Харуки Мураками - Хроники Заводной Птицы
— Может, и так, — не сразу откликнулся я, задумавшись.
Кумико вновь обратилась к пустой бутылке. Рассмотрела этикетку, заглянула в горлышко, повертела в пальцах.
— У меня скоро месячные, — сказала она. — Поэтому, наверное, такое плохое настроение.
— Знаю. Ты не переживай. Не у тебя одной проблемы. В полнолуние умирает масса лошадей.
Она отняла руку от бутылки, открыла рот и посмотрела на меня.
— Послушай, откуда вдруг ты это взял? Ни с того ни с сего — о лошадях.
— На днях прочитал в газете. Всё собирался рассказать тебе, да забыл. Интервью с каким-то ветеринаром. Оказывается, фазы Луны ужасно влияют на лошадей — и физически, и эмоционально. Когда приближается полнолуние, их мозговые колебания идут вразнос, и у них возникают разные физические проблемы. А в саму ночь полнолуния многие заболевают и даже умирают. Никто толком не знает, в чем причина, но это подтверждено статистикой. Ветеринары в полнолуние никогда не высыпаются — очень много работы.
— Интересно, — сказала жена.
— Впрочем, затмение солнца еще хуже. Для лошадей это настоящая трагедия. Ты не представляешь, как много их погибает во время полного затмения. Я просто хочу сказать, что как раз сейчас где-то умирают лошади. Вымещать свое раздражение на ком-то — пустяк по сравнению с этим. Так что не надо расстраиваться. Подумай о несчастных лошадях. Представь, как они лежат в полнолуние на сене в какой-нибудь конюшне, в агонии хватая воздух вспененными ртами.
Казалось, Кумико на минуту задумалась об умирающих лошадях.
— Ну, я должна признать, — произнесла она с ноткой покорности, — ты способен убедить кого угодно.
— Тогда переодевайся — и пойдем есть пиццу.
Лежа в ту ночь рядом с Кумико в темной спальне, я глядел в потолок и спрашивал себя, что мне на самом деле известно об этой женщине. На часах — два часа ночи. Она крепко спит. Я думал о голубых салфетках, цветастой туалетной бумаге, говядине и зеленом перце. Все это время я прожил с Кумико, не подозревая, какое отвращение она испытывает к этим вещам. Сами по себе они не имеют никакого значения. Так, глупость. Пошутили и забыли. Какие проблемы? Через пару дней мы бы об этом и не вспомнили.
Но тут штука в другом. Что-то здесь не так — эта мысль бередила меня, мешая, как застрявшая в горле мелкая рыбья кость. Все это может иметь куда более важное значение, чем казалось, думал я. Вполне возможно, даже роковое. Или даже начало чего-то более серьезного и трагического. Может, я стою перед входом в некий мир, принадлежащий одной лишь Кумико, огромный мир, которого я еще не знаю. Мир этот представлялся мне огромной темной комнатой. Я стою в ней, держа в руках зажигалку, и ее крошечное пламя освещает лишь самую малую часть помещения.
Смогу ли я когда-нибудь увидеть остальное? Или мне суждено состариться и умереть, так и не узнав по-настоящему эту женщину? Если это все, что у меня в запасе, — в чем заключается смысл моей супружеской жизни? В чем вообще смысл жизни, если я провожу ее в постели с чужой женщиной?
Вот о чем я думал в ту ночь и о чем продолжал размышлять потом время от времени. Лишь много позже мне пришло в голову, что я отыскал подход к существу проблемы.
3. Шляпа Мальты Кано
Цвет шербета, Аллен Гинзберг и крестоносцы
Я готовил ленч, когда вновь зазвонил телефон.
Отрезав два куска хлеба, я намазал их маслом и горчицей, поместил между ними ломтики помидора и сыра, положил на кухонную доску и только собирался разделить ножом на две части, как начался трезвон.
После трех звонков я разрезал сандвич пополам. Переложил его на тарелку, вытер и сунул в ящик нож, налил себе чашку кофе.
Телефон продолжал надрываться. Наверное, еще звонков пятнадцать. Пришлось сдаться и поднять трубку. Я предпочел бы не отвечать, но это могла быть Кумико.
— Алло? — произнес женский голос, которого я раньше не слышал. Не жена и не та странная женщина, что звонила на днях, когда я готовил спагетти, — какая-то совершенно незнакомая особа.
— Скажите, пожалуйста, не могу ли я поговорить с господином Тору Окада? — сказал голос таким тоном, будто его обладательница читала по бумажке заранее заготовленный текст.
— Можете, — ответил я.
— Вы супруг госпожи Кумико Окада?
— Да. Кумико Окада — моя жена.
— А Нобору Ватая — старший брат госпожи Окада?
— Вы правы, — отвечал я, демонстрируя великолепное умение владеть собой. — Нобору Ватая — действительно старший брат моей жены.
— Мое имя — Кано.
Я ждал, что последует дальше. Неожиданное упоминание имени старшего брата Кумико настораживало. Я почесал шею тупым концом карандаша, лежавшего возле телефонного аппарата. Прошло пять секунд, а то и больше — женщина молчала. Из трубки вообще не раздавалось никаких звуков, будто женщина закрыла ее рукой и разговаривала с кем-то рядом.
— Алло? — озабоченно сказал я.
— Извините, пожалуйста, — вдруг выпалил голос. — Я должна просить вашего разрешения перезвонить вам позже.
— Но подождите минуту, — сказал я. — Это…
Связь оборвалась. Я уставился на трубку, снова приложил ее к уху. Сомнений не было: разговор окончен.
С чувством смутной неудовлетворенности я вернулся за кухонный стол, выпил кофе и съел сандвич. Перед тем как раздался звонок, я о чем-то думал, но сейчас никак не мог вспомнить, о чем именно. Держа нож в правой руке, я собирался разрезать сандвич и в тот момент совершенно точно думал о чем-то. О чем-то важном, что долго, безуспешно пытался вспомнить. Это пришло мне в голову в ту самую минуту, когда я хотел разделить сандвич пополам, но теперь снова испарилось. Жуя сандвич, я изо всех сил старался снова вызвать это чувство, но ничего не получалось. Оно уже вернулось в темные задворки моего сознания, где жило до того момента.
Закончив еду, я убирал посуду — и тут опять раздался звонок. На этот раз я взял трубку сразу.
— Алло, — вновь послышался женский голос, но на сей раз это оказалась Кумико. — Как дела? — спросила она. — Ты уже поел?
— Так точно. А ты?
— Нет. С самого утра очень много работы. Может быть, куплю бутерброд попозже. А ты что ел?
Я описал ей свой сандвич.
— Понятно, — откликнулась она без всякой зависти. — Кстати, утром я забыла сказать тебе одну вещь. Тебе сегодня должна позвонить женщина по имени Кано.
— Уже звонила, — сказал я. — Только что. Она лишь назвала наши имена — мое, твое и твоего брата — и отключилась. И ни слова о том, что ей нужно. Что это значит?
— Она повесила трубку?
