Пол Боулз - Замерзшие поля
Ответа не было.
— Не открывай, — прошептала Карлота у нее за спиной.
Донья Фаустина нетерпеливо отмахнулась от сестры: умолкни. Несколько минут они подождали, но стук не возобновлялся. Только с балкона на землю время от времени капала вода.
— Стой здесь, — велела донья Фаустина, а сама снова спустилась в прачечную. Здесь она собрала все отбросы, раскиданные по полу и в ваннах, сложила в две большие корзины и вышла через боковую дверь под оплетенный виноградом навес. Медленно спустившись по ступенькам, она пропала во тьме розария.
Через полчаса она снова стояла в вестибюле, где Карлота по-прежнему прислушивалась к шуму за дверью.
— Ничего, — ответила Карлота на ее вопросительный взгляд. Донья Фаустина поманила ее за собой. Они вошли в комедор и пошептались. Пламя одной свечи трепетало за кувшином на застеленной газетами буфетной полке.
— Это не полиция, — сказала донья Фаустина. — Твоя комната запирается на ключ. Иди туда немедленно. Запри дверь и ложись спать.
— А ты?..
— Я не боюсь.
Оставшись одна, донья Фаустина налила стакан воды и выпила. Потом взяла свечу и поднялась по длинной лестнице к себе в комнату. Закрыла дверь и поставила свечу. У ее продавленной постели, вокруг которой Элена развесила заштопанную сетку от москитов, стоял мужчина. Проворно он шагнул вперед и, крепко обхватив ее шею одной рукой, запихал скомканную тряпку ей в рот. Донья Фаустина неистово размахивала руками и даже один раз попала ему по лицу, но он почти сразу же связал ей запястья. После этого никакой борьбы уже не получилось. Незнакомец грубо толкнул ее к кровати, сдернул сетку и повалил женщину. Донья Фаустина разглядела его: высокий молодой человек, вероятно, местисо,[37] одет плохо. Расхаживая по комнате и заглядывая в ящики и коробки, разбросанные в диком беспорядке по всей комнате, он с отвращением фыркал. Наконец, от злости перевернул стул и презрительно смел с комода на пол все пустые бутылки и кипы газет. Снова подошел к кровати и при неверном свете присмотрелся к донье Фаустине. Затем, к ее удивлению (хотя нельзя сказать — к неудовольствию), лег и овладел ею, спокойно и безразлично. Через несколько минут сел и выдернул у нее изо рта кляп. Она лежала совершенно неподвижно и смотрела на него. Наконец, она произнесла:
— Что ты здесь хочешь? У меня нет денег.
— А кто знает, есть они у тебя или нет?
— Говорю тебе — нет.
— Посмотрим.
Он встал. Еще четверть часа потратил на обыск комнаты, вороша кучи мусора под столами, пинками переворачивая мебель, чтобы осмотреть дно, вытряхивая из ящиков пыль и сор. Потом закурил маленькую сигару и снова подошел к кровати. При свече его узкие глаза выглядели полузакрытыми.
— Где они? — спросил он.
— Ничего нет. Но у меня есть кое-что получше.
— Что? — Он смотрел на нее с презрительным недоверием. Что может быть ценнее денег?
— Развяжи мне руки.
Он высвободил ей одну руку, а другую крепко держал, пока донья Фаустина рылась в складках одежды. Через минуту она извлекла маленький газетный сверток и протянула ему. Он положил пакетик на постель и снова связал ей руки. Затем осторожно взял пакетик и понюхал. Он был мягким и немного влажным.
— Что это?
— Разверни, hombre. Съешь. Ты знаешь, что это.
С подозрением он снял верхний слой газетной бумаги и поднес содержимое к свечке.
— Что это? — воскликнул он.
— Ya sabes, hombre, — спокойно ответила она. — Cómelo.[38]
— Что это такое? — повторил он, пытаясь говорить жестко; однако в голосе пробивался страх.
— Ешь, сынок. Не каждый день такой случай выпадает.
— Где ты его достала?
— А-а! — Донья Фаустина смотрела на него таинственно и мудро, но больше ничего не отвечала.
— И что мне от этого будет? — наконец спросил молодой человек, разглядывая сверток у себя на ладони.
— Ешь! Ешь, и у тебя будет сила двоих, — вкрадчиво произнесла она.
— Brujerias![39] — воскликнул он, не выпуская вещицу из рук. И чуть погодя добавил, медленно: — Я не люблю колдовство. Мне оно не по нраву.
— Ба! — фыркнула донья Фаустина. — Не дури, сынок. Не задавай вопросов. Съешь и ступай своей дорогой — но сила твоя удвоится. Кто когда об этом узнает? Скажи мне! Кто?
Казалось, этот довод подействовал на молодого человека. Неожиданно он поднес предмет ко рту и откусил от него, точно от сливы. Жуя, он бросил на донью Фаустину один смутный взгляд. Доев, нерешительно обошел комнату еще раз, слегка наклонив набок голову. Донья Фаустина не сводила с него глаз.
