Фатерлянд - Мураками Рю
В ведомстве Пака распространялись слухи, что в части плана создания более или менее удобного марионеточного режима китайское правительство готовилось перевезти Великого Руководителя в Пекин, как только тот откажется от власти. Но даже если такое и было бы возможно, в Республике все равно не прекратятся борьба за власть, доносы и политический сыск. Никогда еще Великий Руководитель не присматривался столь пристально к настроениям в Народной армии, ища верные признаки измены и мятежа… Однако у сторонников «жесткой линии» наблюдалась прямо-таки аллергическая реакция даже на малейший намек на попытку мирного воссоединения. Отказ от идеи вторжения в Южную Корею автоматически означал для них полное подчинение американской военной машине.
— Товарищ Чан, — произнес Пак, — обсуждение китайского вопроса требует особой осторожности. Полагаю, вы понимаете, о чем я говорю. В моих исследованиях много такой информации, о которой я не могу свободно говорить даже со своим старым другом, приближенным к власти.
Чан, видимо удовлетворенный таким ответом, кивнул. Он выпрямил спину, принимая официальный вид, и наконец заговорил о цели своего визита. В его голосе слышалось некоторое напряжение, слова звучали отчетливо и с возвышенными нотками:
— У меня есть поручение информировать вас о том, что завтра в десять часов утра вам надлежит явиться в Корпус три для отчета. О том, кто отдал такой приказ, вам будет сообщено по прибытии. Вас будет ждать автомобиль от Отдела управления и организации. Более мне ничего не известно.
Утром в небе звенели жаворонки, хотя все еще было прохладно. Высаженные у входа в здание, где работал Пак, саговники были сплошь покрыты инеем. Спустившись по ступенькам, Пак обвел взглядом территорию. Окруженный шестиметровой стеной, Военно-политический университет имени Ким Чен Ира совсем не напоминал обычный вуз. Здесь не было спортивных площадок, а весь комплекс зданий напоминал скорее штаб-квартиру какой-нибудь крупной корпорации. Внутренняя жизнь университета была закрыта от широкой публики. Изначально университет был создан как учебный центр для агентов служб, работавших против Юга, однако в последние годы в учебный план внесли такие дисциплины, как иностранные языки, компьютерные технологии, современные экономические теории и прочее.
По настоянию секретаря Пак взял с собой стеганое пальто. Небо хмурилось по-зимнему, прогнозы предупреждали о понижении температуры.
Это шерстяное пальто подарила ему мать в тот год, когда Пак вступил в члены Политбюро. С тех пор он так и носил его, отдавая в ремонт через каждые три-четыре года.
Всякий раз, продевая руки в рукава, Пак вспоминал маму. Она жила тем, что обрабатывала клочок земли в родной деревне. Что до отца — тот погиб во время Войны за объединение. Хотя члены семьи павшего за Родину классифицировались как «революционные кадры» и имели преимущество при вступлении в Партию, мать Пака сама, без посторонней помощи, несмотря на лишения и страдания, поставила на ноги и его, и двух его сестер. Во время голода в девяностые Пак несколько раз в год оправлял ей талоны на питание — рис и свинину, но мать, судя по всему, неизменно жертвовала их местному штабу Трудовой партии. Питаясь клецками, состоявшими преимущественно из сосновой коры, мать говорила, что она — просто корень великого и сострадательного древа, взращенного Вождем, и все, что может, отдаст для его процветания. Она презирала тех, кто продавал ворованную медную проволоку на черном рынке, чтобы спастись от голода. Короче, его мать была чище, чем самая изысканная шелковая ткань, и, если бы Пака уличили сегодня в каком-либо государственном преступлении, для нее это стало бы последним ударом.
У ворот стоял охранник, недавний выпускник университета. Несмотря на холод, на нем была тонкая, без теплой подкладки униформа. Увидев Пака, охранник поприветствовал его, взяв винтовку на караул.
Машина, что должна была отвезти Пака в Корпус 3, прибыла на тридцать минут раньше и ждала перед крытым въездом, так как гражданским автомобилям строго запрещено находиться на территории кампуса. Это был немецкий автомобиль с номером «216», в честь даты рождения Товарища Генерала. Это подразумевало, что машина является подарком какого-нибудь высокопоставленного чиновника. С пассажирского сиденья поднялся человек и распахнул заднюю дверь со словами:
— Профессор Пак, я буду сопровождать вас!
