Лучшая страна в мире - Лу Эрленд
Почему — я и сам не очень понимаю. Наверное, потому, что с ним как-то спокойнее. Спокойнее, когда держишь пистолет, но только в ящике. Не в кармане. А в ящике. Для самозащиты, конечно. Я безобиден, как агнец, но иногда вдруг начинаю бояться. Боюсь, сам не знаю чего. То есть у меня бывают страхи. Когда боишься, сам не зная чего. Я не трушу, а просто нервничаю, нервишки пошаливают, вот и все. Всякое ведь случается. Например, бандиты залезут в квартиру. Я боюсь, что в квартиру залезут бандиты. Подумав об этом, я долго не могу отвязаться от этих мыслей, представляя себе, что тогда случится и как это будет ужасно. Представляю себе — полоумный тридцатипятилетний мужик или двое полоумных мужиков, я невольно содрогаюсь от одной только мысли, а где двое, там и трое — чем больше, тем хуже, конечно, но за каким-то пределом количество перейдет в качество, и тогда это уже будет смешно; но в основном я представляю себе одного, он позвонил, и я, по своей обычной доверчивости, отпираю ему и начинаю выяснять, кто такой этот странный тип и зачем он явился, — наверное, соображаю я, он интересуется Финляндией, услыхал, что я пишу о ней брошюру, но, едва я приоткрыл дверь, он тотчас же ногой на порог, чтобы я не закрыл дверь, и вламывается в квартиру, я, как могу, оказываю сопротивление, но неудачно, куда уж мне, я ничего такого не умею, а у него за плечами жестокая школа преступного мира, он всей жизнью подготовлен к подобным ситуациям и знает, что надо делать, для него справиться с таким, как я, — это пара пустяков: надо просто нажать на звонок и лезть напролом, и вот он уже вломился и запирает дверь, и никто ничего не видел, в этом вся трагедия, никто не видел, как он вломился, а круг моих друзей так мал, так далек, что нечего и ждать, чтобы кто-то нечаянно ко мне заглянул, сегодня некого ждать, никто не придет и не постучится ко мне в ближайшие несколько дней — да что там дней! — в ближайшие несколько недель, вот до чего мы дожили, вся сеть социальных связей распалась, прежде она и городе была такой плотной, такой плотной, почти как в деревне, а теперь она распалась, здесь ее нет, в моем случае она не существует, я оказался в одиночестве, это произошло как-то незаметно, и вот теперь я совсем одинок, даже соседи почти ничего обо мне не знают, да им и дела нет, им совершенно неинтересно, как я поживаю — хорошо или плохо, им и дела нет, им это все равно, точно так же, как мне — мне тоже все равно, все ли у них хорошо или, наоборот, плохо, я, конечно, желаю им, чтобы все у них было хорошо, но я же не пойду проверять, как там и что, а относительно жилички с третьего этажа, той, что с собакой, я не уверен даже в своем доброжелательном отношении. У нее есть близкий приятель среди адвокатов, поэтому она обожает раздувать скандалы, которые могут обернуться судебным иском и тяжбой, и как там еще называются эти дела. Она всегда готова, словно бойскаут, но только не прийти на помощь, а напакостить; достаточно допустить малейшую оплошность: например, ты не запер дверь или ворота, которые положено запирать, потому что у тебя руки были заняты, ну, скажем, ты накупил овощей, ведь овощи — это очень полезно, взять хотя бы брокколи — это же просто фантастика, в особенности для курильщика — жуй себе брокколи и кури, пока не увидишь костлявую с косой, так я где-то читал, — так вот, достаточно один раз не запереть за собой входную дверь — подчеркиваю, в виде редкого исключения, потому что этого почти никогда не случается, а тут впервые случилась такая оплошность, ведь, как уже говорилось, ты нес полную охапку брокколи, как соседка уже тут как тут — первая углядела, взяла на заметку — может быть, кто ее знает, записала в особую книжицу и давай названивать своему приятелю, а через несколько дней вынимаешь из почтового ящика письмецо от адвокатской конторы, от той самой громадной конторы, про которую я только сегодня читал в газете на мокрой бумаге как о самой большой в Норвегии, с оборотом в четверть миллиарда, где работают множество адвокатов, так вот обнаружилось, что они там сделали финт налево, чтобы поменьше платить налогов, и пошли против закона и права, а право — это вам не шуточки, они и дофинтились и запутались, где лево — где право, а я готов спорить, что ее добрый знакомый как раз оттуда, и эта тетка, которая только и думает, как бы ей кому-то напакостить, она как раз его-то и знает, у них такая дружба, ну такая дружба, думаю, с самого детства; и вот теперь они угрожают иском не только за незакрытую дверь, но еще и за то, что слишком громко играла