Алексей Колышевский - Секта-2
Ребенок улыбался, лепетал что-то и вдруг совершенно отчетливо следом за отчимом повторил: «Шуки». Мирра от удивления замерла. Стояла, хлопая глазами, утратив на время дар речи. Наконец вымолвила:
– Послушай-ка, да ведь он произнес имя, которым ты его назвал. Ты слышал?
Гиркан только рукой махнул, проворчал шутливо:
– Всегда я говорил, что все нужно делать самому, не полагаясь на женщин. Дай тебе волю, он еще долго оставался бы безымянным. Значит, Шуки, Йегошуа, что значит «Идущий за Моисеем». Почему бы и нет? Моисей спас и иудеев, и нас, ессеев, из египетского плена, а маленький Шуки, когда вырастет, спасет теперь одних только ессеев, сделав их величайшим народом на земле!
Мирра лишь загадочно улыбнулась, но ничего Гиркану-плотнику, своему мужу и охранителю, отвечать не стала. Она-то знала правду, ведь не зря Гавриэль так долго наставлял ее там, в горах, обучая и показывая будущее, уготованное ее сыну тем, чье имя находится под величайшим запретом в Иудее и известно лишь избранным в Синедрион мудрецам.
* * *Так с той поры и повелось: Шуки да Шуки. Выходило, что мальчик сам выбрал себе имя, однажды его услышав. Под этим именем в возрасте пяти с половиной лет он был принят в ученики бывшего первосвященника Кадиша, давно отлученного от Синедриона из-за каких-то внутренних дряз и благодаря этому избежавшего смерти во время казни множества иудейских мудрецов Иродом Великим лет за сорок до рождения Шуки. То был высокий, крепкий, уже пожилой человек с длиннейшей бородой, которую он никогда не стриг и частенько, особенно находясь в гневе, норовил вырвать из нее клок-другой волос. Глаза у него были огромными, черными и горели молодым огнем, знанием и жизненной силой. Нос сильно выдавался вперед и походил на девичий острый локоток. На голове, как и положено всякому первосвященнику, хотя бы и отлученному от Синедриона, Кадиш постоянно носил замысловатой формы шапку, имевшую некоторое сходство с тюрбаном. Нрав у него был крутой и даже скверный. К нынешнему ослабленному и лишенному большинства полномочий Синедриону старик относился с нескрываемым презрением, ворчал, что после разгрома, Иродом учиненного, превратился Синедрион в толпу пустых балаболов, которые нынче только и знают, что высокомерно льют друг на друга холодное презрение, увязнув в мздоимстве и мелких интригах с целью получения персональных милостей от Рима, как преданная собака, сидя у стола, вожделеет хозяйской подачки.
– Ничего, кроме собственной власти и туго набитой мошны, этих болванов не волнует, – ворчал старый Кадиш и наставлял своих учеников в чистой вере Моисеевой: «Учите Тору, лишь в ней ответы на все вопросы, лишь благодаря Торе человек может достигнуть наивысшей степени просветления и подготовить свою душу для перехода в высший мир Адам Кадмон».
Учеников Кадиш набирал по собственному разумению и желания родительские в грош не ставил. Говорил, что видит, кого брать, а кому у него делать нечего.
– Знаю, в ком из детей ваших есть сейчас уже видное мне зерно бины-мудрости. Оно в человеке с рождения или есть, или нет его вовсе, – говаривал старый Кадиш и без дальнейших церемоний давал от ворот поворот отпрыскам знатнейших фамилий, которых присылали к нему из всех земель израильских. Увидав же Шуки, старик встал, подошел к мальчику и поднял его на руках. Шуки засмеялся: «Пустите, раби, мне щекотно», а Кадиш, вернув его на землю, молвил: «Это дитя при рождении Господь погладил рукой по голове. Вот так. – И, наклонившись к Йегошуа, провел ладонью по его волосам. – В мальчике вашем мудрость живет с первых дней земной жизни. Лицом он юн и свеж, а душою старее, чем самый старый старик во всем Израиле. Приводите его ко мне во всякий день, включая субботу, я его научу всему, что знаю сам, и не возьму с вас за это никакой платы».
Жил мудрец в большом квадратном доме с прекрасным внутренним двориком, где росли апельсиновые и лимонные деревья и, казалось, ненасытно тянулись к солнцу стройные кипарисы. Во дворе была устроена широкая мощеная площадка, укрытая навесом. Здесь старый учитель разговаривал со своими учениками, помогая им постигать тончайшие звуки Вселенной, которые не дано услышать обычному человеку вовсе не оттого, что он этого сделать не может, а просто не хочется ему их слышать.
Так маленький Шуки стал самым юным учеником старого Кадиша, без сомнения, великого мудреца и величайшего каббалиста тех лет. Учитель часто любил повторять, что у него в этой жизни осталось, увы, слишком мало времени.
– Я всю свою жизнь прожил, ожидая именно тебя, сынок, – говаривал Кадиш и чистил для Шуки большие, удивительно сладкие апельсины, которые от спелости своей сами падали с деревьев. Таких апельсинов было не найти нигде в округе. Однажды мальчик спросил, отчего они такие сладкие, и Кадиш совершенно серьезно ответил, что все это благодаря силе его желания:
– Просто я, мой мальчик, люблю сладкие апельсины и делаю их такими.
– Неужели это возможно, раби? Ведь это настоящее чудо! Как это вы так умеете заставлять растения подчиняться вашей воле?
– Шуки, мой дорогой мальчик, здесь нет никаких чудес, я не умею их делать, и никто не умеет. Просто, чтобы апельсины всегда были сладкими, нужно очень много знать, и нет для этого иного пути, кроме как долго и настойчиво учиться. Сейчас давай вернемся к толкованию рампы на уровне малхут,[22] и я обещаю, что когда-нибудь тебе подчинятся не только апельсиновые деревья, но и все деревья, и все растения в этом мире, и все живое и неживое окажется в твоей власти… Иехуда! – Кадиш прикрикнул на мальчугана чуть постарше Шуки, который хотел незаметно бросить сидящему впереди него на ковре более старшему Игаэлю пригоршню мелкого песка вперемешку с колючками прямо за шиворот. – Я разве сказал, что можно шалить? Опять ты, мальчик, норовишь сделать недоброе исподтишка? Ай-яй-яй, Иехуда, тяжело тебе будет в жизни с такими задатками. Голова у тебя удивительно светлая, я редко видел кого-то умнее и быстрее тебя, но как бы тебе не употребить собственное дарование себе же во вред. Да… – Кадиш в задумчивости сжал в кулаке свою седую бороду. – Твое, Иехуда, будущее скрыто даже от меня. Это говорит мне о том, что твоя жизнь еще не определена до конца и когда-нибудь у тебя появится возможность повернуть в ту или другую сторону, и выбор твой сможет как вознести тебя в высшие миры, так и оставить здесь, на земле, навеки. Думай лучше об этом, Иехуда, вместо своих шалостей, что могут перерасти в нечто большее.
– Простите меня, учитель. – Мальчик, которого звали Иехудой, при первых же словах Кадиша вскочил и теперь стоял, переминаясь с ноги на ногу, весь красный, и не смел поднять глаза, старательно изучая что-то на полу.
