Евгений Жук - Время в тумане
Они поедут к крутому синему морю… И он, и сын, и Холстов. Вот только надо довезти хлеб. Хлеб — это все. Его надо довезти… И они поедут… Они доедут до того места, где жили когда-то его отец и мать… И возьмут их с собой… Места хватит всем… ГАЗ-69 — это не «Жигули»… В нем места хватит всем… И он всюду пройдет… А потом они поедут прямо к морю… От тех мест до моря рукой подать… И будут бегать… И сын будет смеяться… А потом сядут и будут говорить, говорить… Как лучше убрать хлеб и вывезти его. А если устанут, то лягут, подгребут под себя песок (а в их местах песок у моря не хуже, чем в Анапе) и будут лежать и чувствовать, что они вместе, рядом… А ноги надо окунуть в море; море будет накатываться, плескаться, и будет не жарко… Будет как раз, как надо, чтобы отдохнуть… И его невероятно уставшее тело отдохнет… А море будет плескаться рядом… Или это плещет озеро, разбиваясь о дамбу по дороге на ХПП? Где-то спят лебеди. А может, улетели? Или улетел лебедь, оставив подругу? Вот опять плеск. Надо бы сбросить скорость… Но зачем? Это плещет море, накатываясь на песчаный берег… И надо быстрее к нему… ГАЗ-69 — хорошая машина…
Вдруг что-то резко и сильно рвануло, стало заваливать набок, плавно развернуло, оторвало от земли, и кабина, поддерживаемая еще двигавшимся по дамбе полуприцепом, стала опускаться в холодную осеннюю гладь озера. А потом полуприцеп оторвался от дороги, и вся громадная, тяжело груженная машина рухнула в воду…
Горин еще жил долго… Целую вечность… Сын был с ним рядом… Взявшись за руки, они бежали по хлебному полю. Бежали плавно, как в детском сне… По краю хлебного поля плавно двигался старый «Коммунар», а за штурвалом стоял его отец… Он видел их и улыбался им… А потом сошел вниз и протянул им руки, и они бежали к нему…
* * *Волны, поднятые упавшей машиной, дошли до камышей и разбудили спавшего лебедя. Лебедь прислушался и огляделся. Через несколько минут волны стали опадать, и все вокруг опять стало тихо, лишь осенний дождь шелестел в камышах. Приблизившись к подруге, лебедь склонил над ней голову, как бы защищая ее. Она знала, что он рядом, и сон ее был спокоен…
1982 г.
ЗА СПРАВКОЙ
Молодого специалиста, инженера производственно-технического отдела Гришу Банникова (отделовские женщины звали его Гришухой), проработавшего в строительном управлении с полгода, вызвал к себе начальник управления Пал Степаныч Красильников.
Небольшой кабинет Пал Степаныча был полон: начальники участков, служб, отделов. Почти все дымили, разговаривая.
Сам Пал Степаныч, стоя у окна, утирал свою большую, изрядно полысевшую голову.
Увидев вошедшего, он потянул из раскрытой форточки морозу, уселся за стол, поинтересовался Гришухиным здоровьем и, услышав, что все в порядке, спросил, помнит ли Банников, каким было прошлое лето?
— Да, не очень, — помялся Гришуха, — диплом защищал. Жарким, вроде…
— Верно. Впрочем, для колхозников да строителей, — голос Пал Степаныча зазвучал притомленно, — все лета жаркие… Словом, так. В Степном районе овцы без кормов. Есть решение горисполкома — помочь. Уже сейчас в совхозе Степного идет заготовка хвойной лапки. Подошел, так сказать, и наш черед. — Пал Степаныч вздохнул и, покрутив на столе листок бумаги, продолжал: — От нашего СУ поедут четверо. Бригадиром решено назначить вас. Причины для отказа есть?
Причин не было, и Гришуха развел руками…
— Тогда вот список бригады, — подал лист бумаги Пал Степаныч. — По человеку с первого, второго и третьего участков… Срок командировки — 10 дней. Норма — семь тонн. Сегодня — четверг. Завтра день на подготовку… Выезжайте в воскресенье, чтоб наутро и начать… Глазырин, — повернулся он к курившим, — человека дашь, не зажмешь?
— Плана вы не боитесь, Пал Степаныч, — юродствуя, блеснул местной шуткой Глазырин, начальник первого участка, и мужиковатое лицо его сморщилось в улыбке.
— Что ты, что ты, типун тебе… — слабо отмахнулся Пал Степаныч. — Все под планом ходим…
Последние слова Пал Степаныча были чем-то вроде сигнала. Недокуренные сигареты замяли, шум затих, и Гришуха понял, что время перекура, а значит и разговора с ним истекло…
— Да, вот что, — сказал Пал Степаныч на прощанье. — Отработаете — не забудь взять справку, и чтоб с печатью, подписями, ну словом, как положено…
2В Степное поехали в воскресенье, втроем. Второй участок человека не дал. Куликов В. А., рабочий, как значилось в списке, в пятницу на работу не вышел. Назначать нового не было времени, и решено было послать Куликова (если с ним будет все в порядке) в понедельник или же прислать замену.
