Хулио Кортасар - Дивертисмент
– Господин Инсекто со своими дрессированными морскими свинками! – издевательски продекламировала Монья и показала мне язык. – Я не пойду. Завтра в «ГомОне» будет «Школа сирен» – это пропустить нельзя. А что там за компания?
– Пошли с нами, сама увидишь. Я зайду за вами в девять. А теперь расскажите мне снова про ваши ножницы – что-то я все прослушал… А-а, ну да, кое-что помню. Подождите, это какие были ножницы? Вот эти, что ли? – Взяв ножницы, я прицелился и, прежде чем Монья успела помешать мне, одним взмахом перерезал нитку, тянувшуюся у нее из коробочки. – Так это же проще простого.
Монья разозлилась не на шутку, зато Лаура, отойдя к окну, смотрела на меня с выражением невольного уважения к достойному противнику. Я понял, что в лице Моньи действительно обрету отличную морскую свинку, зато Лауре предстояло с полным правом войти в мир компании, собиравшейся в «Живи как умеешь».
iii
Подробно рассказывать о том, как я подружился с сестрами Динар, нет смысла. Для этого пришлось бы пересказать всю историю нашего совместного (Лауры и моего) обучения на одном факультете. Факультет вообще сыграл огромную роль во всем этом; он стал тем центром, от которого расходились радиусы наших отношений: я – сестры Динар, я – брат и сестра Вихиль – Ренато. С Лаурой я познакомился, когда она еще училась, с Ренато, когда он скрывался от полиции в одном старинном особняке в зале мажордома во время беспорядков сорок пятого года. Вихили уже знали его, они учились на другом факультете, но антифаррелистские настроения сблизили нас и швырнули в один котел общей борьбы. Ренато был невероятно полезен всем нам, особенно его умение держать в руках кисть. Сейчас уже можно признаться в том, что именно он был создателем того огромного транспаранта, который мы водрузили на крыше факультета – не скажу какого, – и этот плакат заставил хохотать весь Буэнос-Айрес. Последовавшее вскоре поражение и пришедший ему на смену период лакейского упадничества заставили нас держаться вместе, но заниматься при этом только самими собой. Это было своего рода формой убивания времени. Мы организовали абсолютно дурацкий кружок «В-4» и обосновались в студии Ренато, прозванной «Живи как умеешь». Нашими кумирами и советчиками поочередно и параллельно друг другу были Флоран Шмитт, Бела Барток, Модильяни, Дали, Рикардо Молинари, Неруда и Грэм Грин. Еще котенком Тибо-Пьяццини чудом избежал участи быть названным Полем Клоделем – нам стоило немалых трудов отговорить Марту от столь неосторожного шага. Пожалуй, не стоит продолжать рассказывать об этом.
На письменном столе была оставлена записка. Крупными буквами на куске картона была выведено: «Громите все a piacere.[24] Буду в десять. Р. Л. Artiste-Peintre[25]». Сусана уже приняла командование на себя, и вдоль одного обожаемого нами пейзажа Пасенсы выстроилась шеренга многообещающих бутылок. Я с гордостью выставил присланную мне друзьями из Годой-Круса флягу с мендосской граппой и предсказал всем, кто осмелится ее вкусить, основательную delirium tremens.[26]
– Инсекто говорил о вас, – обратилась Су к сестрам Динар. – Проходите, вещи можете оставить в моей комнате. Вихили уже там, как всегда – грызутся друг с другом.
Я задержался, рассматривая студию. В отсутствие Ренато Су уже успела привести в подобие порядка его ящики, коробки и всякое барахло. Ренато собирал по улицам самый невероятный мусор и раскладывал находки под стеклянными колпаками. Его знаменитые «Кошачьи экскременты» (несомненное влияние одного из произведений Готфрида Келлера) были главным фетишем студии. Марта обижалась, полагая, что здесь скрыт некий намек на ее персону, и как-то раз вышвырнула шедевр в окно. Ренато выволок ее за волосы в сад и заставил искать произведение искусства. На поиски ушло минут десять проклятий, оскорблений и дерганий за волосы. Кроме тех какашек – в авторстве которых мы сильно подозревали Тибо-Пьяццини, – Ренато собирал шпильки, скрепки и всякие проволочки, чтобы, изгибая, придавать им самые диковинные формы, а также – перышки и прочую дребедень. Су пришлось немало потрудиться, чтобы разложить все по местам, разместить коробки с красками на рабочем столе и сложить последние картины на одном из диванов почти неприметной стопкой. Кроме того, я заметил, что число сидячих мест увеличилось и что маленький столик из спальни Ренато теперь занял место в студии, явно приготовленный в качестве атрибута предстоящего вечера. Бедная Сусана – такая домашняя, такая идеальная хозяйка, которую забросило в эту ежевечернюю бесшабашную преисподнюю. Впрочем, может быть, ее это вовсе и не огорчало, присматривать и ухаживать за Ренато было ее слабостью – скрытая форма адельфогамии.
В студию вбежала Марта и тотчас же утащила меня куда-то в угол, хотя в помещении кроме нас никого не было.
– Слушай, пока остальные не пришли, признавайся… Ну же, Инсекто – с кем из них ты спишь?
