Джонатан Франзен - Безгрешность
– Ты никогда не была как я, – отрезала Пип.
– Ты ошибаешься. Сядь, пожалуйста, ja? Давай поговорим.
Голос Аннагрет был таким шелковисто-властным, а ее оскорбительное замечание проливало такой унизительный свет на присутствие Джейсона в спальне Пип, что Пип чуть было не послушалась и не села. Но, испытав прилив недоверия к человеку, она физически не могла оставаться с ним рядом. Она ринулась по коридору, не оборачиваясь ни на скрежет отодвигаемого стула, ни на звук своего имени.
На втором этаже остановилась выпустить пар. Стивен слабоват? Она слишком много думает о мужчинах? Вот уж спасибо так спасибо. Здорово прибавила мне уверенности.
У Стивена супружеская ссора стихла. Пип очень осторожно придвинулась поближе к его двери, подальше от баскетбола на первом этаже, и прислушалась. Вскоре заскрипели кроватные пружины, а затем донесся недвусмысленный полувздох-полустон, и Пип поняла: Аннагрет права, Стивен действительно слабоват, более чем… хотя что, собственно, такого в том, что муж и жена занялись сексом? Этот звук, плюс мысленная картина, плюс ощущение, что она тут лишняя, – все это наполнило Пип тоской, унять которую она могла лишь одним способом.
Она поспешила наверх, шагая через ступеньку, словно пять секунд могли искупить получасовое отсутствие. Перед дверью сделала кроткое, виноватое лицо – с мамой это неплохо срабатывало сотни раз. Приоткрыла дверь и заглянула внутрь с таким именно видом. В комнате горел свет, Джейсон был одет и, сидя на краю матраса, что-то увлеченно печатал на телефоне.
– Тс-с, – шепнула Пип. – Очень на меня сердишься?
Он покачал головой.
– Просто я обещал сестре вернуться к одиннадцати.
Слово сестра наполовину стерло извинение с лица Пип; правда, Джейсон на нее не смотрел. Она вошла, села рядом, дотронулась.
– Но еще ведь нет одиннадцати?
– Двадцать минут двенадцатого.
Она положила голову ему на плечо, взялась обеими руками за его руку выше локтя. Ладонями чувствовала по работе мышц, как он печатает.
– Ну прости меня, – сказала она. – Не могу объяснить, что случилось. Вернее, могу, но не хочется.
– Не надо ничего объяснять. Я и так догадывался.
– О чем?
– Ни о чем. Неважно.
– Нет, о чем все-таки? О чем ты догадывался?
Он перестал набирать эсэмэс и уставился в пол.
– Я и сам не сказать чтобы такой уж прямо нормальный. Но сравнительно…
– Я хочу заняться с тобой нормальной любовью. Может быть, еще не поздно? Хотя бы полчаса. Скажи сестре, что немного задержишься.
– Послушай, Пип. – Он нахмурился. – Кстати, тебя действительно так зовут?
– Так я себя называю.
– Почему-то, когда я говорю “Пип”, мне кажется, что я не к тебе обращаюсь. Не знаю… Пип, Пип… Звучит как-то… не пойму.
Извинение исчезло с лица Пип полностью, и она отняла руки. Она понимала, что должна удержаться от вспышки, но не справилась. Максимум, что ей удалось, – это не повышать голоса.
– Так, – сказала она. – Имя мое тебе не нравится. Что еще тебе во мне не нравится?
– Ой, брось. Сама ведь оставила меня тут на час. Даже больше.
– Ага. А тебя сестра дома ждет.
Опять произнести это слово – сестра – было все равно что кинуть спичку в духовку, полную газа. В голове у нее что-то полыхнуло. Пип постоянно носила в себе злость, готовую взорваться.
– Нет, серьезно, – заговорила она с колотящимся сердцем. – Ты вполне можешь мне перечислить все, что тебе во мне не нравится, ведь секса у нас уже явно никогда не будет, раз я ненормальная. Но все-таки будь добр, помоги мне понять, что во мне такого уж ненормального.
– Да ладно тебе, – сказал Джейсон. – Я мог просто взять и уйти.
