Николай Крыщук - Ваша жизнь больше не прекрасна
— А для понта внушили всем, что это масонский Угольник.
Пиндоровский посмотрел на меня зло, как птица на отлетевшее под самым клювом зерно.
— Разочарован. Ладно, давайте дискету. А то выйдет, что зря приходили. Хотите, вместе и послушаем? Узнаем, не блефовал ли наш Владимир Сергеевич.
Я выложил дискету и сказал:
— Увольте. И так не сомневаюсь, что дело сделано отлично.
— Сомневаетесь. И даже надеетесь. Положительный результат был бы для вас хуже приговора. А вам еще рано приговоры получать. И все-то приговоры, заметьте, хамски неуместны. Потому что личность в расчет не берут. Человек только, можно сказать, жить собрался, а ему — бах! — приговор. Конец собранию и все такое. Нет, держать человека на пролонгации гораздо гуманнее. Кстати, если доведется все же беседовать с Владимиром Сергеевичем. У него ведь через три недели юбилей. Мы и без него, конечно, справимся, дело нехитрое. Но если надумает посетить — милости просим. Там пусть и скажет свое последнее слово.
— Все же последнее?
— Снова вы цепляетесь! Представляете так, что сообщение Антипова прямо-таки нейтронная бомба и все до смерти напуганы. Уверяю вас! Досадный диссонанс в сказке сказок, не более того. Ну, объявят сумасшедшим. А что еще делать с человеком, который намеревается сказать в лицо то, что люди знают и без него? Не мешай отдыхать, дурак! Но если ему так хочется, говорю еще раз, готовы предоставить. Юбилей-то его. Общество устроено не идеально. Кто же станет спорить? А где вы видели идеальное общество? В идеале людям нельзя мешать, по крайней мере, в двух случаях: когда они врут и когда мечтают. Это их священное право. Они, может быть, без этого даже и не могут, как раз их идеальное в этом себя и проявляет…
— Если же не врут, а говорят правду…
— Бросьте вы! Какая разница? И то и другое попытка выйти из тоскливых для мечтателя обстоятельств. Ну ступай, ступай, шалун. Не надо только при этом нарушать покой ближних, а то они могут на тебя нечаянно срыгнуть. А ведь вы тоже, дорогой мой, из мечтателей. Самый, так сказать, отчаянный вариант мечтателя, потому что к тому же идеалист. Наш архивариус вам выдал, не сомневаюсь, свою поэтическую версию, а вы и впали в поэтический мрак. Помилуйте, разве уж такие все наши поселяне тонкие и умственные существа, что не могут прожить без ваших некрологов, изготовленных впрок? Они пребывают здесь, не запыхавшись, как в санатории, на полном обеспечении, с гарантированным, время от времени пролонгируемым сроком — чего же им еще? Потому и прильнули сердцем. Приторговывают собой направо и налево, что доставляет им, заметьте, отдельное наслаждение. От мяукающих детишек да от жениных ревнивых сверл избавились навсегда. Карьера сделана. А при этом чувствуют себя еще и привилегированным сословием, допущенным к секретам бытия. Дети! Дети! Ваши некрологи, конечно, тоже не последний пункт в этом ассортименте. В очередь записываются, про это вам, наверное, сообщили. Правда записываются. Потому страсть как любят выставляться. Но и без некрологов не на голодном же пайке они останутся? У нас в запасе много еще утех и забав для самолюбия. А вы… Наивный вы человек, Константин Иванович! Вообразили себя небось героем, да бабушка не вовремя моргнула.
Я слушал Пиндоровского и не мог не сознаться себе, что в речах этого смрадного господина больше правды о людях, чем в теориях Антипова и ГМ. У тех мысль отталкивалась от презрения или жалости, а этот по-своему любил людей или, во всяком случае, внутренне чувствовал их. Тех, о ком говорил Пиндоровский, не нужно да и невозможно было лечить и, тем более, глупо усовершенствовать. Во всем этом была своя гармония, а гармонию поправить нельзя, ее можно только уничтожить.
И про меня он сказал правду. Глупый, глупый, а и дурак в одну сторону бывает умен. Я действительно, как заметил еще ГМ, ощущал себя до определенной степени героем сюжета. Возможно, меня и уничтожат, но уж точно без барабанов. Махнут тряпкой, уберут со стола, как крошку.