– Ни с кем. Они невинны и простодушны. Если честно: у меня чистый и целомудренный роман с ихней мамашей.
– Ну вот, не успели оглянуться – ты уже тронулся. Ведь это ты их приволок? А ты знаешь, что сегодня вытворил Хорхе? Просто кошмар какой-то! Представь себе, часов в пять он вроде как впал в транс, и служанка позвала меня в его комнату. Захожу я к нему с блокнотом, а эта скотина как налетит на меня! Выхватил блокнот и – что ты думаешь? – в мгновение ока разодрал его в клочья! А убедившись в том, что мне не в чем будет записывать, он вдруг разразился потоком таких прекрасных стихов, подобных которым я от него в жизни не слышала! Представляешь, минута идет за минутой, он себе мелет, а я стою и реву, так как понимаю, что ничего из этого сохранить не удастся. Нет, ну ты можешь себе представить что-либо подобное по степени кретинизма?
– С его стороны это был верный ход, хороший урок тебе, – сказал я. – Если бы он учитывал твои стремления и пожелания, ты бы записывала за ним каждое слово, даже его зевки. Сколько раз ты бросалась записывать всякую чушь, которую он городил просто так. Пока что тебе не хватает ни чутья, ни знаний, чтобы отличить стоящее от мусора. Ну, а то, что Хорхе куда более требователен к своему творчеству, чем ты, это и так ясно.
– Может быть, ты и прав, – кивнула Марта. – Но если бы ты слышал! Пока я ревела, он говорил что-то про ковчег, про огромных морских змей, которые восстали из бушующих волн – ну, что-то в этом роде, я не запомнила – и перекинулись живыми мостами между землей и небом. В общем – просто фантастика!
– Могу себе представить, – сказал я. – Уж я-то сыт по горло красноречием Хорхе. То, что он поэт, и поэт прекрасный, мне давно ясно, но все эти его экспромты всегда балансируют на грани самого отъявленного формализма. Так что он абсолютно правильно поступает, время от времени изливая душу таким образом, чтобы не оставалось и следов снятия внутреннего творческого напряжения. Сегодня же или, в крайнем случае, завтра он надиктует тебе что-нибудь новенькое, вот увидишь. Вполне возможно, что он выдаст что-либо на ту же тему, но в другой интерпретации. То, что ты запомнила про змей, звучит вроде неплохо, но больно уж он надоел со своими зверюшками.
– Мне больше нравится Монья, – сообщила наконец Марта.
– Что же, уже неплохо.
– А Хорхе понравилась Лаура.
– А тебе, говоришь, Монья? Нарцисс-то придет?
– Мы ему звонили, он обещал подойти часам к одиннадцати. Участвовать будешь? Мне почему-то кажется, что у Лауры нет никаких спиритических способностей. Как бы она не спугнула Эуфемию. Я уже с обеда чувствую: Эуфемия где-то рядом.
– Хватит разводить пропаганду, – возмутился я. – Со мной это не пройдет. Пусть являются твои привидения – посмотрим, что это за пугала. Лично я хорошо поел, и теперь меня будет трудно возбудить чем бы то ни было, если не считать, разумеется, твоих ножек.
– Пошляк ты и грубиян.
Поднявшись на цыпочки, она обхватила мою голову ладонями и поцеловала в губы. От нее пахло зубной пастой «Скибб», той же самой, какой пользуюсь я, так что все получилось просто великолепно. Но нам пришлось отстраниться друг от друга, потому что из спальни вывалилась вся честная компания; напоследок Марта успела шепнуть мне на ухо:
– Осторожнее с Нарциссом. За ним глаз да глаз нужен.
Когда пришел Ренато, все были заняты делом: Лаура и Монья наперебой пересказывали Хорхе фильм Карне (который Хорхе, разумеется, видел, но предпочел умолчать об этом), а Сусана подрезала когти Тибо-Пьяццини: я крепко держал беднягу, предварительно завернув его в большое полотенце. Мы уже послушали джаз, затем – часть из квартета Бриттена и в общем и целом вели себя как приличные, образованные люди. Даже Ренато удивился, застав все в таком благопристойном виде. Я представил ему Лауру и Монью, с которыми он поздоровался пусть и не слишком приветливо, но все же без той ледяной враждебности, которой я так опасался. Я тотчас же поспешил сунуть ему стакан своей граппы. Первым делом Ренато настежь распахнул окно и постоял в проеме, со стаканом в руке, жадно вдыхая запахи ночи. Сусана отпустила на свободу оскорбленного Тибо-Пьяццини и предложила сварить кофе в новой кофеварке, которую она только сегодня купила – со спиртовкой и с прозрачной колбой. Хорхе сел на пол рядом со столиком и как зачарованный смотрел на огонек и на пузырьки, рождавшиеся в закипавшей воде. Вскоре к нему присоединилась Марта, и тут начался очаровательный спектакль под названием «Брат и сестра Вихиль строят друг другу рожи через прозрачный шар с водой». Лаура и Монья, которые уже чувствовали себя в «Живи как умеешь» как дома, от души хохотали, наблюдая за этим зрелищем, и даже подбадривали Хорхе и Марту.
