Джон Фаулз - Куколка
О: Я говорю правду. Заклинаю, поверь!
В: Может, зельем тебя сморило, отчего и мерещилась всякая белиберда?
О: Сонливости я не чуяла. Мы будто и впрямь летели над городом. Было много всякого, я расскажу. Но, знаешь, чудо чудом, а в оконца-то я видела, что из пещеры мы никуда не делись.
В: Велико ль то окно, в какое виделся город?
О: Фута три на четыре, растянутое в длину.
В: Так говоришь, машина ваша оставалась в пещере?
О: Да.
В: Тебя заворожили иль опоили. Либо и то и другое.
О: Может быть, но еще и перенесли. В то окно все виделось иначе, нежели сквозь обычное стекло. Будто кто-то повелевал: глянь издали, а теперь с близи, смотри с энтого боку, а теперь с другого. Я чуть не окосела, стараясь увидеть, что там в стороне, иль еще раз взглянуть на то, что проехали. Нетушки: смотри лишь то, что видит окно.
В: Окно не умеет видеть, голуба. Ты была не в себе. А что за город-то?
О: Неземной красоты, об таких я слыхом не слыхивала. Все дома бело-золотые, сплошь парки и скверы, дивные прошпекты и аллеи, рощи и сады, ручьи и пруды. Больше смахивало на богатое предместье. Но главное — там царил покой.
В: Как же с этакой вышины сады-то разглядела?
О: Деревца рядами увидала и смекнула. И повсюду широкие, будто золотом вымощенные дороги, по коим гуляют люди и разъезжают сверкающие экипажи. Без лошадей, однако ж едут.
В: Как так?
О: Не ведаю. На золоченых улицах пешеходы тоже ногами не перебирали, но двигались, потому как тротуары под ними сами собою ехали. Ходить-то тамошние люди умеют: мы пролетали над лугом, где девушки водили хороводы, а мужчины плясали, выстроившись в ряд. Видали и других, кто ходит не хуже нашего.
В: Какого рода пляски?
О: Казалось, все танцуют под припевки: девушки плавно взмахивали руками, будто мели пол, и обращали к небу счастливые лица, а мужчины энергично изображали сеятелей и косарей. В том краю воистину боготворили духовную чистоту, ибо многие взаправдашними вениками подметали золоченые дороги и тротуары, будто в знак того, что всякая грязь им нестерпима. Иные стирали в ручьях. В танцах прославлялись Божьи щедроты. Наверняка жилища содержались в том же идеальном порядке, что рощи и сады.
В: Обликом те люди с нами схожи?
О: Они всяких наций: белые, оливковые, желтые, смуглые и черные как ночь. С вышины толком не разглядишь. Будто смотришь с высоченной шагающей башни.
В: А какая одежда?
О: Все, мужчины и женщины, были в серебристых портах и рубахах, как три наши дамы. Мы так быстро летели, что я не успевала хорошенько рассмотреть — одни мелькнут и пропали, а ты уж видишь иных.
В: Черные дикари были наги?
О: Нет.
В: Храмы видела?
О: Нет.
В: Что, никаких знаков Господа и Его веры?
О: Знаки были во всем, но не те, что нам привычны, вроде церкви, священников и прочего.
В: Языческие храмы иль что-нибудь эдакое?
О: Нет.
В: Дворцы иль роскошные зданья? Биржи, больницы, суды?
О: Ничего этакого, но лишь большие строенья, где, похоже, все жили скопом, не делясь на сословья. Ни оград, ни заборов, ни вонючих трущоб. Каждый дом — будто ферма в окруженье лугов. Все зелено и залито солнцем. Прямо вечный июнь. Отныне я так и называю тот край обетованный.
В: Как называешь, голуба?
О: Вечный Июнь.
В: Ага, иль Воздушные Замки. Из чего сложены те дома — камня иль кирпича? Чем крыты — соломой иль сланцем?
О: С нашими они вовсе не схожи. Стены их белы и гладки, словно нутро морской раковины, двери и крыши золотые. Все дома разного вида: одни будто огромные шатры, другие с чудной крышей, где разбит сад, третьи круглы, точно головка сыра, и еще всякие прочие.
В: С чего ты решила, что двери, крыши и дороги золотые?
О: Не знаю, так показалось. Еще разглядела, что в тех больших домах люди обитали не семьями, как у нас заведено, а порознь: в одних только мужчины, в других женщины. Такое разделенье было заметно во всем. На лужайке большое собранье внимало оратору, но женщины сидели полевую руку, а мужчины по правую, будто им было предписано везде и всюду сторониться друг друга.
В: Ужель не приметила кавалера с дамой, супружескую иль влюбленную пару?
О: Ни единой. В Вечном Июне подобное не заведено.
В: Как же так? Все монашествуют, что ль? Детишек-то видела?
О: Тамошние дети не плод чресл. В Вечном Июне нет плотского греха, иначе не было б города.
В: Кто-нибудь работал?
О: Лишь ради удовольствия в садах иль на лугах.
В: Имелись там лавки, лотошники, рынки?
О: Нет. А также ни мастерских, ни фабрик.
В: Видала ль солдат иль кого-нибудь с оружьем?
О: Все безоружны.
В: Такого быть не может, голуба.
О: Сие невероятно для нашего мира.
В: А что твоя дама, пока тебя носило по воздусям?
О: Сидела рядом и держала меня в объятьях; глядючи, я преклонила голову на ее плечо.
В: Теплое, плечо-то?
О: Да, как я сама.
В: Ну и что скажешь об сем фантасмагорическом граде, явившемся тебе в бреду?
О: Дама прибыла из иного, лучшего мира, где известно обо всем, что нам неведомо. Обитатели его сходны с нами наружностью, но шибко отличны тем, что пребывают в покое и благоденствии. Я не видела бедных, нищих, увечных, хворых иль голодных. Нет и тех, кто кичится своим богатством. Все довольны равным достатком, никто не живет в нужде. Целомудрие хранит их от греха. У нас же сердце всякого человека оковано алчностью и тщеславьем и наущает жить только ради себя.
В: Голуба, меня интересуют твои виденья, а не смутьянские бредни об демократии.
О: Я не понимаю сего слова.
В: Устав черни. Ты им провоняла.
О: Нет, то дух христианской справедливости.
В: Будет, называй как хочешь.
О: Да, лишь мельком я увидала облик мира, где нет солдат, охранников и тюрем, где нет закованных в кандалы вольнодумцев и лиходеев, коих потребно отделить и покарать.
В: Будет, я сказал!
О: Твое неверье простительно. Привычная к нашему миру, сперва я тоже дивилась, как им удается жить в этаком согласье, ежели у нас даже народ одной крови не сладится меж собою, не говоря уж об разноплеменных нациях. Там нет войн, разрушений, жестокости, зависти, но только вечная жизнь. Знаешь, не сразу я поняла, что вижу рай.