музыка с такого-то по такой-то час такого-то и такого-то числа, и за то, что не надо было присваивать себе почтовый ящик, который раньше принадлежал жилищному товариществу, тем более что этот ящик — самый большой, самый удобный, всем ящикам ящик, и потом следует еще десять—двенадцать проступков и нарушений, и теперь за все вместе настал час расплаты. И эта тетка наверняка видела, как грабитель входил в парадное и направился вверх по лестнице, но подумала, что наверху живет тип, к которому ходят сомнительные знакомые, и пора их прищучить, их вообще надо вышвырнуть из дома, решила она, на улицу, зимой на мороз, — погодите, мол у меня, голубчики, вот доживем до января, тут-то мы вас и выселим без предупреждения, чтобы вы замерзли до смерти; и вот, в то время как она висит на телефоне, обсуждая эти и другие делишки со своим дружком-адвокатом, грабитель залезает в мою квартиру, и я ничего не могу поделать. Он привязывает меня к чему-нибудь несдвигаемому, например к радиатору, а сам располагается в квартире, поедает мои запасы — пиццу из морозильника, смотрит по телевизору футбол и зовет сюда своих дружков-уголовников, они устраивают в моей квартире базу для торговли запрещенными веществами и предметами, квартира превратилась в притон, воровскую малину, и все это происходит у меня на глазах, пока воры морят меня голодом и я теряю последние силы, а стоит мне только закричать и позвать на помощь, он будет резать мне пальцы — по пальцу за каждый крик, а его дружки угрожают мне оружием, и я теряю силы и под конец совсем схожу на нет, растекаюсь, растворяюсь в хаосе, я проиграл — вор одержал верх.
А вот если бы у меня был пистолет, тогда другое дело. Совсем другое. Тогда я бы с легким сердцем позволил ему залезть в квартиру, я бы изобразил отчаяние: «Ах нет! Оставь меня, возьми моего братца! Он больше и жирнее и т. д.» Так, охая и причитая, я бы пятился, пока не окажусь у письменного стола и не доберусь до ящика, я бы открыл этот ящик под тем предлогом, будто хочу достать из него деньги, — у меня, мол, там всегда хранится большая сумма, так как банкам я не доверяю, ни норвежским, ни финским, ввернул бы я кстати, а сам раз — и выхватил бы пистолет, вор не успел бы и глазом моргнуть, как я уже взвел курок и нацелил ствол ему прямо в лоб, я поставил бы его на колени, на карачки, к стенке, и тут роли бы переменились, теперь уже я могу привязать его к чему-то несдвигаемому, к радиатору, и могу позвонить в полицию, полиция приезжает, грабитель арестован, а мне вручают памятную награду, так, мелочь какую-нибудь, наверняка у них есть там разные штучки, чтобы вручать людям за образцовое поведение, — кашпо с логотипом полиции или ленточку с цветами правоохранительных органов в петлицу, все равно что, какой-нибудь пустячок, ну, скажем, шариковую ручку, полицейскую ручку, а если до прихода полиции он вздумает сопротивляться, я просто выстрелю в него из пистолета, всажу ему пулю в колено, потому что это не смертельно, а я, разумеется, не хочу его убивать, только припугнуть, а пуля в колено, как я считаю, послужит ему хорошим уроком, впредь он несколько раз подумает, прежде чем полезет в чужую квартиру. Тут раздается звук выстрела, и до меня доходит, почему я вдруг подумал о пистолете. Я подумал о пистолете, потому что у нас во дворе находится стрелковый клуб. Перед ним часто стоит машина с наклейкой на заднем стекле, па которой изображен значок стрелкового клуба. Машина, вероятно, принадлежит заведующему, думалось мне, когда я проходил мимо нее, а во дворе непрестанно слышатся выстрелы, непрестанно идет стрельба почти каждый день, я уже не обращаю на это внимания, даже не замечаю, но мое подсознание улавливает стрельбу, заставляя вспоминать о пистолете, стрельба доносится приглушенно (должно быть, у них там хорошая звукоизоляция), ведь, наверное, на этот счет — — насчет того, как полагается обставлять стрельбу, —существуют определенные правила, всякие там циркуляры и предписания? Ладно, валяйте! — говорят им люди из коммунального управления, те самые, которые утащили мою машину на штрафную площадку; ну, может быть, не те самые, но, как и те, сидящие в том же здании, в ратуше кажется, ведь там они вроде бы все сидят. Они-то все и решают и распоряжаются. Их много. Одни отдают распоряжения насчет автомобилей и парковок, другие насчет пистолетов, потом в обеденный перерыв все встречаются в столовой, обсуждают служебные дела, рассказывают друг дружке про своих детей и внуков, хвастаются, какие те у них замечательные, вот и на эти выходные опять ждем их в гости, то-то будет радость!