Самодовольное чувство собственной правоты, прозвучавшее в его голосе, подожгло в ней новую, более обширную и рассеянную массу газа, горючую политическую смесь, которой ее сначала подпитывала мать, затем некоторые преподаватели в колледже и фильмы определенного рода, а теперь еще и Аннагрет, – ощущение того, что один преподаватель назвал несправедливой анизотропией гендерных отношений: парень спокойно может камуфлировать свои потребности, объективирующие девушку, с помощью языка чувств, девушка же играет в его эротическую игру на свой страх и риск и может остаться ни с чем, если объективирует его, и оказаться жертвой, если нет.
– Когда твой член был у меня во рту, ты что-то не жаловался, – сказала она.
– Я не сам его туда сунул. Да и пробыл он там недолго.
– Потому что мне пришлось идти вниз за презервативом, чтобы ты мог сунуть его в меня.
– Ух ты! Так это я теперь во всем виноват?
Сквозь пелену то ли огня, то ли горячей крови Пип вдруг увидела его телефон.
– Ты что! – крикнул Джейсон.
Но она уже вскочила и отбежала в дальний конец комнаты с гаджетом в руке.
– Послушай, так нельзя!
Он кинулся к ней.
– Очень даже можно.
– Нет, нельзя, нечестно. Эй! Эй! Отдай!
Она втиснулась под детский письменный стол, который был у нее единственным предметом мебели, повернулась лицом к стене и обхватила ногой ножку стола. Джейсон попытался вытащить ее за пояс халата, но не смог, а более грубого насилия применять, судя по всему, не хотел.
– Ты что, припадочная? – спросил он. – Да что ты творишь?
Дрожащими пальцами Пип включила экран.
Встретимся в 4 в музее.
– Черт, черт, черт! – твердил Джейсон, расхаживая у нее за спиной. – Да что же это такое!
Она потыкала в экран и отыскала более позднюю переписку.
Coitus interruptus maximus![5]
62 мин и все еще нет.
Она хоть клевая?
Лицо милое, фигура потрясная.
Дай определение потрясной фигуры. Сиськи?
8 с гаком.
Стоит подождать.
Бери себе, если любишь с приветом.
68 мин!
Она наклонилась вбок, положила телефон на пол и подтолкнула к Джейсону. Злость выгорела так же быстро, как вспыхнула, осталась только пепельная горечь.
– Просто у некоторых моих друзей такая манера общаться, – сказал Джейсон. – Это ничего не значит.
– Пожалуйста, уходи, – тихо попросила она.
– Давай начнем сначала. Может, получится перезагрузиться? Я виноват, прости.
Он положил руку ей на плечо; она резко им повела. Он убрал руку.
– Ладно, слушай, давай завтра поговорим, хорошо? – предложил он. – Сегодня мы оба что-то не на высоте.
– Просто уходи, очень тебя прошу.
“Возобновляемые решения” ничего не производили, не строили и даже не устанавливали. Приспосабливаясь даже не к правовому климату, а к правовой погоде, меняющейся от месяца к месяцу, а порой чуть ли не от часа к часу, компания “предоставляла пакеты услуг”, “осуществляла посредничество”, “собирала информацию”, “проводила исследования” и “поставляла клиентуру” – в теории все это выглядело очень даже достойно. Америка выбрасывает в атмосферу слишком много углерода, использование возобновляемых энергоресурсов могло бы помочь с решением этой проблемы, органы власти штата и всей страны постоянно вводят различные налоговые послабления, энергетические компании в целом не прочь “озеленить” свой имидж, и не столь уж малая часть калифорнийских домохозяйств и предприятий готова приплачивать за более чистое электричество; эти добавочные деньги от многих тысяч плательщиков, плюс деньги из федерального бюджета и из бюджета штата, минус деньги, которые шли компаниям-производителям и тем, кто устанавливал оборудование, составляли доход, откуда платилась зарплата пятнадцати сотрудникам “Возобновляемых решений” и дивиденды вложившимся в компанию венчурным капиталистам. С ключевыми словами в компании тоже все было хорошо: коллектив, сообщество, сотрудничество. Пип как раз и хотела творить добро – может быть, за недостатком более масштабных амбиций. Мать внушила ей мысль, что в жизни надо иметь моральную цель, а из колледжа она вынесла тревогу и чувство вины по поводу разрушительного уровня потребления в стране. Но в “Возобновляемых решениях” Пип никогда не могла до конца уразуметь, чем именно она торгует, пусть даже ей удавалось находить на свой товар покупателей, а как только это ей становилось более-менее ясно, ей поручали продавать что-нибудь другое.
