Все хорошо, мам (сборник) - Безсудова Елена

– Ваш мальчик такой же непослушный, как наша Марианна? – зычно интересовалась бабка, поглядывая на внучку. Ежедневно она усаживала негодницу на деревянный лежак и нудно бубнила ей аккуратно подклеенную книжку про Буратино. По стенам бегали ящерки, по дорожкам сада – солнечные пятна, в листве деревьев дремали ночные птицы. Остальные дети, включая нашего непослушного мальчика, визжали в бассейне. Марианна мрачно слушала про полено, которое изволили превратить в деревянного мальчика, и ненавидела мир.

Он и она предпочитали не связываться с бабкой и скрывались в глубине квартиры.

Сладкие обезьянки, что сидели целыми днями в песочнице и рисовали классики, обитали на втором. Мы прозвали их Няшками. Они неутомимо вывозили наследников, которых было двое, в аквапарки, игровые центры и на крокодиловые фермы, пили банановые смузи и даже, кажется, сами ели банки с брокколи и прочей гастрономической скверной, видимо, для полного погружения в тему. Прекрасные родители.

На третьем этаже обитали Жиробасы. Корпулентная семья из Благовещенска. Муж, жена и снова двое детишек. Все будто какие-то надувные. У матери ячейки общества лопатки еле помещались в сарафан и скорее напоминали задницу. Старшего мальчика Жиробасы называли не иначе как «придурок». Снаряжали в сад выгуливать коляску с сестрой. А сами в это время потягивали пивко на балконе.

Четвертый этаж занимала семья Программистов. Они были ничем не примечательными, торчали в ноутбуках, и мы решили, что они занимаются там программированием. К их старшему сыну уже приходили подружки и кричали под окнами: «Платон, выходи!», а потом разводили его на сласти в местном магазине. Маленькие сучки. Младший, годовалый Тимоша, как и все дети в его возрасте, любил погрызть обувь. По этой причине Программисты выставили ее на лестничную клетку. Обувь может многое рассказать о человеке и мире в целом. Вот стоптанные мокасы – значит, мягкие, удобные. Луивиттоны в вожделенный цветочек – глупый символ роскоши, как розы в доме без повода или свежевыжатый апельсиновый сок на завтрак. Наверняка фейковые. Хотя эти Программисты могут неплохо зарабатывать. Так что, может, и оригинал. Кроссовки глубокого синего цвета. Крошечные! Какой-то мистер малые ноги. Существует гипотеза, что размер ноги у мужчин пропорционален размеру пениса. Все с Программистом понятно. Так, пляжные тапки с прилепленной жвачкой в песке. Свинтусы, не моют ноги перед входом во дворец! Висит же напоминание у калитки, и есть специальный душ. А вот чистенькие детские сандалики, будто из магазина, – очевидно, что человек делает первые шаги. Белоснежные лоферы с почерневшими пятками – значит, среда – уборка апартаментов по четвергам, ноги и запачкались.

На пятом этаже поселились мы.

Мимолетные встречи с резидентами каждого семейства случались в кафе, которое держал дядя Миша. Куркули говорили о болезнях.

– Слышали, в Нячанге бушует лихорадка Денге?! Покусали семью из Саратова. На барахолке продают москитные сетки, – вещала бабка, как радиоточка.

– Да, мы запаслись репеллентами, – успокаивала я.

– Какие репелленты?! Нужны сетки, мы купили отличные сетки на местном рынке. Хотите, вам их потом продадим?

Жиробасы переживали за лишний вес.

– Как тебе удалось похудеть после родов? – спрашивала Жиробасина.

– С двумя детьми еда редко попадает внутрь, – сокрушалась я.

– А ты их не распускай. Мы со своими строго. Ремень висит на видном месте.

Я представила огромный ремень, свисающий с холодильника, куда толстяки обычно вешают мотивирующие картинки с поджарыми журнальными телами.

Няшки в кафе не ели – они пюрировали экологически безупречные папайи и питахайи в блендере на своей кухне.

Программист был мрачен, смотрел сквозь очки в пол или на салфетницу и бурчал жене что-то неразборчивое, вероятно программистское. Она кивала, как собачка с качающейся головой, раньше таких заводили в автомобилях, чтобы не заснуть. Мне всегда было неловко встречать соседа: нейтрализовав детей, мы весьма неосторожно предавались Luxuria [5] на балконе прямо над его курящей головой и маленьким членом. Но по отрешенному лицу Программиста сложно было понять, слышал он что-то или нет.

В один погожий январский день мы с Майечкой загорали у бассейна. Я заметила, что неестественно голубую гладь воды рассекает спортивное коричневое тело в красных плавках. Новый жилец грациозно, немного даже по-дамски вышел из воды, поиграл мускулами и присел на соседний лежак. Струи воды путались в его волосатой груди. «Дэвид Хасселхоф [6]», – ахнула я про себя и втянула живот.