На вид мужчине было под сорок. Пак видел его впервые. Мужчина устроился рядом с водителем, а Пак сел на мягкое заднее сиденье, обитое кожей, скрестил руки и прикрыл глаза. «В свете потепления отношений Республики с американцами и Югом не совсем понятно, какое дело может быть у Бюро народного воссоединения к японоведу?» — думал он.
Машина тронулась, и Пака охватило предчувствие беды.
Широкая набережная Тэндогана была совершенно пуста. Впереди виднелся остров Янкак. Машина набрала скорость и двинулась в сторону Чан Кван авеню. Скоро из станций подземки хлынут потоки служащих, спешащих на свои рабочие места. А еще через два часа появятся туристические автобусы, которые плотно забьют всю стоянку у Башни Чучхе. Пак испытывал почти что нежные чувства, когда ему случалось бывать здесь. Между бетонными коробками зданий (хотя Пак жил в Пхеньяне более тридцати лет, он никак не мог привыкнуть к их виду) открывался умиротворяющий вид на реку. Легкий ветерок шевелил недавно проклюнувшиеся листья ив, росших по сторонам пешеходной дорожки. Пак любил посидеть здесь на скамейке, рассеянно глядя на берег, а если позволяло время, то и немного прогуляться в одиночестве.
Весной над рекой стелился туман; летом, после неожиданных кратковременных ливней, в воздухе повисали радуги. Осенью деревья одевались в багрянец, а зимой прозрачность воздуха давала ощущение полного слияния с духом самой реки. Пак и Ли Соль Со, когда им было по двадцать лет, часто прогуливались здесь вместе. Тогда, в начале семидесятых, вдоль прогулочной дорожки стояли лотки со всякой снедью: засахаренными яблоками и сладкими рулетиками «каракжипанг». Они покупали чего-нибудь перекусить и присаживались на скамеечку, рассуждая о будущем или о своей родной деревушке. Им никогда не приходило в голову подержать друг друга за руку, не говоря о том, чтобы поцеловаться.
Показалась бронзовая статуя Ким Ир Сена. Увидев ее, Пак немного воспрянул духом. По сравнению с недавно возведенным гигантским монументом на холме Манъёндае, она, казалось, более точно отражала образ Великого Вождя. Глядя на выступающую из тумана фигуру, Пак напомнил себе, что сейчас не время для воспоминаний и сантиментов. Он направлялся в Корпус 3, и нужно было собраться и приготовиться к тому, что его там ожидало.
В центре города машина сбавила скорость. На пересечениях главных дорог ей салютовали патрульные инспекторы и часовые. В салоне царило молчание. С того момента, как они отъехали от университета, сопровождающий не проронил больше ни слова, а Пак, не зная, для чего его вызвали, тоже не был склонен к разговорам. Но когда машина остановилась на красный свет у самого большого и знаменитого в Республике ресторана «Окрюкван», сопровождающий внезапно повернулся к Паку и робко осведомился, может ли он задать профессору вопрос. В его тоне было что-то, вызывающее доверие, и Пак почувствовал некоторую симпатию к этому человеку.
— Да, конечно.
Дальше произошло неожиданное.
— Вы когда-нибудь пробовали пиво «Кирин»?
— Да, — улыбнулся Пак. — Изредка пробовал. А почему вы спрашиваете?
— Я понимаю, что это упадничество, но все же надеюсь, что моя приверженность делу Партии даст мне возможность попасть в «Окрюкван» и заказать там себе кружечку.
Он застенчиво рассмеялся, и вместе с ним улыбнулся и водитель. Простой рабочий или служащий после таких слов имел бы все шансы направиться в лагерь для перевоспитания. Но у секретаря высокопоставленного чиновника из Корпуса 3 все же была более высокая степень свободы. Пак уверил мужчину, что если он останется непоколебимым в своих убеждениях и сделает все, что только потребует от него Партия, то, вероятно, у него появится такая возможность.
