Михаил Мамаев - Босфор
— Не теряйся, — прошептал.
— Что? — крикнула Наташа.
— Не теряйся, пожалуйста!
Она рассмеялась.
— Ты пьяный!
Я поцеловал и выдернул ее из толпы.
— Куда? — спросила она.
— Где тут звери-людоеды и прочие опасности?
— Зачем еще?
— Сразимся! Я готов воевать за тебя со всем светом! Никому не отдам!
Наташа влюблено смотрела на меня.
— Правда, меня так любишь?
— Да.
— А почему?
— Не знаю. Разве можно это знать?
Она рассмеялась.
— Нужно! А впрочем, нет… Зачем знать, за что, если уже…
— Да.
— И мы любим друг друга просто так?
— Конечно!
Ее лицо стало необыкновенно счастливым.
— Как птицы, — прошептала она. — В детстве я мечтала быть ласточкой. Летать высоко-высоко, куда глаза глядят, и жить, где хочется и как хочется.
— Только не забудь настройщика деревьев…
— В смысле?
— Кто-то должен отвечать за шелест листьев! Чтобы деревья помогали певчим петь, а пивчим пить!
— Ах, вот оно что… — Наташа приняла условия игры. — А ты потянешь?
— Если там наливают текилу, то можно попробовать…
— Тогда вступай в должность прямо сейчас!
Я стал дурачиться, обнимать стволы, прижиматься губами к коре, шептать заклинания, выдуманные на ходу. Если бы поблизости в засаде сидели санитары, меня бы приняли…
В ресторане за деревьями, под уютным платаном скромно скулила скрипка. Люди разговаривали одними губами — так показалось после дискотечной «колотушки».
— Наташа, Никита! Так и знала, — обрадовалась Ника.
— О, влюбленные! — приветствовал Халюк.
— Закажи еще водки, — скомандовала она.
Вокруг были одеты, как будто с минуты на минуту в ресторан ожидался Пьер Карден. Мужчины в смурные смокинги, женщины в изысканные занавески с прорезями для рук. Они обращали внимание.
— Смотрят, — шепнула Наташа.
— Пусть.
— Завидуют, — сказала Ника. — Если б вы видели себя со стороны!
— Чему тут завидовать? Джинсы, как джинсы, майки вообще пора менять, — жидко пошутил я.
— Хочешь, Ника, найдем тебе модного парня? — спросила Наташа.
Ника рассмеялась.
— Нет. Люблю старичков! Толстых и с толстыми кошельками.
Мне стало жаль Нику. Но еще больше — Халюка.
— Часто я не могу понять ее, — сказал Халюк.
— Ты преувеличиваешь, дорогой, — кокетливо сказала Ника, водя пальчиком по его ладони. — Я понятна, как стакан.
На площадке у бара парили пары. Ника и Халюк присоединились к ним.
— Хочешь тоже? — спросил я.
— Устала, — виновато сказала Наташа.
— Тогда уйдем…
— А мы искали зверей-людоедов, — похвасталась Наташа в машине.
— Ну и как? — спросил Жан.
— Не нашли.
— Вы невнимательны, — Жан усмехнулся. — Если приглядеться, они на каждом шагу. Осторожней, ребята!
Всю дорогу я обменивался с Жаном бутылкой, словно эстафетной палочкой. Или подзорной трубой в собственные иллюзии.
Когда он унесся в ночь, я подумал: «Нет, определенно, мой седеющий друг скрывает настоящий возраст! Возможно, он еще моложе меня, этот Жан! А виски оставил себе…».
Кто-то как будто заспорил, бранясь, подвывая и пытаясь разрыдаться. Но тут я понял, в чем дело. Наш невидимый мегафонный друг проснулся и возвестил, что мусульманские небеса снова жаждут услышать людские молитвы. Он, конечно, не имел в виду именно меня. Но в тот момент я пожалел, что не знаю ни одной молитвы. И только поднял глаза и махнул в знак приветствия.
Наутро похолодало, и пошел унылый бесконечный дождь. В Стамбуле наступила осень. Получилось, мы отпраздновали столь важное для перелетных птиц и поэтов событие день в день, а это редкость. У человека всегда остается надежда на тепло. Даже когда в прихожей уже подмораживает…
14Стены лестничных пролетов были идеально белые, ни одной царапины, не говоря уже о надписях губной помадой или зарисовках гвоздем. В человеке из Талды-Кургана или Чебоксар такие стены с непривычки могли вызвать сочувствие. А то желание сменить строй.