– Хорошая вода сегодня, освежает, – заметил Дэвид и воссиял, как свобода. Я еще больше приосанилась и пустилась в монолог о том, что, когда мы только приехали, вода была определенно хуже – шли дожди, в бассейне плавали ветки, случился даже небольшой тайфун без жертв.

Дэвид посмотрел на меня опасливо и заметил, что поселился во дворце на месяц раньше меня.

– Странно, – подивилась я, – никогда вас раньше не видела.

– Как? – поразился Дэвид. – Мы живем прямо под вами, я – папа Платона.

Черт возьми, это же наш угрюмый Программист! А я не узнала его без одежды и очков. Конфуз.

– Что ты там плаваешь как говно? – послышалось из окна четвертого этажа. – Иди заниматься детьми.

Хасселхоф сник. Мышцы его скукожились, как китайский надувной матрас после разовой эксплуатации. Он надел халат, нацепил очочки и, оставляя мокрые маленькие следы на шероховатой плитке, побрел к своим. Детям. А детям надо отдавать. Самое лучшее.

Из глубины сада показались Герман и Сёма – у них разрядился планшет. Накупавшись, они устроились на лежаках и возводили на животах пирамиды из камней.

– Герман, о чем ты мечтаешь? – поинтересовалась я.

– Спать в гамаке.

Пока я кокетничала с Хасселхофом, Майечка добралась до кадки с пальмой и наелась оттуда земли.

В феврале дожди прекратились. Меловые рисунки Няшек не смывались неделями. Куркули купили бэушный серебристый зонт и важно удалялись с ним на пляж. Возвращались ровно в полдень – потом вредное солнце. Ноутбук просох, не работало только несколько клавиш. «Б», «П» и «Ж».

– Это ничего, – утешил меня Андрей. – Пиши книгу без «б», «п» и «ж». У нас в армии был парень, который не выговаривал «р», так он исключил из лексикона все слова с этой буквой. Даже поменял имя. А потом иммигрировал в страну, где «р» не нужна.

– А как его звали?

– Рома.

– И куда он уехал?

– В Штаты.

– Не проще было обратиться к логопеду?

– Проще. Но тогда он так бы и остался Ромой из России и никогда не стал бы Биллом из Техаса.

– Если в Штатах не нужна «р», зачем он поменял имя?

– Идиот.

Программисты накупили вьетнамок. Не женщин – тапок. Пробираться в нашу квартиру стало сложнее.

Жиробасы обгорели и еще пуще округлились. Жара и совместный отдых действовали на них разрушающе. С третьего этажа слышалась нецензурная брань. На пляж и обеды стали ходить порознь. Пыхтящий старший ребенок одиноко бродил с коляской, покрытой тряпицей, а вечерами лежал у бассейна с планшетом. Жиробасина сидела на балконе с бутылкой вина и запотевшим бокалом.

– Влад! Прекращай смотреть мультики, – кричала она время от времени, впрочем, без особого эмоционального накала. – Иначе айпад отберу!

– А я у тебя вино отберу! – орал снизу Влад. Спящая в коляске сестра просыпалась и тоже вопила. Ох уже эти зависимости…

Я стала совсем худой. На запястьях кроме вен появились обтянутые смуглой кожей косточки. Все потому, что в дядь-Мишином кафе не было детского стульчика. С младенцем, бесчинствующим на материнских коленях, сложно выудить из супа фо ниточку лапши. Вняв моим мольбам, наш приятель все же раздобыл где-то высокий деревянный стул с голубыми ремешками и торжественно поставил его под фигурой Gula [7]. Приобретение важной детали интерьера совпало с 23 февраля. Отмечать сели в саду. Одутловатая вьетнамка принесла воды, вина и креветок. Стол зашатался, и дядя Миша подсунул под ножку сложенную вчетверо салфетку. У входа раздался характерный для Вьетнама ропот «моторашки» – приехал Пашка, местный тренер по йоге. Два раза в неделю на рассвете он учил меня и местных йогинь держать баланс: «Курочки мои, делаем корневой замок, втягиваем мышцы промежности в себя». У Пашки было два козыря: буддийские татуировки и красивая беременная жена. Все, что попадает в Азию, начинает стремительно размножаться. Майечка любила рассматривать рисунки на его высушенных аскезой и асанами предплечьях. Пашка радовался проявленному интересу, как ребенок, и пускался объяснять, что обозначают все эти узоры, иероглифы, лотосовые лепестки и прочие сизые загогулины, защищающие от зла и сулящие процветание. Дядя Миша, правда, как-то намекнул, что буддийские рисунки набиты поверх тюремных звезд – Пашка сидел за хранение-распространение.