради первого дня они посмотрели и поп-программу. Глядя на обезьян, они наклонились вперед, потому что спину ломило, а в животе скопились газы. Пока он смотрел на дикторшу, она принесла подушки и сказала, что дикторша — кривляка. Блинчики они уже уничтожили и принялись за «телевизионный мешочек». Ничего тут вкусного нет, решили они, съев все без остатка. Ночью, лежа в постели, они ощущали во рту странный привкус зубной пасты.
Но ведь такое бывает не каждый день.
Назавтра они отлично провели время в конторе, болтая с коллегами. Утром позвонила одна дама и обещала прийти к ним вечером в гости. Они переглянулись, скорчив гримасу, — в девять часов будут передавать детектив.
Когда гостья пришла, все уже было приготовлено — и подушки и еда. В половине девятого стали передавать отчет стортинга, а она болтала без умолку всякую чушь и не давала им слушать. Голос ее звучал все громче и громче, она ужасно побледнела и каждый раз, когда отпивала кофе, ставила чашку на блюдце с ужасным звоном.
— Не больна ли ты? — спросили они ее, но она ответила, что совершенно здорова. Правда, голова у нее болит. Это, верно, оттого, что она слишком много говорила. Нет, вряд ли оттого. Просто у телевизора такой резкий звук, что остается удивляться, как у них у самих голова не разболелась. Но ведь они тоже слушали передачи, а у них голова не заболела. Ей предложили взять аспирин в ванной.
— Он лежит в аптечке! — крикнули они ей вслед.
Они не знали, нашла ли гостья аспирин, но отсутствовала она долго, а вернулась уже в пальто.
— Ты уже уходишь? — спросили они, глядя на экран телевизора. Было ровно девять. «Черт бы тебя побрал», — думали они, провожая ее в прихожую и чуть не выталкивая за дверь.
— Звони нам! — воскликнули они возбужденно и помчались в комнату.
Они чуть не убили друг друга от злости, потому что в первые минуты невозможно было ничего понять.
— Вот зараза! — сказал он и попытался объяснить ей, как он понимает происходящее на экране. Она улыбнулась герою фильма и сказала, что программа прекрасная. Когда стали передавать вечерние новости, они вздохнули, потянулись и приглушили звук. Она собиралась уже ложиться в постель, как в дверях раздался звонок. Это трое друзей пришли посмотреть футбольный матч в половине одиннадцатого. Она пошла на кухню, приготовила бутерброды, вынула из холодильника пиво и чипсы. На диване места не хватило, она пододвинула плетеный стул, зацепила чулок и спустила петлю. Когда начался матч, тарелка с бутербродами была уже пустая, и она открыла мешочек с чипсами. Они просили ее сидеть тихо. Тогда она пошла на кухню, снова наполнила тарелку бутербродами и поставила перед ними.
— Садись давай, — сказали они. — Не хлопочи из-за нас.
Один из них улыбнулся ей.