Третий участок выделил Бокарева С. И. Сейчас тот сидел напротив Гришухи, одетый в новую фуфайку и новые же ватные, большие для его тщедушной фигуры брюки зеленого цвета и равнодушно разглядывал мелькающие за окном перелески и проплывающие заснеженные поля.
Гришуха подумал, что следует познакомиться поближе.
— Вас, наверное, Сережей зовут? — спросил он, обращаясь к Бокареву.
— Сережей, — подтвердил тот.
— А кем вы работаете?
— Электриком, — Бокарев говорил тихо и как-то нехотя.
— И вам нравится ваша работа?
— Да, так, — неопределенно мотнул головой Бокарев. — Работать можно…
— А ему вот это, небось, нравится, — хохотнул Барабанчук, третий из них, парень лет тридцати с вислыми, рыжеватыми усами. Задрав подбородок, он ударил себя по горлу, отчего раздался глуховато-длинный звук.
— Я не пью, — сказал Бокарев. — У меня голова болит после.
— Ха, — округлил бледные глаза Барабанчук. — У моего дяди тоже болит, а вот уж лет двадцать как пьет.
Помолчали.
— А вы, Сережа, в совхоз по охоте поехали? — опять обратился Гришуха к Бокареву.
— Нет, — отозвался тот. — Не по охоте. Отказывался. Начальник участка уволить даже собирался.
— Ну, а вы?
— Пошел к юристу. Тот сказал — не имеет права. — Во время разговора Бокарев продолжал равнодушно смотреть в окно.
— И отчего же вы поехали?
— Четвертый разряд обещали дать. Я уже полтора года, как из деревни, а все третий да третий…
— Ну, ты, деревня, даешь, — хохотнул опять Барабанчук. — И справки навел и разряд выбил. Ну, даешь!
— А вот вы! — повернулся к нему Гришуха. — Вы по охоте?
— Как ни странно — да! И если начальство желает знать, могу объяснить. — Барабанчук улыбался, сквозь его усы сверкали крупные зубы. — Во-первых, я сознательный, во-вторых, у меня все есть: квартира, жена, да и разряд выше некуда. Ну, а в-третьих, отдых в деревне всегда полезен…
— Но какой тут отдых? — недоумевающе спросил Гришуха. — Мы же работать едем.
— Едем-едем, — усмехнулся Барабанчук. — Работать-работать. Ты-то хоть раз работал в деревне?
— Работал. (На первом курсе Гришуха и в самом деле убирал картошку в колхозе.)
— Ах, работал, — сказал Барабанчук. — Ну-ну.
Он замолчал. Молчал и Гришуха. Бокарев все так же равнодушно смотрел в окно.
3К вечеру ударил мороз. Ледяное его дыхание захватывало электричку; теперь же, когда они стояли на маленькой площадке-полустанке, мороз нахально лез за куцые воротники фуфаек, щипал уши и носы, а у Барабанчука нависал на усах, сгибая их в еще более крутую дугу.
Оглядев Степное, аккуратной кучкой брошенное сразу за высокой насыпью железной дороги, решили идти к группе двухэтажек, расположенных в центре: правление совхоза должно быть там… Напустив туману, они вошли в полутемное фойе и не заметили вначале маленькой старушки, сидевшей за столом и равномерно двигавшей спицами.
— Извините, — сказал Гришуха. — Мы на заготовку хвойной лапки. Вы не подскажете, к кому нам обратиться?
— На лапку? — застыли руки у старухи. — Ежели на лапку, то к агроному. Только нет его — воскресенье-то, небось, еще не кончилось?
— Как нету? — сказал Гришуха. — А как же мы? Нас же определять надо.
— Не знаю, эх, не знаю, — вздохнула старушка. — А чего вас определять? Езжайте в Южное, там и определитесь.
— Вы нас не поняли, — сказал Гришуха. — Мы посланы в Степное, вот и в командировках стоит: «Село Степное. Заготовка хвойной лапки».
— Ох, и несуразный ты, — опять вздохнула старушка. — Да ты поглядь округ. На десять верст дерева не встретишь. Степное — мы. Степное! А лапку готовят в Южном и возят сюда.
— Все же непонятно, — Гришуха оглянулся на Барабанчука и Бокарева. — Что же теперь делать?
— Что тут непонятного, в командировках и не такое бывает, — сказал Барабанчук и шагнул к столу. — Бабуля, а бабуля, командировки где отмечают?
— Пошто я знаю, — пожала худыми плечами старуха. — А все в Южное ездят, стал быть, там и отмечают.
— Ну, и отлично, — сказал Барабанчук. — С транспортом как? Порядок?
