Станислав Родионов - Избранное
Петельников с любопытством рассматривал незнакомый быт. Когда все сели за стол, начальник партии деликатно кашлянул. Инспектор понял, что пора представляться.
— Комариков у вас, — сказал он и хлопнул себя по щеке.
— Да, этого сколько хочешь, — подтвердил начальник.
Бородатые парни выжидательно смотрели. Теперь их инспектор уже слегка различал.
— Мне нужна Карпинская Любовь Семеновна, — просто сказал Петельников.
— Она вот-вот должна прийти.
Геологов не удивило, что три человека прилетели на вертолете к Карпинской, — и это удивило инспектора.
— Вы из Института геологии Арктики? — спросил начальник партии, потому что Петельников все-таки не представился.
— Нет.
— Из «Геологоразведки»? — спросил второй геолог, пожилой.
— Нет.
— Из Всесоюзного геологического института?
— Из Института минерального сырья?
— Из Академии наук?
— Да нет, товарищи, — засмеялся Петельников, но мозг его бешено работал.
Из Геологического треста она уже уволилась и перешла сюда. И вот теперь он не знал должности Карпинской, поэтому опасался разговора. В тресте она была геологом. Но Карпинская опустилась и могла сюда устроиться и коллектором, и поварихой, и рабочей. Хорошенькое дельце: экспедиция Академии наук прилетела к поварихе. Но его смущало, что геологи такую возможность допускали. Или это была ирония, которую он еще не мог раскусить.
— Все проще, — весело заявил инспектор, — я родственник Карпинской, уезжаю в очень дальнюю командировку. Вот заскочил проведать, попрощаться…
— Понятно, — сказал молодой парень с желтой плотной бородкой прямоугольничком, — вы генерал в штатском, а это ваш адъютант.
Все засмеялись, кроме его «адъютанта» — оперативника, крепкого и молчаливого, как двухпудовка. Геологи приняли версию инспектора. Документов они не спрашивали: видимо, вертолет был надежной гарантией. Конечно, проще все рассказать и расспросить. Но с незнакомыми людьми Петельников рисковать не хотел. Среди них вполне мог находиться ее сообщник. Инспектор даже усмехнулся: вдруг вся эта геологическая партия обросших людей со зверскими лицами — шайка с атаманшей Карпинской…
— А родственников принято угощать, — сказал начальник партии и поднялся. — Влад! Организуй чайку.
На столе появился здоровый ромб сала, вспоротые банки тушенки, громадные черные буханки местного хлеба и холодные доли какой-то рыбы. Начальник партии открыл вьючный ящик и достал бидон, который оказался запаянным, словно был найден на дне океана. Обращались с ним осторожно, как с магнитометром.
Когда сели за стол, начальник налил в кружки прозрачной жидкости.
— Чай-то у вас незаверенный, — улыбнулся Петельников.
— Потом мы и заваренного сообразим, — пообещал начальник. — За гостей!
Инспектор не знал, что делать. Оперативник из Якутска посматривал сбоку — ждал команды. Не хотелось обижать этих ребят, которые, несмотря на их зверские морды, ему нравились.
Он чуть кивнул оперативнику и взял кружку со спиртом:
— За хозяев!
И сразу рассосался холодок официальности — есть такое качество у спирта. Ребята заговорили о своей работе, весело ее поругивая: комары, гнус, болота, завхоз Рачин, какой-то эманометр и какие-то диабазы, которые лежали не там, где им было положено. Петельников знал эту ругань, в которой любви больше, чем злости.
Пожилой геолог взял гитару, и вроде бы стало меньше комарья. Петельников слушал старые геологические песни, чувствуя, как тепло растекается по телу спирт. Только летчик скучал, молча поедая сало, ибо спирту ему было не положено.
Окончив курс, по городам, селеньям
Разлетится вольная семья.
Ты уедешь к северным оленям —
В знойный Казахстан уеду я.
Начальник партии сунулся в один из ящиков и достал длинный пакет. Он развернул кальку торжественно, как новорожденного.
— Примите подарок от геологов.
Это был чудесный громадно-продолговатый кристалл кварца, четкий и ясный, словно вырезанный из органического стекла. Только чище и прохладнее, как мгновенно застывшая родниковая вода. Петельников принял подарок, мучаясь, чем бы отдарить ребят.
Закури, дорогой, закури.
Завтра утром с восходом зари
Ты пойдешь по горам опять
Заплутавшее счастье искать.