Мне показалось, что Пиндоровский говорил сейчас со мной откровенно и что он действительно на время оказался не у дел или пребывает в растерянности. Ему просто хотелось поговорить, возможно даже выговориться, как всякому после внезапной отставки. И действительно, едва я встал, хозяин, сделав невозможное усилие, приподнялся на локте и схватил меня за пуговицу:
— Постойте же, хочу поделиться одним наблюдением. Ночь провел, представьте, за игрой. Я и компьютер включаю, только в червы поиграть. А играют, чтобы выиграть. Согласны? Я, во всяком случае. И вот раз за разом ничего не выходит. Балбес, например. Он так, только по роли Балбес. А заставляет меня взять на тройку треф червового туза и остается с мелкими пиками. Для чего я, спрашивается, пиковую даму придерживал? И какая неискренность! Я кручу динамо, беру, то есть, все взятки, а Бывалый воровски скрывает до последнего какого-нибудь паршивого валета треф, опять же, чтобы слопать мою, вышедшую уже на тропу счастья, десятку. Подлость, обман, неискренность, переглядывания и ужимки! Не надо клеветать на китайцев. Игру в карты придумали евреи. В расчете на наше простодушие. Честный бой нам только снится, Константин Иванович. Вот я, собственно, к чему. А секрет прост. Он специально сдает тебе в начале игры роскошные карты. Например, целую масть без туза плюс мелочовку. И раз, и два сдает. Ты бдительность и потерял.
— Кто это он? — изумился я.
— А вот это вопрос вопросов. И ответа на него нет. Но только ясно, что прав всегда сдающий, и как бы игрок ни был талантлив там, умен, хитер и прочее, все решает расклад карт. Я вот почему об этом завел, уж если честно.
Самый-то интересный вариант: плетется, плетется какой-нибудь всю игру в нескольких очках от тебя. Ты его сначала презираешь, потом начинаешь жалеть. Но, зная уже повадки сдающего, разум вдруг прозревает: именно этот шибзик, завороженно глядящий на твои пятки, назначен сегодня героем. Игра вся ради него затеяна. Судьба решила дать ему фарт, оценив его упорство и простодушие. Сейчас в последний момент рискнет и выйдет его верх. Вот и подумайте теперь, что вы сейчас делаете. Вас ждет победа при любом раскладе. Ваш талант пригодился (редкое счастье). Все смертные нуждаются в успокоении и грубой лести. И в этот самый момент человек, выворачиваясь из-под объятий удачи, кладет карты и сбегает с пьедестала.
— Я свободен?
— И вы, и я — мы все свободны. Вы свободны особенно. Потому что я чувствую, что надоел, и вы моей дружбы не взыскуете. Ну так и свободны! На триумфе вашем, к сожалению, быть не смогу. Хвораю. Моя матушка в детстве всегда спрашивала: «Хвораешь, сынок?» Я теперь в ее честь тоже это словечко применяю. Адью, адью, не смею больше, желаю, был рад и присовокупите привет домашним.
Пиндоровский попытался было снова привстать, понимая, что эта мизансцена даже и в карикатурном варианте требует вертикальной стойки, но с досадливым вздохом человека, который забыл, что давно уже поставил себя выше так называемых приличий, погрузился в диван.
Тетрадь одиннадцатая
Время
Нина
Я выскочил от Пиндоровского и в тот же миг увидел себя со стороны. Выглядело это так, будто я спасаюсь от погони. Смешной тип, подумал бы любой, зная, что за дверью не разъяренные бандиты, а средних лет одышливый тюфяк, вытаскивающий, должно быть, из уха очередную козявку.
Тем не менее пот лил с меня, что называется, ручьями, капли шевелились за воротником и сползали на грудь, как будто меня насильно держали в сауне одетым. Сердце билось, пульс разносился по всему телу. Моя миссия закончилась так, как и должна была закончиться, — ничем.
Возможно, миссия, которую я взял на себя в последний момент, была и вообще невыполнима. Есть фильм с таким названием. В главной роли Том Круз, если не ошибаюсь. Для поисков «крота» инсценируют похищение списка оперативников. Круз не знает, что участвует в инсценировке, его сотрудники погибают один за другим. Теперь он сам на подозрении. Надо найти настоящего «крота» и вскрыть сайт собственного учреждения, ЦРУ то есть, чтобы добыть настоящие секретные списки и выманить на них предателя. «Кротом» оказывается его же начальник, затеявший эту подлую интригу. Легко предположить, что в конце погибает начальник, а герой остается жив. Не помню. Но иначе не могло быть. Американцы слишком ценят крепкий сон и хороший ужин.
Теперь уже и у нас такой конец идет за хеппи-энд. Все заложники — обманщики, и наоборот. Спасшиеся волки поют от счастья, что живут в свободной стране.
Я слегка задыхался, как будто мою шею обнимали ласковые, но неосторожные пальцы Пиндоровского. Главная интрига по-прежнему вихляла и терялась в неопределенности. Решение бежать затупилось, то есть не требовало размышлений о способе и последствиях. Проняли меня по-настоящему опять же только слова Пиндоровского о триумфе. А что если Корольков не выстебывался в этот раз, и на сегодня действительно назначен мой, как говорили в конторе, сольник? Не может быть. Такие невероятности случаются только во сне.
