Владимир Митрофанов - Врачу, исцелись сам!
Ветер с моря холодил ему спину, и по коже пробегали мурашки.
Двадцатого июля в свой день рождения Борисков отпросился у командира и сошел с корабля будто бы по делу в госпиталь, где работали Витя Зимин и Санька Жуков. Выпить у них не было, просто поговорили, выпили чаю, потом пошел к себе. По дороге сел в сквере на скамеечку, стал писать Евгении письмо. Пахло морем. Совсем рядом у причальной стенки стояло огромное госпитальное судно "Обь". Через сквер мимо Борискова разболтанным строем куда-то прошла вся в черном мелкорослая команда подводной лодки.
К обеду, Борисков вернулся к себе на корабль, поднявшись по трапу и козырнув флагу на корме. Таков был порядок. В бухте колыхалась радужная пленка. На корме матрос с сачком на шесте вылавливал или отгонял от борта к другому кораблю плавающий мусор и дерьмо.
Пообедали. Бачковой "помыл" посуду. На тральщике мытье посуды заключалось в том, что алюминиевую миску просто протирали газетой.
Еда была очень жирной, и мыть ее нормально в тех условиях было действительно крайне неудобно. Борисков, как медработник, пытался, было, в это дело внести усовершенствование, но у него ничего не вышло и он на это дело плюнул.
Было так тоскливо, что после обеда Борисков решил навестить
Хлебникова, вдруг у него есть что выпить спиртного.
Хлебников находился на судне связи, которое стояло прямо к борту борт с "Комсомольцем", однако зайти туда по трапу Борискову не удалось: какой-то мичман с мостика заорал на него: "Эй, ты, куда прешь?" Пришлось перелезать через борт. Был священный адмиралтейский час. Все на корабле дрыхли без задних ног. Тучный Хлебников, конечно же, тоже спал в медпункте. Насилу он открыл глаза. Поболтали.
Говорили, что через какое-то время после окончания института он внезапно умер от острой сердечной недостаточности.
Общее впечатление от этих сборов состояло в том, что на флоте тоже царит полный бардак.
Лет, наверное, через пять после окончания института Борискову отправили на сборы на Северный флот. Там его поставили заменять ушедшего в отпуск штатного корабельного врача. Сборы те прошли довольно спокойно и скучно. Впрочем, там, во время парада, произошла одна пренеприятная, но довольно героическая история. Впереди колонны шли барабанщики, один из них выронил барабанную палочку, а шедший сзади курсант наступил на нее ногой, прокатился на ней, чуть не упал и наткнулся шеей на штык идущего сзади. Лезвие распороло ему мышцу шеи прямо под правым ухом. Из раны струей на воротник полилась кровь, оставляя следы на асфальте. Но он героически продолжал идти и держал свое место в строю все время парада, чем вызвал восторг у присутствующих. Бывают бесполезные вещи, а бывают и бессмысленные поступки. Борисков тогда участвовал на уровне зажимания раны на шее и накладывания давящей повязки, да помогал ставить носилки в машину в госпиталь. Больше ничего интересного не происходило. Каждое утро в его каюте появлялась пара-тройка матросов с какими-то жалобами, не желавших идти на зарядку. Кого-то он освобождал, записывая в специальный журнал, а кого-то посылал подальше.
Была уже поздняя осень. Как-то с другими офицерами стояли на пирсе. С корабля на причальную стенку с кормы полетел камень с привязанным к нему веревкой, или, на морском жаргоне, "концом", за который надо было уже из воды вытащить причальный трос и набросить его на кнехт. Было довольно холодно, и даже смотреть было страшно, как можно тащить такую мокротень из ледяной шуги. Стоявшие тут офицеры тут же заревели команды, матросы сделали вид, что не слышат или заняты другими делами, только один матрос щуплого вида, помчался ловить этот конец, ему еще по пути врезали пендаля, он хватал его голыми руками, тащил из ледяной воды. "Ну, точно сейчас у него будет обморожение пальцев!" – подумал Борисков, которому даже смотреть на это было страшно. Пара-тройка человек на корабле и так уже ходила с забинтованными руками, причем очень довольные, потому что в связи с этим их освободили от утренней зарядки.
