Она - Славицка Милена

Камила идет в спальню и уже собирается лечь, но в этот момент слышит звук подъезжающего трамвая. Она бежит к окну, выглядывает. Наверное, не приехал, а, нет — вон, стоит, и эта с ним, шепчет ей что-то. Высовывается из окна еще дальше, уличный фонарь освещает две фигуры. Это какая-то другая, или нет, та же самая. Закрыв окно, Камила ныряет в кровать, устроившись так, чтобы лица ее было не видно, потому что Клима придет домой и первым делом проверит, спит она или нет. Вскоре входная дверь и в самом деле хлопает, Камила слышит осторожные шаги, тихий скрип двери в спальню. Ага, проверяет. Но сама не шелохнется, притворяется, будто крепко спит. Едва дверь так же тихо закрывается, она садится и, уставившись перед собой в темноту, вся обращается в слух. Повел ее в гостиную, стелет на диване. Тут Камила хмурится, задумавшись, цепляется за последнюю надежду. Ну, что ж, она не из Праги, последний автобус уехал, пришлось ее сюда… Потом, тряхнув головой, машет рукой. Да пусть делает что хочет! Откинувшись на спину, она приказывает себе: спать, спать.

Утром Клима, прокравшись в спальню, опускает жалюзи, чтоб солнце его не будило. Он хорошенько взбивает и мнет свою подушку, ложится в кровать спиной к Камиле, устраивается поудобнее и вскоре уже тяжело сопит. Камила встает, идет в комнату проверить. Никого нет, но диван разложен, диванные подушки раскиданы в беспорядке. Камила приходит на кухню, наливает себе красного вина в кружку с Эйфелевой башней и пьет вино из грязной кофейной кружки. В половине девятого звонит телефон. Камила снимает трубку: «Алло! Камила Климова, слушаю вас. Кто говорит?» На другом конце провода бросают трубку.

ВЕСЕЛЫЕ ОПЕКУНШИ

Уважаемые господа!

Вот уже четырнадцать лет я работаю в доме господина Рудольфа и веду его хозяйство. Я там убираю, проветриваю, топлю, мою окна, натираю мебель и паркет, стираю, глажу, стелю и меняю постели, подметаю двор, зимой расчищаю снег и никогда ничего не трогаю на его письменном столе. Когда господин Рудольф уезжает на Мальорку, я слежу за таймером, который по утрам и вечерам зажигает лампу в комнатах с окнами на запад, чтобы соседи думали, что господин Рудольф дома. Господин Рудольф ни с кем в Пайскаме не разговаривает, и никаких родственников у него здесь нет. У него есть сестра в Вене. Она иногда приезжает, и тогда господин Рудольф закрывается в своем кабинете и не выходит, он впадает в отчаяние от того, что не может работать. Сестра ему все время мешает. Тогда как я сделаю все свои дела и ухожу. Иногда мы с господином Рудольфом перекинемся парой слов. Но всегда очень коротко, и при этом он мне улыбается. Своей сестре он никогда не улыбается, от нее ему одно беспокойство. Когда она гостит в Пайскаме дольше трех дней, господин Рудольф ходит по дому с закрытыми глазами, чтобы ее не видеть, и с вытянутыми перед собой руками, чтобы не натыкаться на мебель, впрочем, несколько раз все же ушибся.

А теперь мне хотелось бы рассказать вам немного о себе. Я родом из верхнего Гмундена, родилась и выросла в горах, а не на равнине, а это — большая разница. Люди с равнины хитрые и лукавые, говорят много, а правды никогда не скажут. Тогда как люди в горах лишнего не болтают, но все умеют. Этому мы учимся, живя вблизи глубоких ущелий и среди глухих лесов. Родные края человека многому научат. Жители равнин совсем другие, особенно жители Вены и особенно жительницы. Сестра господина Рудольфа — наглядный тому пример. Только кого она тут может перехитрить? Всегда хочет казаться не той, кто она есть на самом деле. Это, я думаю, и есть самое важное, что я хотела вам сообщить о себе, и объяснить разницу между мной и сестрой господина Рудольфа.

У меня есть еще кое-что вам сообщить. Когда эта дама из Вены говорит о своем брате, то всегда лукаво усмехается. Она делает вид, будто мы обе знаем, что за человек господин Рудольф. Таким образом его дорогая сестрица хочет дать понять, будто мы обе прекрасно понимаем, что у господина Рудольфа голова не в порядке. Может, так оно и есть. Но, посудите сами, даже если у господина Рудольфа в голове и вправду бог знает какая неразбериха, разве хорошо над этим смеяться?