Если бы не существовал на свете уголовный розыск, Петельников остался бы с ними. Все люди в душе бродяги и, не будь отдельных квартир, разбрелись бы по земле.
Я смотрю на костер догорающий.
Гаснет розовый отблеск огня.
После трудного дня спят товарищи,
Почему среди них нет тебя?
Начальник партии опять достал бидон и забулькал над кружками. Вторую порцию инспектор решил твердо не пить.
— Предлагаю тост за Карпинскую Любовь Семеновну, — вдруг сказал начальник.
Петельников поспешно схватил кружку, — этот тост он пропустить не мог.
— Ну как тут она… Люба-то? — быстренько ввернул инспектор, пока еще не выпили.
— Она на высоте, — заверил пожилой геолог, который оказался геофизиком.
— Способная девушка, — пояснил начальник, — кандидатскую заканчивает.
Петельников поперхнулся спиртом. Геологи решили, что у него не пошло. Но он представил удивленно-вздер-нутые очки Рябинина и вспомнил, что Капличникову в ресторане она представилась научным работником.
Жил на свете золотоискатель,
Много лет он золото искал.
Над своею жизнью прожитой
Золотоискатель зарыдал.
Инспектора уже захлестывали вопросы: как ей удалось слетать в город во время полевого сезона, зачем ей столько денег и почему она…
Но тут его молчаливый помощник, выпив вторую порцию, встал, скинул пиджак и повесил его на гвоздик. Геологи сразу затихли, будто у гитары оборвались струны, — на боку гостя, ближе к подмышке, висел в кобуре пистолет.
Петельников не заметил, сколько длилась тишина. Инспектор придумал бы выход — их в своей жизни он придумывал сотни. Но не успел…
— Здравствуйте, братцы, — раздался женский голос, но геологи не ответили.
Петельников резко обернулся к выходу…
На фоне белого палаточного брезента стояла высоченная тонкая девушка ростом с инспектора, с полевой сумкой, молотком в руке и лупой на груди, которая висела, как медальон. Это пришла из маршрута Любовь Семеновна Карпинская.
Но это была не та, кого искал Петельников.
***
Принято считать, что каждый свидетель сообщает что-нибудь важное, и вот так, от вызванного к вызванному, следователь докапывается до истины. В конечном счете следователь докапывался, но копал он, главным образом, пустую породу. Чаще всего свидетели ничего не знали или что-то где-то слышали краем уха. Был и другой сорт редких свидетелей. От них часто зависела судьба уголовного дела.
Мысль о Петельникове держалась в Рябинине постоянно, как дыхание. Но рядом появилась другая забота — о новом деле. Поэтому он с интересом ждал второго свидетеля.
Мария Владимировна Васина, которая упоминалась в телеграмме, оказалась шестидесятипятилетней старушкой.
— Вот она и я, — представилась свидетельница. — Зачем вызывал-то?
— А вы что — не знаете? — удивился Рябинин.
— Откуда мне знать, сынок? — тоже удивилась старушка, и он поверил: не знает.
Рябинин переписал из паспорта в протокол анкетные данные, дошел до графы «судимость» и на всякий случай спросил:
— Не судимы?
— Судима, — обидчиво сказала она.
— Наверное, давно? — предположил он.
— Вчера, сынок.
— За что? — опешил Рябинин.
— Пол в свой жереб не мою, а квартира обчая. За это и позвал к ответу?
— Не за это, — улыбнулся он и понял, что речь идет о товарищеском суде.
— Я впервой в вашем заведении. У меня сестра, знаешь отчего померла?
— Нет, — признался Рябинин.
— Милиционера увидела и померла. От страху значит.
— Ну уж, — усомнился он.
Начинать допрос прямо с главного Рябинин не любил, но с этой старушкой рассуждать не стоило — завязнешь и не вылезешь. Поэтому он спросил прямо:
— Бабушка, у вас в Ереване знакомые есть?
— Откуда, милый, я ж новгородская.
— А Кузнецовых в Ереване знаете?
— Господь с тобой, каких Кузнецовых… И где он, Ириван-то?
— Ереван. Столица республики, город такой.
— А-а, грузинцы живут. Нет, сынок, век там не бывала и уж теперь не бывать. А Кузнецовых слыхом не слыхивала.
Разговор испарился. Оставался один вопрос, главный, но если она и его слыхом не слыхивала, то на этом все обрывалось.
— Как же, Мария Владимировна, не знаете Кузнецовых? А вот сто рублей от них получили, — строго сказал Рябинин и положил перед ней телеграмму, которую он уже затребовал из Еревана.
