Фарид Нагим - Теория падений (Записки зонального менеджера)
Затемнение и будто бы тихий рассвет. Зал, возвышение, с которого видно полукругом стоящих людей с фальшиво-траурными лицами, и в центре трое — горестная женщина, маленькая девочка, уцепившаяся за ее руку, и взрослый мальчик с другого бока — страшно одинокие в этой толпе, в этом мире, осиротевшие.
Двор, мусорные ящики, пьяная женщина, алкоголически пляшущая походка. Она падает. Подбегает мальчик, оглядывается, пытается поднять ее, плачет.
"Охотный Ряд". Следующая станция "Библиотека имени Ленина".
Осторожно, двери закрываются”.
Радик вздрогнул и очнулся в электричке метро. Вечный его спутник, чудаковатый профессор, протискивается к нему, извиняется и спрашивает с тревогой: “Что? Что случилось, Радик?”
— Я только что увидел свою смерть, похороны свои. Как страшно мне за Лорку. Она сопьется без меня, у нее папа от этого умер. И как же мне жалко Германа. Это был он. А девочку я не знаю.
Радик, уже не очень-то молодой ученый, инженер, стоял и в третий раз пересчитывал галстуки Матабиш, они принимали смену, и товар не сходился. Ира считала верхнюю одежду и костюмы, Таня — сорочки и все остальное. Радик тупо слушал их разговор в подсобке, говорила Таня:
— Я сказала, папа нас любит, все, но он не вернется. Я понимаю, ребенок скучает, письма пишет, Деда Мороза ждет. Но, Ирусик, скажи лучше сейчас, чем когда ему будет 15 лет. Не приноси себя в жертву. И проверься на порчу. Может быть сглаз. Мне когда сказали — кто, я поняла — это подруга нашей семьи. Она меня любит: Танечка, Таточка, и она этим меня сглазила.
— А мы вчера Балантайс пили.
— Ну и как?
— Бензином отдает.
— Это из-за колы.
Девяносто процентов женщин на их этаже одинокие или матери-одиночки. Растят детей, копят деньги на дорогую одежду и поездки в Турцию или Египет, пытаясь воплотить там все свои мечты, детские и взрослые. Некоторое меньшинство все еще ждет и надеется, что в магазин приедет за ними принц на белом лимузине.
Радик догадывался, что его желание изменить жене с коллегой по работе умозрительное, да и нет в нем уже тех сил и средств на новые краски, хотя бы акварельные. И он просто ждал, зная уже по опыту “Труссарди”, что какая бы девушка-продавец ни была красивая, через некоторое время она посереет и погаснет для него и будет так же интересна, как платье Готье, с тем только выгодным преимуществом, что платье молчит. Они станут не мужчины и женщины, а братья по несчастью. Эта всепобеждающая лень от рутинной, нетворческой и подневольной работы, уничтожающая интерес ко всему вообще.
Как же Радику порой хотелось, чтоб у них были преданные мужья и отсутствовали месячные. Просто когда в жизни сотрудниц появлялись приятели, от них исходило сияние любви и добра, работать с ними было очень легко и приятно. Но мы живем в женское время, и настоящие мужчины остались только на экране.
Радик в ярости вывалил на стол содержимое всех галстучных коробок, хотел крикнуть что-то саркастическое в подсобку, обернулся и вздрогнул, увидев Славу Арак.
— Здравствуйте, Радик. А я стою и смотрю на вас.
— А вы, наверное, за отложкой пришли? — смутился Радик.
— Нет, за вами.
Радик растерялся и вдруг увидел на ладони Славы свою потерянную флэшку.
— Все, теперь понял, — засмеялся Радик. — Я упаковывал ваши покупки, и она выпала из нагрудного кармана в пакет. Я так ее искал! Все тут обрыл!
— Пойдемте, кофе выпьем. Есть время? Девушки, я вашего коллегу заберу на пять минут.
— Вот так всегда, — кокетливо сказала Ира. — Скоро всех мужчин разберут.
Кофе пили в кафе Аркадия Новикова. Сидели за барной стойкой.
— А я и не знал, что вы такой интересный человек, — говорил Слава. — Меня просто интуитивно тянуло. Приятно общаться, как бы.
— Да, и мне, — соглашался Радик в ожидании, что он скажет еще.
— А я тут из любопытства прочел вашу рукопись. Графики, таблицы, цифры, в общем, я пропускал и просто читал как роман.
Радик засмеялся и вдруг вздрогнул от услышанного.
“Это похоже на Велемира Хлебникова”, — казалось, произнес Слава. Нет, так бывает, когда очень хочется что-то услышать — невнятные звуки вдруг складываются в желаемое словосочетание.
— Как “Доски судьбы”, если читали?
— Да, читал, — Радик склонил голову.
Это потрясающе — перед ним сидел брат по духу. Радик, втайне от всех, лично для себя сравнивал свою рукопись с “Досками судьбы” Велемира Хлебникова. Он так хотел услышать это еще от кого-нибудь. “А чему же ты так удивился?! — раздражаясь на себя, подумал Радик. — Откуда взялось это дурацкое мнение, что если человек богатый, то, значит, грубый, узконаправленно развитый и так далее. А все наоборот. Иначе откуда могут появиться такие деньги?”
