Юрий Трещев - Город грехов
— Это мнение не совсем нелепо… — пробормотал мэр. — Поэта арестовали?..
— Нет… он исчез…
— Вот как…
— Говорят, он умер, но скорее всего, это мистификация… попытка ввести нас в заблуждение… художники это любят… — сказал прокурор и взглянул на автора проекта. — И ценят они себя выше, чем стоят, и любят больше, нежели должно… воображают себя избранными…
— А чем занималась примадонна?..
— Пела, пока у нее не пропал голос…
— Ну да, конечно… а вы что можете сказать о поэте?.. — спросил мэр и повернулся к академику от литературы. Он был холост, но женщин не сторонился. Ему нравились мягкие, податливые и уступчивые женщины. Они очаровывали его, но, получив наслаждение, он не задерживался на одном месте. Женщины приносили ему усладу, а потом отвращение. Ему открывалась вся их суть, все пустое и показное, и как только роман превращался в затянувшуюся драму, он исчезал.
— Сознаюсь, этот роман, наделавший столько шума, я не читал… но все, о чем пишут писатели, уже тысячу раз было написано, только иными словами…
— Говорят, в романе нет имен…
— Да, это так… есть лишь намеки, понятные только автору…
— Он женат?..
— Он был женат на некой легкомысленной особе, истеричной и склонной впадать в отчаяние…
— Простите, но мне хотелось бы вернуться к теме переноса города… — вмешался в дискуссию академик от архитектуры.
Выслушав мнение академика от архитектуры, автор проекта попытался оправдаться. Он заговорил и таким голосом, что мэр невольно прослезился. Внешне автор проекта мало чем отличался от творца сущего, замысел которого трудно понять.
Автор проекта умолк.
Слово взял академик от архитектуры, потом прокурор.
В речи прокурора было много обманного и театрального. Он умел задавать вопросы, остающиеся без ответа, играл словами, которые подсказывало ему вдохновение.
В обычной жизни прокурор увлекался театром и женщинами. Женщины его и погубили, но принял он смерть с улыбкой. Смерть не существует для того, кто умирает с надеждой жизни.
Ораторы сменяли друг друга, и настроение мэра менялось.
Он подошел к окну, выходившему на площадь.
Он был поражен зрелищем, открывшимся ему. Его объяло какое-то печальное оцепенение…
Голос очередного оратора вывел мэра из оцепенения.
— Город — это живое существо и как всякое живое существо он имеет свое лицо, позу, осанку…
— О чем это вы?.. — спросил мэр и взглянул на оратора, обладающего женской грацией. Адвокат был человеком изнеженным. Будучи еще мальчиком, он играл женские роли, выступал в женской одежде и обуви. Получив образование, он стал адвокатом, вел дела в судах. В 27 лет, воспользовавшись этим опытом, он стал писателем и поэтом. От природы он картавил и отличался робостью, до такой степени смущался перед шумным криком толпы, что сходил с трибуны, и мало дельного мог сказать сразу без подготовки.
— Все о том же… — пробормотал адвокат и направился к выходу.
— Что это с ним?..
— Он один из противников переноса города…
— Что вы можете сказать о плане переноса города?..
— Автор проекта способен на все, но не умеет пользоваться обстоятельствами… если ему когда-нибудь и представлялся случай, он всякий раз упускал его… он думает, что будущее устроится к лучшему само собой…
— А вы что думаете?.. — обратился мэр к секретарю.
— Роман мне не во всем понятен, его интрига интригующе противоречива, что, вообще говоря, неудивительно и отвечает скандальной репутации автора… известно, что многое он берет у других поэтов и приспосабливает к себе…
— Однако его роман наделал много шума…
— Все дело в композиция романа, которая напоминает змею, свернувшуюся в клубок и спрятавшую голову… завязка где-то в середине… украшают роман вставные истории, сны, видения, которые, надо сказать, дышат очарованием… особенно интересна история блаженной, невесты бога…
— В чем смысл проклятия?.. — спросил мэр.
— Этого мы не знаем вполне, во всяком случае, пока не знаем… но нам известны подробности и они ужасны… поэт рисует картины, напоминающие образы Апокалипсиса…
— Какой же вывод?..
— Книгу надо сжечь… и публично…
* * *Об архитекторе, который по неприятному долгу службы должен был создать план переноса города, было известно немного. Образ его загадочно двоился, что объяснялось недостатком характера. Днем он чертил план, а ночью молился, чтобы его миновала чаша сия, если это возможно.