Дверь в квартиру была дубовая, с медной ручкой в виде морды не покорившегося судьбе льва. «Как этот лев похож на меня! — подумал я. — Хороший знак!» Так всегда бывает, когда долго что-то ищешь и, наконец, находишь. Начинаешь верить в приметы…
Мы вошли. Здесь тоже были чистые белые стены. Широкие окна делали комнаты более светлыми. Ковровое покрытие привносило уют. Одинокая, видавшая виды табуретка будила тоску по безумному быту времен конспектов, шпаргалок и сакрального секса в студенческой столовой…
Так бывает — одна деталь, и ты летишь вспять. Чтобы вернуться подошел к окну, открыл форточку. Свежий осенний ветер ворвался в дом вместе с запахом дождя и опавших листьев, взлохматил волосы.
Внизу шевелился и шуршал Стамбул.
Черепичные крыши и забитые автомобилями тротуары, шпили минаретов и зеленые холмы, небольшие городские кладбища и соседствующие с ними ресторанчики — все это стало уже родным…
Квартира была, что надо! Глаза Наташи сияли.
Вернулись в кырал-ажанс и познакомились с главным. Старик уточнил сумму. Требовалось выложить за три месяца, плюс залог, плюс проценты агентства. Плюс поручительство — обязательная процедура для иностранцев. Проще было купить проездной и жить в автобусе.
Мы оставили залог.
Вечером узнали, что Наташу утвердили на комершел — телевизионную рекламу. Это самая высокооплачиваемая работа в модельном бизнесе. Наташа скакала по комнате и кричала:
— У нас появятся деньги! Ура! Квартира наша!!!
— Сколько? — спросил я.
— Не сказали.
— Нужно выяснить. Ты не первый день знакома с Денизом. Он может запросто обвести вокруг пальца, и не одного. Знает, что у нас нет ни визы, ни разрешения на работу. Ни противотанкового гранатомета, чтобы разом покончить со всей его богадельней. Мы с тобой беспомощные люди, Наташа! Нас легко обидеть и обмануть.
Наташа позвонила в агентство, объяснила секретарше суть вопроса.
— Они не могут подойти, — после паузы ответила та.
В течение трех часов Наташа безуспешно пыталась дозвониться.
— Такого не может быть! — удивлялась она. — Руководство всегда в агентстве. Хотя бы Шермин. И мобильные не отвечают…
Я ушел искать работу. Когда вернулся, стемнело. В квартире было тихо. Наташа сидела на диване, закутавшись в плед. Поставил чайник.
— Так и не дозвонилась, — сказала Наташа. — Скрываются. Сколько же я получу денег, интересно?
— Когда работа?
— Завтра. В первый день реклама стиральной машины, во второй — посудомоечной. А на третий фотосессия…
— После работы позвони в агентство. Если их опять не окажется, поговори с продюсером. Кстати, вот…
Я положил на стол деньги.
— В пекарне нужен был грузчик. Завтра снова работаю.
— Тебя так легко взяли?
— Нет, конечно! Потребовали трудовую книжку, хотели проверить стаж и все такое, спрашивали, состою ли я в коммунистической партии и не еврейка ли моя мать… Разве ты не знаешь, Наташа, конкурс на грузчиков еще больше, чем на манекенщиков и артистов! Сам турецкий президент, говорят, пытался устроиться, да только у него не вышло.
— Ты весь седой!
— Это мука.
— Идем! Сейчас заблестишь как новенький…
Вода, пенясь от шампуня и моего восторга, заполнила ванну. Нырнул и почувствовал, что все мышцы гудят, словно по ним провели железную дорогу.
— Закрой глаза, — сказала Наташа и плеснула шампунь.
У нее были сильные руки.
Земную гравитацию отключили. Приоткрыл один глаз и сквозь пену заметил, что Наташа в трусиках. Брызги воды дразнили розовые соски. Они стали сосредоточенными. Прицелился и поймал один губами. Кожа у Наташи покрылась мурашками. Блестела от воды и шампуня…
Затащил в ванну.
— Милый! — прошептала она и забралась на меня.
На миг исчез под водой.
— Утопишь! — прохрипел, выныривая, и тут же почувствовал, что не утону, пока Наташа будет вот так на мне, во мне, частью меня.
Мы непобедимы и выживем при любом раскладе. Даже в брюхе кита, на другой планете и, боюсь предположить, где… Потому что, в конце концов, можно дышать дыханьем друг друга…
Запахло паленым.
— Чайник! — заорала Наташа и бросилась на кухню.
Чайник погиб. Другого не было.
— Будем кипятить воду в супнице, — шутливо утешил я. — Всех рано или поздно забывают на огне.
15Двери пекарни были заперты. У дверей лежала стопка старых газет. Взял первую попавшуюся и стал просматривать. Встречались знакомые слова. Мог уловить смысл отдельных колонок.
Пришел Ахмет, предложил сигарету. Я отказался.
— Ранняя птаха, опередил меня, — сказал Ахмет.