— Вы, пожалуй, могли бы стать писателем, — продолжал Слава. Он говорил с Радиком уважительно, как с равным. — Думаю, я мог бы издать ваше произведение отдельной книгой в стиле нон-фикшн, если вам это интересно. Типа “Забавная авиация” или “Заметки обкуренного диспетчера”, что-то в этом роде.
— Слава, называйте меня на “ты”. Ведь вы старше меня, — у Радика сорвался голос. Ему так хотелось попросить: скажите еще раз про “Доски судьбы”.
— Как скажешь! — Слава протянул ему руку. — А потом, у меня ведь тоже имеется небольшой авиапарк, и мои специалисты сказали, что эта ТВОЯ теория вполне применима на практике в частном порядке. Ты мог бы с ними сотрудничать?
Радику показалось, что весь мир специально напрягся и сработал только для него, чтобы у него одного все так идеально совпало и сбылось все задуманное — Слава, ты…
— Ты!
Бармен, который все время их разговора вел себя подчеркнуто индифферентно, выронил шейкер.
Охранники, похожие на смешных разбойников, уносили покупки, Слава шел следом. Радик всегда с досадой смотрел на вечное несоответствие в его тотал луке — Слава очень любил экзотические туфли и почти всегда одевался так: строгий классический костюм и крокодиловые туфли с чуть загнутым носом и высоким каблуком. У Радика так и чесался язык сделать ему замечание.
— Радик влюбился! — Ирка постучала в стенку примерочной и усмехнулась.
— Поздравляю, — голосом женщины, красящей губы, сказала Таня.
— Гребаный магазин! — сказал Радик и засмеялся.
Счастливый Радик брел по ночному Арбату. У кафе с двух сторон громоздкие мотоциклы. Проходя по этому коридору, он почувствовал, как веет теплом от их разгоряченных двигателей. Под светящейся крышей сидели байкеры и красивые девушки. Теперь у Радика не было зависти к ним, ни к кому не было, и он знал, что это благодаря Славе-Вячеславу, благодаря тому, что востребована самая главная работа его жизни.
Когда Радик рассказал обо всем Лорке, он вдруг заметил в ее глазах корыстный блеск, которого не было раньше.
Теперь Радик на крыльях летел в магазин. Не замечая пробок, не чувствуя тесноты людей вокруг. Сегодня утром, часов с одиннадцати, Радик заметил, что бар на площадке между магазинами Китон и Кензо, постепенно заполняется девушками — юными, торжественными, к чему-то приготовившимися. “Наверное, модели, — подумал Радик. — Показ, видимо, готовится. Опять проблемы, черт побери”. На минус третьем этаже он увидел Адбериева, деловитой походкой спешащего из салона Альдо Коппола к лифту. Радик почтительно поздоровался: “Здравствуйте, Рудольф Агариевич. А к нам уже пришли ваши размеры, как вы и заказывали, и Китоновские туфли по Вашей мерке”. Тот автоматически улыбнулся и кивнул головой.
Радик сходил в туалет, прижал воском Тафт жесткие волосы, уложил их на косой пробор. А когда вернулся, увидел Славу. Теперь с ним были охранники, похожие на фээсбэшников. Радик обрадовался, что хорошо и свежо выглядит сейчас, как специально.
— Блин, Слава, извините, а портные еще не закончили ваши пиджаки.
— Да и хер с ними, Радик, — просто сказал Слава. — Я ненадолго, привез тебе пригласительный, хочу позвать на одну нашу тусу, — он протянул Радику длинную, похожую на линейку, ярко раскрашенную картонку.
Вечером бармен Ваня спросил у Радика: “Видел утром девушек у меня в баре?”
— Да-а, модели, наверное, к показу готовятся?
— Нет, это Адбериев назначил встречу проституткам. Выбрал одну и уехал. Он часто так делает.
— Обалдеть! — словно обрадовавшись, воскликнул Радик. Теперь так получалось, что он всему был рад, все воспринимал с истеричной восторженностью.
Отлично, что кончился сентябрь и, как всегда, так много нового открывает и предлагает октябрь.
И как всегда, когда все хорошо, Радика что-то тревожило и страшило, некое темное, слепое пятно на его душе предостерегало от чего-то.
“Лорке сказал, чтоб не ждали меня. С тоской и тревогой поцеловал маленького Германа. В супермаркете “Пятерочка” купил дешевые презервативы, особо чувствительные. В парфюмерном магазине украдкой опрыскал себя парфюмом из пробника. Машина Славы уже стояла возле метро. Я увидел, как вздрогнули девушки на автобусной остановке, когда я пошел и сел в этот роскошный автомобиль. Со странным чувством смотрел я из окна на рынок, на торгующих бабушек, на нерусских людей за лотками с овощами, на бедные советские машины, я смотрел с жалостью и превосходством. Как это ни смешно звучит, я уже чувствовал себя избранным, особенным. Машину вел один из главных телохранителей Славы, и я понял, что меня всегда удивляло в его лице. На нем как будто сделана грубая пластическая операция. Мне казалось, что этот человек — убийца, и каждое убийство отпечатывалось на его лице в виде этих глубоких мученических морщин по краям глаз, в виде этих горьких, истеричных носогубных складок, в виде этих развитых желваков и челюстей, будто всякий раз, когда он нажимал на курок, он сильно стискивал челюсти.