Чертить план архитектору помогала его жена, пока была жива. Она претворяла в чертеж его каракули. На вид она была хрупкой женщиной, характер имела боязливый и трогательный. Архитектор познакомился с ней несколько лет назад в сквере у театра. Он увидел ее в толпе, обступившей поэта.
Ночью женщина явилась архитектору в видении. Она читала стихи, которые лились из ее уст как вода.
Очнулся архитектор на пустом ложе, ощупал его. Ложе было мокрое.
В ушах архитектора все еще звучали слова темного пророчества, изложенного в изящной канцоне.
Архитектор разыскал адрес незнакомки и написал ей письмо.
Незнакомка откликнулась канцоной. В стихах незнакомки архитектор обнаружил и тонкость чувств, и связность мыслей.
Мало кто удивлялся ее дару, или почти никто.
Родилась незнакомка в провинции. Она была копией своей матери.
Ее мать переполняло влечение к театру и к поэзии. Венки сонетов она сплетала от лица мужчины, и приобрела такую известность и славу, что при жизни удостоилась статуи.
Окунувшись в благоухание стихов и цветов, архитектор закрыл глаза и невольно вздохнул, потом еще раз, и еще…
Архитектор спал и видел сон, постепенно перетекающий в кошмар.
Сон был прерван стуком в дверь.
Архитектора вызывали на службу.
День прошел в словопрениях…
Ночь архитектор провел на вилле академика от архитектуры.
Под утро он заснул. Спал он беспокойно. Ему снился кошмар. Прошептав проклятие городу, он повесился на осине, как Иуда. Его вина была очевидна и непростительна. Он предал город, поставив свою подпись под планом города.
Садовник академика увидел архитектора, когда он уже шел к богу с петлей на шее, но не дошел. Веревка не выдержала тяжести его тела, и он упал посреди сада в траву как на ложе любви, обнимая свою тень.
И снова слова проклятия слетели с уст архитектора вместе с рыданиями.
Он очнулся от крика чаек.
Прибой исполнял реквием. Чайки были солистами…
Разбуженный чайками, архитектор обратился за советом к богу. Бог молчал, по всей видимости, он полагал молчание самым безопасным основанием общественного устройства, которое не подлежало никакому пересмотру.
Архитектор сел на ложе, сонно зевнул. Вдруг, отняв опору, сон бросил его в яму без дна. Он летел, пытаясь уцепиться за что-нибудь слабыми руками, спасти свою жизнь.
Очнулся архитектор в расселине, куда заполз, спасаясь от преследования гиен, собак дьявола, вскормленных тьмой. Он лежал, обнимая колени жены. Так ему казалось. На самом деле он обнимал колени академика от архитектуры.
Академик от архитектуры жил одиноко, избегал женщин.
— Женщина — это произведение дьявола… — говорил он. — Зная подлую сущность дьявола, лучше женщин остерегаться… зло питается их злой волей…
Академик был девственником. Чтобы его целомудрие не выглядело мрачным и грубым, он прикрывал его некоторого рода изяществом, окрашивал волосы в рыжий цвет, добавляя тонкость и изощренность своей красоте…
Уже светало, когда архитектор выполз из щели, в изумлении озираясь. Место напоминало театр, ступенями спускающийся к морю.
Прибой исполнял реквием.
Чайки были солистами.
Приняв облик и позу птицы, архитектор пытался вспомнить, что стало началом его бедствий и скитаний, и кто завел его в эти места.
Услышав смех примадонны, архитектор невольно вздрогнул, обернулся.
Он обознался. Это был ветер.
Ветер то выл, то тихо и невнятно беседовал с архитектором.
Архитектор сидел, сгорбившись, и смотрел на море, окаймленное пурпуром.
Он не заметил, как заснул. Во сне он плыл, греб руками как веслами. Увидев водоворот, он закрыл глаза. Водоворот не поглотил его и не разбил о подводные камни.
После недолгих ласк волны выбросили архитектора на песчаную косу, и укрыли кружевами пены и водорослями…
Архитектор спал. Иногда он вздыхал во сне.
Очнулся архитектор на той же песчаной косе. Он лежал неподвижно, как камень, приникнув щекой к песку так, будто врос в него и удерживался тесно сплетенными корнями. Лицо у него было как у покойника, бледное, скорбное и торжественное.
Сон архитектора постепенно перетекал в смерть.
Жена окликнула архитектора.