Там же, на сборах, он сдружился с капитаном медицинской службы
Олегом Новиковым. Он лет уже десять работал военным врачом и на каждое событие у него наготове был аналогичный случай из этой его службы. Была такая история: как-то привезли сразу на многих "скорых" чуть ли не пятьдесят матросов, отравившихся антифризом, то есть с острой почечной недостаточностью. И тут сложилась страшная ситуация и чудовищная лотерея. Пострадавшего народу было много, а систем гемодиализа (искусственная почка), только три, позже задействовали резервы в других клиниках, но и их не хватало. Кого-то взяли, а кого-то не успели. Потом была какая-то запутанная история с сотрудниками ФСБ, которых явно намеренно отравили таллием. Причем дозы всем достались разные, но даже у тех, которым попало мало или не досталось ничего, отмечались выраженные симптомы отравления – сработал психический фактор. Новиков учился в Военно-медицинской академии. Борисков всегда считал, что они не вполне военные. Как-то был там по какому-то делу. Посереди плаца после сильного дождя образовалась здоровенная лужа. Никто в эту лужу из слушателей академии, жалея обувь, не пошел, строй обтек ее и за ней соединился, как вакуоль, что привело начальство буквально в бешенство.
Что касается того проклятого запаха нагретого моторного масла, то
Новиков, ходивший несколько раз в "автономку" на подводной лодке, сказал, что этот запах преследует и его. Он рассказал, что через какое-то время после погружения все запахи исчезают, и остается только один – тошнотворный запах нагретого масла. Зато потом, когда они всплыли на полюсе, открылся люк и чистейший ледяной воздух
Арктики ворвался, обжигая ноздри, целая череда запахов в одни миг прокрутилась в мозгу: апельсинов, духов, женщин, цветов – как будто происходила перезагрузка запахов жизни. В каждый такой поход они обязательно брали какую-то живность: мышек, попугаев, морских свинок, но никто из животных не выдерживал до конца похода – все почему-то дохли. Крысы на подводном крейсере тоже не заводились.
Было как-то две курочки, которые выдержали весь полугодовой поход, но уже после возвращения на базу все равно сдохли.
Кстати там однажды произошла история, которую Борисков до сих пор не вспоминал без смеха. Отметили день рождения одного офицера и компанией пошли шляться по военному городку (по сути-то всего десять домов), пулять петардами. Один запустил ракету, которая разбила на третьем этаже оконное стекло и влетела в квартиру. Видно было, как вспыхнула штора. Все оцепенели от ужаса. Вдруг по лестнице загрохотали шаги, и на улицу вылетел абсолютно голый мужик и за ним такая же голая женщина, но в одеяле. Эта женщина оказалась близкой подругой одного из офицеров из их компании, которая днем ранее якобы уехала в Мурманск по неотложным делам, типа навестить заболевших родителей. Тот офицер даже собирался на ней вскоре жениться. Так вот, оказывается, к этой подруге приехал любовник, с которым они намеревались пару дней покувыркаться в постели. Голого мужика долго гоняли по поселку.
Таких историй в поселке было множество. Один заявил жене, что уходит на полгода в "автономку", а сам отправился пить к друзьям
(там они пили два месяца), причем жена его спрашивала у командира дивизиона, и тот подтвердил, что да, лодка в длительном плавании.
Затем, хорошо попив, этот тип перебазировался на квартиру к любовнице, которая находилась буквально в соседнем доме. Но и там тоже продолжал пить. Развязка наступила самым неожиданным образом, когда он, поддатый, пошел выносить мусор на общую помойку с ведром, в халате и в домашних тапочках, но назад на автопилоте пришел в свою настоящую квартиру, где его с изумлением и встретила жена.
За все прошедшее после окончания института время Борисков был только на одном вечере встречи выпускников, как раз год назад. К его удивлению, народу собралось довольно много. Встретились хорошо, пообщались, посидели в ресторане, но после этого мероприятия у
Борискова осталось чувство перенесенного эмоционального шока. Весь следующий день он приходил в себя. Виктоша стала спрашивать, что случилось. Попытался ей объяснить. Виктоша опять не поняла. Ну, встретились, ну, посидели. Ну, и что? И Борисков заткнулся. Голова же была переполнена эмоциями. Заснуть не мог. Тогда он пошарил по сусекам, нашел в шкафу недопитую бутылку коньяка, выпил стопку, постепенно стал успокаиваться, уснул.
Почему-то на Борискова эта встречи очень сильно подействовала.
Впрочем, тетка Нюра рассказывала, что отец на двадцать пять лет
Победы, то есть, получается, конкретно в семидесятом году, съездил на встречу ветеранов. Надо сказать, что года до 1965-го День Победы как-то даже не особенно и отмечали, это как раз потом и начали – с двадцатилетия. И отец тогда стал искать медали, которые до этого просто валялись по дому. Появился у них там какой-то организатор, чуть ли не бывший комиссар их полка, списались, кого могли, нашли, и он поехал тогда в Смоленск, как раз на девятое мая. Им, бывшим молодым солдатам, было тогда около пятидесяти – в основном они были
