Никита Высоцкий - Высоцкий. Спасибо, что живой.
— Нет уж, теперь в госпиталь МВД. Там работают мои ученики. И оттуда нельзя сбежать. Извините. — Евгений Борисович горько улыбнулся.
Татьяна увидела, как один из санитаров открыл медицинский чемоданчик и начал набирать лекарство в шприц.
—А я-то думаю: к кому скорая? Вязать меня будете, Лень? — Володя недобро посмотрел на санитара, который не выпускал его и не ослаблял хватки.
— Может, ты лучше сам? — примирительно ответил тот.
— Я тоже надеюсь, что нам не придется прибегать к крайним мерам, — добавил Евгений Борисович.
— А-а-а... Так это, значит, не крайняя мера? Ввалиться ко мне в дом, застращать пожилых людей, вызвать Леню с ребятами... Это плановое такое мероприятие? — Володя весь трясся, но говорил спокойно.
— Наверное, это нарушение врачебной этики, — смутился Евгений Борисович.
— Наверное?..
— Володя, может, ты послушаешься их? — осторожно вступила мать.
— Прекрати, Нина! — взорвался Семен Владимирович. — Когда он кого-то слушался? Собери ему вещи с собой. Ты сам еще спасибо скажешь, — добавил он, обращаясь к сыну и снова решительно склонился над бумагой.
— А если я в больнице окочурюсь? — прищурился Высоцкий.
— Как это? — Семен Владимирович беспомощно завертел головой. — Он что? Может и в больнице?.. Как же, Евгений Борисович?..
— Гарантий никаких никто вам не даст, но так хоть есть шанс.
Володя едва сдерживался, чтоб не перейти на крик:
— Папа... Мамуля... Это безумие... Я двадцать лет слышу: вот сейчас помрешь, вот прямо сейчас! Мне что, сдохнуть, чтобы успокоить всех?
— Прекрати, Володя, не надо. — Нина Максимовна всхлипнула.
— Что «не надо»? Ну, подлечите вы меня, выйду я через месяц, это же не я буду! С чужой кровью... Больше двух килограмм не поднимать! Всего бояться... Что я буду делать?
Семен Владимирович тяжело поднялся, держа в руках бумагу.
— Пойдем, Нина. Пусть сами разбираются. — Он подошел к сыну, протянул ему подписанный бланк согласия. —Твоя жизнь. — И направился к двери.
Володя двинулся вслед за отцом.
— Я разберусь. Спасибо, пап, возьми такси. — Он протянул отцу деньги.
— На такси у меня самого есть.
— Извини.
— Что прикажешь делать с твоими извинениями? Солить?
Семен Владимирович нажал кнопку лифта. Нина Максимовна задержалась возле входной двери.
— Володя, я там котлетки принесла, еще кое-что вкусненькое. — Она поцеловала сына. — Эта твоя, Таня, она хоть скорую вызвать может?
— Мамочка, не волнуйся.
Дверь лифта за родителями закрылась.
— Мы тоже поехали. — Санитары прихватили с подноса несколько бутербродов и поплелись из квартиры. — Через сорок минут смена. Всего доброго, Евгений Борисович. Счастливо, Володя.
Выпустив их, Володя снял туфли, надел тапки.
Евгений Борисович сидел на прежнем месте и явно не собирался никуда уходить. Паша встал, как бы приглашая его к выходу. Евгений Борисович продолжал сидеть.
— Я отвечаю за каждое свое слово. У вас предынфарктное состояние. — Он обращался только к Володе и говорил медленно и тихо, как будто что-то диктовал. — Шумы, аритмия, изношенная задняя стенка. Все это на фоне, извините, постоянного медикаментозного допинга. Вы понимаете, о чем я? Ваш товарищ, — он указал на Леонидова, — обмолвился сейчас, что вы собираетесь на гастроли в Узбекистан. Жара, концерты, перелет. Вы просто не вернетесь оттуда. —И только высказавшись, он встал и, медленно проходя к двери, бросил: — Что мог, я сделал.
Глава седьмая
«ВСЕ ТАК, КАК ДОЛЖНО БЫТЬ»
Володя закурил и вышел на балкон. Он увидел медленно бредущих от подъезда родителей. Их обогнала скорая, сорвавшаяся с места со включенной мигалкой. Затем из под ъезда быстро вышел Евгений Борисович и направился к новеньким «Жигулям».
Володя нервно передернул плечами и затянулся. Он почувствовал, что его знобит, хотя вечер был теплый.
На балконе появился Леонидов со сковородкой котлет. Он с аппетитом надкусил одну и довольно причмокнул.
— Володь, я им про Узбекистан сказал, чтобы отстали. Чтобы поняли—не можешь ты сейчас в больницу, — начал Паша. — Ну и Фридман звонил при них раз пять, прям плакал. Говорил, если не приедем, кирдык ему. Предлагал, только не падай, четыреста пятьдесят — только тебе! Ну и нам удваивал. Я тебя не уговариваю. Просто было бы странно, если бы он звонил, а я тебе не сказал...