— Как ты себя чувствуешь? — спросила она.
— Bien, — ответил он.
— Двое, — напомнила она. — Теперь у тебя — сила двоих.
Это напоминание будто укрепило и вдохновило его, он подошел к кровати, бросился рядом и снова быстро насладился ею. На этот раз она поцеловала его в лоб. Когда все закончилось, он поднялся и, не развязав веревки на ее запястьях, молча открыл дверь и спустился по лестнице. Примерно через минуту она услышала как закрылась и входная дверь. Сразу же пламя свечи, догоревшей до самого основания, неистово затрепетало, и вскоре комната погрузилась во тьму.
5Всю ночь донья Фаустина пролежала на кровати без движения, то и дело задремывая, а в промежутках — прислушиваясь к медленным каплям тумана за окном. Наутро Карлота, по-прежнему перепутанная, приоткрыла свою дверь на два пальца и, очевидно, обнаружив, что в коридорах все как обычно, отправилась в комнату доньи Фаустины.
— Ay, Dios! — заголосила она при виде сестры: одежда разорвана, руки связаны за спиной. — Ох, господи! О боже мой!
Но донья Фаустина была спокойна. Когда Карлота развязала ее, она сказала:
— Он не причинил вреда. Но пришлось отдать ему сердце.
Карлота в ужасе посмотрела на сестру:
— Ты сошла с ума? — закричала она. — Полиция нагрянет сюда в любую минуту.
— Нет-нет, — успокоила ее донья Фаустина и оказалась права: никакая полиция больше в дом с обыском не приходила. Не произошло ничего. В конце второй недели они совершили свою следующую поездку, а через некоторое время — еще одну. Два дня спустя после возвращения донья Фаустина позвала Карлоту к себе в комнату и сказала:
— Будет ребенок.
Карлота тяжело опустилась на кровать.
— Какой ужас!
Донья Фаустина улыбнулась.
— Нет-нет. Это замечательно. Подумай. У него будет сила тридцати семи.
Но Карлоту, судя по всему, это не убедило.
— Мы ничего про такие вещи не знаем, — сказала она. — Может, это возмездие.
— Нет-нет-нет, — покачала головой донья Фаустина. — Но теперь следует быть еще осторожнее.
— Ездить больше не будем? — с надеждой спросила Карлота.
— Я подумаю.
Через несколько дней они сидели на скамье в розарии.
— Я подумала, — сказала донья Фаустина. — Ездить больше не будем.
— Хорошо, — ответила Карлота.
Ближе к концу года донья Фаустина перестала вставать с постели, ожидая рождения ребенка. Она удобно возлежала на старой продавленной кровати. Впервые за несколько месяцев Элена подмела всю комнату. Но даже когда пол был чист, вонь от мусора, копившегося так долго, по-прежнему висела в воздухе. В городе Карлота купила колыбельку, у горожан покупка возбудила интерес к их жизни.
Когда настал срок, Элена и Карлота пришли в комнату помогать родам. Донья Фаустина не вскрикнула ни разу. Младенца обмыли и положили к ней.
— Мальчик, — улыбнулась ей сверху Элена.
— Разумеется, — ответила донья Фаустина, давая ему грудь.
Элена спустилась на кухню рассказать Хосе хорошую новость.
Тот мрачно покачал головой.
— Во всем этом что-то недоброе, — пробормотал он.
— В чем — этом? — резко спросила Элена.
— А отец кто? — поднял голову Хосе.
— А это — секрет доньи Фаустины, — самодовольно ответила Элена, точно это был ее секрет.
— Да. Мне тоже так кажется, — многозначительно произнес Хосе. — Мне кажется, что отца-то и нет, если хочешь знать мое мнение. Я думаю, ребенка она прижила от Дьявола.
Элена пришла в ужас:
— Бесстыжий! — закричала она. — Да как ты можешь такое говорить?
— Есть причины, — зловеще ответил Хосе. И больше никаких разговоров не заводил.
В пансионе жизнь шла своим чередом. Минуло несколько месяцев. Ребенка назвали Хесус Мария, он рос изумительно здоровым.
— Un torito, — сказала Элена, — настоящий бычок.
— Разумеется, — ответила донья Фаустина. — У него сила тридцати семи… — Но тут на Карлоту напал неистовый кашель, заглушивший конец фразы. Элена же все равно ничего не заметила.
Снова закончился сезон дождей, настали ясные дни солнечного света и зеленой листвы. Хосе опять отправился в сад за фруктами — в основном, приходилось нагибаться и проползать под висячими стенами лоз и лиан. И вновь он проделал тропу к водоему и остановился на краю, рассматривая мощеный спуск — и тут увидел чудовище: оно как раз скользнуло к воде и скрылось в глубине. Челюсть у Хосе отвисла. Вырвалось лишь одно слово:
