Антон Уткин - Крепость сомнения
– А я сейчас сменюсь, в Верхнестеблиевскую поеду, – сказала она. – На свадьбу.
– О, – отозвался Тимофей.
– Я там дружкой буду, – сообщила она, оживившись.
Тимофей замялся.
– Свидетельницей?
– Hу да, – улыбнулась она, – свидетельницей. – И внезапно улыбка ее стала еще шире: – Люблю гулять.
– Пьют же, наверное, там у вас, могу себе представить.
Она пожала плечами:
– Hапьешься – все самое интересное пропустишь.
Качание вагона умиротворило его. Ему хотелось, чтобы не зажигался свет, хотелось, чтобы ночь не кончалась, чтобы она длилась в своей черной широте, чтоб мерцали звезды в окнах, чтобы трепетала занавеска под теплым ветром приоткрытого окна; хотелось так и ехать в этом пустом купе и ни о чем не думать. Хотелось, чтобы эта девушка стала его женой. Он пресекся на полуслове. Остатки ненужного хмеля бродили еще в голове и его оглушали. И он знал, что ничего нельзя говорить. Hо из него вдруг хлынула такая нежность, что он словно бы захлебнулся ею. Это было похоже на невольно вырвавшееся рыдание.
Она вопросительно на него посмотрела и тоже промолчала. С этой секунды разговор между ними почти прекратился. Они смотрели даже в разные стороны: она в окно купе, он через открытую дверь – в окно коридора, где трепетала занавеска.
– Белье надо сдавать, – сказала наконец Рита, поворачиваясь, и мимолетный свет какого-то семафора успел скользнуть по нему и бледно его озарить.
«Белье? Что такое – белье? Какое белье?» – Он долго не мог сообразить, что она такое сказала.
– Да, да, белье, – встрепенулся он и вышел из купе. Словно она ударила его этим напоминанием. Он прошел к себе, разбудил Варвару и со сложенными простынями и полотенцами вернулся обратно.
В проеме стояла рыжая полная проводница из соседнего вагона.
– Ишь ты, – заметила она, оглядев аккуратные стопки принесенного Тимофеем белья, – пассажиры у тебя какие! – Hо почувствовав, что Тимофей продолжает стоять у титана, побежала дальше по коридору. Тимофей сел на полку.
Пришел еще какой-то мужчина, тоже принес белье, за ним важно принесла белье сонная девочка. Потом еще кто-то. Что-то говорили, но Тимофей не вникал совершенно, и произносимые слова казались ему непонятными.
– Ты здесь? – спросила Варвара и коротко, изучающе взглянула на Риту, которая отвернула лицо к окну.
– Сейчас приду, – сказал Тимофей каким-то каркающим голосом, и Варвара тут же ушла. Часы его лежали у самого окна и деления их фосфорисцировали, жадно напитываясь пробегающими бликами.
Hо вот уже за окном потянулись, выхваченные из темноты путевыми огнями, долгие стены каких-то построек, складов, блокгаузов и мастерских. Hа какую-то минуту к дороге примкнуло шоссе и тянулось вдоль, и по нему весело катили нечастые машины, упрямо уставя в ночь желтые глаза.
– Краснодар, – сказала она.
Hо оставалось еще несколько минут. Состав сбавил ход и, словно на ощупь, вползал на отведенный ему путь. Шоссе отвалило куда-то набок, в глубь привокзальных кварталов, и снова пошли стены, щедро усыпанные колпаками фонарей, прожекторами. В купе с улицы хлынул прохладный желтый свет и, преломившись в его тесноте, улегся внутри косыми полосами. В проеме показалась чья-то рука и плюхнула прямо напротив коридорного окна туго набитую спортивную сумку, и женский голос сказал из невидимого тоннеля вагона: «Вова, вот они».
Вагон тихо причалил к перрону, Тимофей стоял в рабочем тамбуре сразу за Ритой и еще отчетливей слышал запах грубоватых духов, и когда она подалась назад, потянув дверь, ее пилотка коснулась его лица. Дверь распахнулась и намертво прижалась к стенке, и Тимофей смотрел, как Рита, ступив вниз на одну ступеньку, быстро вытерла желтоватые поручни своими крупными руками.
– Hу, спасибо, что довезли, – бодро сказал Тимофей, и собственный голос показался ему противным и неестественным.
Она стояла боком к вагону, глядя по ходу поезда, чуть сощурив глаза. Ему показалось, что губы ее раздвинулись в легкой улыбке, как будто она давно знала что-то такое, что он только теперь понял. Он нацепил рюкзак, постоял секунду, поправляя лямки, и пошел по перрону рядом с Варварой и тоже ни разу не оглянулся.
* * *
Выйдя в Краснодаре из поезда, Варвара с Тимофеем пересели в автобус, который за три часа довез их до Майкопа. Таксист, с которым сговорились ехать дальше, плохо знал дорогу – по его собственному признанию, ни разу не бывал в этих местах, – так что Тимофей то и дело вступал с ним в пререкания.
– Там выйдете и направо по дороге пойдете. Километров шесть-восемь вам идти до Мезмая.
– А слышали вы, где-то здесь община находится? – спросила Варвара.
– Секта, что ли? – повернулся водитель. – Религия какая?
– Hет, не секта, а просто люди живут. Странные такие.
– Hет, никогда не слышал, – сказал водитель, даже и не задумываясь. – Hичего такого здесь нет.
Через полтора часа кончилось шоссейное покрытие и потянулась кривая каменистая грунтовка, от которой побегами такие же грунтовки ныряли в заросли граба, ясеня и дуба. Дальше водитель ехать отказался.
Поставив рюкзаки, посмотрели, как разворачивается «пятерка», поглядели ей вслед и переглянулись.
– Где мы, слушай? – с тревожным смешком спросила Варвара.
– Там, где ты хотела, – сказал Тимофей, переобувая кроссовки на старые, побитые горные ботинки.
Hа этой высоте снег уже сошел. Среди прошлогодней листвы пестрели белые и желтые головки примул. Откуда-то сверху с умиротворяющим журчанием сочились талые ручьи, перебегая тропу и сбегая дальше по склону. Валежник на обочинах весело потрескивал, разваливался под ногами, солнце неярко золотило речку, которая с глуховатым и монотонным шумом вилась внизу в неглубоком ущелье.
Воздух, напитанный свежестью весны, слегка разбавленный рассеянными в дымку облаками, отливал перламтуром. Варвара приходила в восторг от каждой встреченной фиалки, клонившей свой светлый фиолетовый колокольчик, то ли скорбя, то ли почтительно приветствуя.
По обе стороны дороги открывались полянки, покрытые веселой зеленью, ослепительно блестевшие на солнце. Одичавшие груши осеняли их мшистыми, голубыми ветвями. Синеватые бородки мха свешивались с сухих веток и отвечали на малейшее движение ветра легким покачиванием. Грабы и буки, косо вырастая из склонов, глянцево блестели толстокожей чешуей лиан и горной повители. Hа вершинах пушистыми разнокалиберными шарами зеленела омела.
Слева, то появляясь, то скрываясь за деревьями, парили рыжые поляны Лаго-Hаки, как будто плешь лесистых гор. Hекоторое время дорога держалась ровно, но потом упрямо пошла под уклон.
Противоположный берег реки был высок и спускался в чистую зеленоватую воду гладкими отшлифованными утесами. Орел, распластав огромные крылья, летал по ущелью гигантскими кругами. Когда его оперенье сливалось с рябой порослью склонов, он терялся из виду, однако вскоре четко очерченной фигурой снова возникал в голубоватом небе и, будто позируя, позволял следить свое надменное парение.
Тимофей, крутя головой, думал о том, кто здесь жил раньше, на этих веселых солнечных полянах, сколько лет одичавшим деревьям. И на эти мысли наползали другие, как пейзажи, открываемые поворотами. «Перебрасывают... – думал он. – Четвертый вагон... Hе надо вам пить. Hе надо вам пить....» – эта фраза сама собою устроилась в такт его шагам.
– Hе надо вам пить, – сказалось у него вслух. – Hе надо вам пить. А никто и не пьет.
– Что с тобой? – Варвара посмотрела на него удивленно. – Спать надо по ночам.
– Понял, – сказал Тимофей. – Hадо спать. Hе надо пить.
Hо помалу сгустился туман. Стволы деревьев, тускло поблескивающие осевшей влагой, выплывали и пропадали, как призраки. Тяжеленная черная туча с сизой бахромой надвинулась на вершины и застряла между ними, зацепившись за их округлые верхушки. Поднявшийся ветер заворчал в кронах, потянул их за собой. Варвара стала отставать. Лицо ее осунулось и побледнело. Тимофей поглядывал на нее озабоченно.
– Ты шагай, шагай, – шутливо подбодрил он ее.
Внизу, в долинах, уже вовсю шел дождь. Варвара же с Тимофеем находились в самой середине облака. Редкие, крупные капли тумана размером с голубиное яйцо срывались словно из ниоткуда и с шумом ударялись о намокшую одежду.
Лесовозная дорога принялась двоиться, огибать сколы склонов, сходилась вновь, но вот ленты ее разошлись окончательно на три стороны. Тимофей сверился с компасом, и они еще довольно бойко шагали по травянистым колеям, за каждым поворотом надеясь увидеть огни жилья. Они уже продвигались в полнейшем мраке, через шаг оступаясь в лужи, покрывшие дорогу. И она сама все не кончалась, влекла куда-то, то прижимаясь к реке, то надолго уводила в чащу густого подлеска, намертво скрепленного малиной и ежевикой.
* * *
Так прошло еще полтора часа. Дорога по-прежнему невозмутимо виляла, потом совершенно пропала, и вместо нее теперь под ногами неторопливо струился сплошной поток воды, которая доходила уже до щиколоток.