— Ты слышал, что в Ижевске арестовали кого-то после наших выступлений? — перебил его Володя.
Паша удивленно вскинул брови:
— Не бери в голову, они сами подставились. Нас это не касается. Нигде ни подписей... ничего. Я же не дурак.
— Я разве сказал, что ты дурак? Я сказал: «Люди сидят». — Володя вернулся в комнату.
На кухне уже несколько минут свистел чайник, раковина была полна посуды, стол тоже заставлен грязными тарелками и чашками. Татьяна сидела на лавке спиной к плите. Володя несколько секунд постоял на пороге кухни, затем снял чайник и ласково начал:
— Он прекрасный врач. Я сам надеялся больше вас всех, но не получилось у него... со мной... — Володя выбросил в ведро под раковиной скомканный бланк. — И он это знает, и я. Вот он всех собрал и давай стращать. — Володя подбирал слова, стараясь говорить весело и беззаботно. — Я—его творческая неудача. Понимаешь?
Он заметил, что Таня прячет лицо, и попытался развернуть ее к себе. Она беззвучно плакала.
— Ты чего?
— Воды горячей нет.
— Танюш, ты из-за этого?
Он указал на гору посуды, взял первую попавшуюся тарелку, вытащил из-под раковины помойное ведро и бросил в него тарелку. Затем сгреб со стола чашки — тоже в ведро. Стал хватать грязную посуду и беспорядочно швырять в мусор. Посуды было много, вся она не помещалась, и он начал давить ее ногой.
Таня поняла: происходит что-то неладное.
— Перестань, порежешься.
— А? Да.
Володя схватил топорик для отбивания мяса и принялся колотить им по посуде — в ведре, в раковине, на столе. Осколки разлетались по всей кухне. С Татьяны спало оцепенение, она вскочила и попыталась забрать топорик, но, поняв, что это невозможно, обхватила Володю обеими руками, мешая ему крошить посуду.
— Володя, остановись! Володя!.. — закричала Таня. — Паша!
А Володя все топтал посуду, не обращая внимания на Танин крик.
— Из-за этой ерунды...
Вбежал Леонидов со сковородкой в руке.
— Вы чего? — растерянно спросил он, озирая разгром.
— На счастье, — задыхаясь, ответил Володя и упал на лавку.
Не успел он перевести дыхание, как зазвонил телефон.
— Фридман опять. Будешь говорить? — Паша поставил сковородку на плиту.
— Скажи, меня нет, извинись...
— Ну да, поверит он мне — тебя нет, — пробубнил Паша, доедая на ходу остатки котлеты. — Подвели мы людей!
Татьяна прикрыла дверь, взялась собирать осколки.
— Если бы я была твоим отцом, я бы подписала...
В дверном проеме возник Леонидов с телефонным аппаратом в руках, протянул трубку Володе:
— Возьми.
— Я же сказал: меня нет.
— Возьми. Париж, —немного помявшись, добавил Леонидов.
Володя мгновенно подобрался. Он ждал этого звонка последние несколько дней. Ему следовало объясниться с женой. Сказать ей, зачем он срочно летит в Париж. Он легко поднялся, забрал телефон у Леонидова и вышел в гостиную. В кухню доносились обрывки разговора. Леонидов вытянул шею и прислушался. Он тоже ждал этого звонка.
—Алле... Здравствуй, родная... Только-только вошел. .. Как у вас? Как ты?.. Ну конечно соскучился... Да, я люблю тебя... Еще раз?.. Как?.. Громче? Я люблю тебя... Да ты что!
Татьяна резко закрыла кухонную дверь и нарочно шумно, чтобы Паша не смог разобрать ни одного Володиного слова, стала подметать разбитую посуду. Леонидов от досады скрипнул зубами:
— Не могу, какие же деньги уходят!
— Сволочь... — прошипела Татьяна.
— Что?!
— Доишь его, доишь!.. Когда же тебе хватит?
Паша внимательно посмотрел на Татьяну.
— О, что я слышу? Ты рот начала открывать... Запомни, ты здесь никто...
Татьяна, резко развернувшись, запустила намыленной губкой в Леонидова. Тэт едва успел закрыться руками и в полном изумлении прошептал, обтирая лицо:
— Соплячка.
Он поднял губку, медленно подошел к Тане и с демонстративной аккуратностью положил губку в раковину.
— А с кем это он разговаривает? Ты случайно не знаешь?
Татьяна молчала.
— А куда это он собрался? Правильно. В Париж. «Оу! Шанз-Элизе!» — вдруг запел Паша и, изобразив руками крылья самолета, «полетел» из кухни.
У двери он обернулся. Татьяна стояла на том же месте с веником в руках, готовая разрыдаться.
— Не отвлекайтесь, девушка. Подметайте.