А теперь я хотела бы вам рассказать, как так случилось, что у господина Рудольфа голова пошла кругом. Господин Рудольф поехал на Мальорку. Он туда ездил часто и надолго. А в последний раз и четырех дней не прошло, как моим соседям звонит какая-то девица. У меня самой телефона нет. Соседи сразу ко мне прибежали, дескать, звонит какая-то Каналлас с Мальорки, дескать, господину Рудольфу плохо. Я удивилась, конечно, что звонят мне, а не его сестре в Вену. Но та Каналлас сказала, что господин Рудольф велел, чтобы звонили мне. Сказала, что господин Рудольф упал и потерял сознание. Я спросила, что она имеет в виду, но она ничего не объяснила, только обещала все устроить, чтобы специальная медицинская служба доставила господина Рудольфа прямо сюда к нам в Пайскам. Можете себе представить? Из такой-то дали. Так что я должна быть готова и ждать у него дома. Когда я спросила, нужно ли позвонить его сестре в Вену, так та Каналлас сказала, что нет, ни в коем случае, господин Рудольф этого не хочет. Так что судите сами.

Когда господин Рудольф приехал, на него было страшно смотреть. Сгорбленный, худой, весь трясется. Какой-то человек в белом плаще его поддерживал, и у него, у господина Рудольфа, в руке была еще палка, он на нее опирался, но все равно шагал он с трудом, ноги переставлял осторожно, будто вот-вот упадет. У меня уже все было готово. Постель постлана, всего накуплено и наварено, чай его с цветами мальвы налит в термос. Чтобы господин Рудольф ни в чем не нуждался. А как же иначе? Все для него было сделано, но он не мог ни есть, ни спать. Только чаю пригубил и все. И так каждый день. Я, знаете ли, и ночью была с ним, сидела рядом. Иногда он засыпал ненадолго. А то еще пытался что-то сказать, но что — было не разобрать. И все время вздыхал. Уж как он вздыхал! Только неделю спустя мне удалось покормить его с ложки. Я с ним разговаривала, по голове гладила и при этом все время совала ему ложку в рот. Теперь ему гораздо лучше. Он и в кабинет свой заходит, садится к столу, но, думаю, ничего не пишет. Иногда выбежит из кабинета и рвет на голове свои седые волосы. На Мальорке волосы у него совсем побелели.

Сначала он ничего не рассказывал. Только уже потом сказал, что два года назад познакомился на Мальорке с одной молодой женщиной по имени Анна Хардит. У нее муж сбросился с балкона в отеле. Его кое-как наспех похоронили, видно, так у них принято на этой Пальме-де-Мальорке, вроде бы так это место называется. У нее, этой молодой женщины, когда муж с балкона сбросился, тогда ребенок маленький был на руках. Поэтому она даже не знала, где мужа похоронили. Она на Мальорку потом снова приехала, чтобы отыскать могилу. Ребенок к тому времени подрос, и у нее появилось время на такие дела. Господин Рудольф ей помогал. Они эту могилу и вправду нашли. Оказалось, что это просто отверстие в бетонном блоке или что-то вроде того. Мужа ее там похоронили вместе с какой-то совсем неизвестной особой. Вот скажите на милость, как же это так можно?

Когда господин Рудольф приехал туда в этот раз, в последний, то о той молодой женщине никто ничего не знал, а он все хлопотал и вызнавал. И дознался. Ему сказали, что госпожа Хардлт тоже покончила жизнь самоубийством, что похоронили ее таким же ужасным образом. Наверное, на Мальорке мертвых не почитают, не любят или там нет для них места. Другого объяснения найти не могу. А он, господин Рудольф, как об этом узнал, как увидел такое отношение, так и сознание потерял. Мужчины очень нестойкие. Но вот чего я не понимаю, так это его рассказы о мертвой тишине. Как-то раз он проснулся ночью и все говорил и говорил о мертвой тишине. У мужчин бывает какая-то странная привязанность к смерти. Думаю, что господин Рудольф — как раз такой случай. И когда они видят такое обращение с умершими, как на этой Мальорке, например, что после смерти они никому не нужны, то дело совсем плохо.