Андрей Шляхов - Доктор Данилов в тюремной больнице
Школа состояла из четырех классов и кабинета информатики, в котором стояло шесть допотопных системных блоков с такими же мониторами. Во всех классах шли занятия. Бакланова не мешала, заглядывала в класс, махала рукой, продолжайте, не обращайте внимания, и шла к следующей двери. Двери классов можно было бы и не открывать, потому что вырезанные в них окна позволяли из коридора видеть и слышать все, что происходит внутри. Нетрудно было догадаться, что это сделано для того, чтобы сотрудники, дежурившие в коридоре и вестибюле, могли следить за учебным процессом и пресекать любые отклонения от него.
— Михалыч — заслуженный учитель, почетный работник образования и вообще замечательный мужик, — сказала Бакланова Данилову, когда они вышли из школы. — Можно сказать, что весь наш район и добрая половина Твери — это его ученики.
— Они все отбывали здесь срок? — изумлению Данилова не было предела.
— Ну что вы, нет, конечно. Это Михалыч раньше работал в нормальных школах.
Данилов отметил, что начальница сказала не «обычных», а «нормальных». Маленький штришок, а выразительный. Уточнять, почему Михалыч при своем опыте и регалиях теперь работает здесь, в колонии, не было нужды: и так ясно, что всему виной тесная дружба с зеленым змием. На территорию колонии спиртное проносить запрещено, значит, выпивает он с самого утра, до прихода на работу.
Бакланова осматривала не только строения, но и всю территорию, которая, по мнению Данилова, была идеально чистой — ни бумажки, ни окурка, ни другого мусора.
Обогнув здание «зоновского» штаба, который, видимо, незачем было осматривать, Бакланова через плац направилась к общежитиям.
Каждое общежитие было огорожено трехметровым забором с будкой — контрольно-пропускным пунктом. Вместо аббревиатуры КПП некоторые говорили «вахта», «на вахте». Заборы делили жилую зону колонии на локальные участки («локалки»), внутри которых заключенным разрешалось свободное передвижение. Для того чтобы пройти в соседнюю «локалку» или, например, в медчасть, надо было объяснить администрации причину, записаться в особый журнал и получить разрешение. Но и при наличии разрешения осужденному полагался сопровождающий — сотрудник, старший дневальный или кто-то из числа активистов. Активисты передвигались внутри колонии без ограничений, такая у них была привилегия. Организованное передвижение заключенных, например, в столовую, промзону, баню или куда-либо еще осуществлялось строем, иногда с песнями.
Общежития представляли собой длинные узкие залы, тесно заставленные двумя рядами двухъярусных тщательно и однообразно застеленных кроватей. Две кровати стояли впритык друг к другу, образуя «купе», дальше был узкий проход и новое купе. Проход между рядами был широким, метра в полтора. Зеленые стены (в колонии был самым популярным именно такой цвет), красный охряной пол, серые одеяла и почти такие же застиранные простыни. На окнах висели коричневые занавески, не достававшие до пола. Посередине спинки каждой кровати крепилась белая табличка с данными владельца — фамилией, именем, отчеством, датой рождения, статьей, началом и концом срока.
На некоторых кроватях, укрывшись одеялами с головой, спали заключенные, никак не реагировавшие на приход комиссии. Данилов догадался, что это спят те, кто работал или дежурил ночью. Бакланова подтвердила его соображения.
— Вторая смена отсыпается, — негромко сказала она. — У них подъем в четыре часа.
Кроме помещений отряда в общежитиях осматривали комнаты политико-воспитательной работы (зал с телевизором), раздевалки, комнаты хранения и сушки личных вещей, спортивные уголки, умывальники и туалеты. В кабинеты начальников отрядов и каптерки не заглядывали.
На первом этаже третьего по счету общежития, которое занимал пятый отряд (всего отрядов было тринадцать, последний, тринадцатый считался отрядом строгих условий содержания и находился в одном из двух одноэтажных общежитий, другое предназначалось для карантина), один из толчков в туалете оказался не просто грязным, а изрядно загаженным.
— Что это такое?! — рявкнула Бакланова, оборачиваясь к Мосолову и руководителю санитарно-бытовой секции третьего отряда, долговязому сутулому парню лет тридцати. — Если у вас во время моего обхода все засрано, что в другие дни творится?! Где начальник отряда?!
Начальника отряда, молоденького очкастого старшего лейтенанта, похожего на Шурика из «Кавказской пленницы» («Как только он со своими подопечными управляется?» — удивился Данилов) Бакланова пропесочила в его кабинете, без заключенных и на пониженных тонах — берегла авторитет. Смысл ее короткой речи сводился к суровым карам, которые Хозяин (начальник колонии полковник Скельцовский) не замедлит обрушить на головы нерадивых пофигистов.
— Будет тебе, Юра, и спасибо, и премия, и повышение по службе, если срочно за ум не возьмешься! — угрожающе прошипела Бакланова перед тем, как выйти из кабинета.
Что она написала в журнале, Данилов не видел. По пути в соседнюю локалку досталось Мосолову.
— Ты каждый день на обходы ходишь, а порядка в колонии нет! Смотри, Мосол, найду тебе замену…
— Буду стараться изо всех сил, гражданин майор! — отозвался руководитель санитарно-бытовой секции. — Только не надо замены, я вас прошу!
Было неясно: то ли он действительно боится потерять свою должность, то ли просто притворяется испуганным.
— А ведь это кто-то специально в чистом туалете нагадил, — сказала Бакланова Данилову. — Я на обходы хожу в одно и то же время, по одному и тому же маршруту. Ну, может, задержусь где на минуту, проработать народ… Вот и подгадали.
— Зачем?
— Кто их поймет? — Бакланова пожала плечами. — Может, кто-то начальнику отряда насолить решил или руководителю отрядной СБС (санитарно-бытовой секции).
— Начальник отряда такой… — спохватившись, Данилов проглотил слово интеллигентный, а то вышла бы неловкая двусмысленность, — …молодой. Как ему удается руководить заключенными?
Прапорщик Сергеич многозначительно хмыкнул и дернул головой.
— Удается! — ответила Бакланова. — Юрка из всех отрядных начальников самый строгий. Сейчас придем в ШИЗО, можете сами убедиться — половина будет из третьего отряда. Молодые всегда самые строгие…
ШИЗО — это штрафной изолятор.
ПКТ — это помещения камерного типа.
Суть ШИЗО и ПКТ одинакова — это тюрьма внутри зоны, где в камерах содержатся злостные нарушители режима. Разница только в регламенте.
Заключенным, находящимся в штрафном изоляторе, запрещаются свидания, телефонные разговоры, приобретение продуктов питания, получение посылок, передач и бандеролей. Также им нельзя брать с собой имеющиеся у них продукты питания и личные вещи, за исключением полотенца, мыла, зубного порошка или пасты, зубной щетки и туалетной бумаги, не разрешено пользоваться книгами, газетами, журналами и прочей литературой, а также запрещено курить. Постельные принадлежности в штрафном изоляторе выдаются только на время сна, а нары от подъема до отбоя положено держать поднятыми. Ежедневная часовая прогулка — единственная «привилегия» штрафного изолятора. Туда не следует водворять больше чем на пятнадцать суток.
