Тонино Бенаквиста - Всё для эго (Сборник рассказов)
— Ну, рассказывай!
Доктор Режен усадил меня в кресло напротив себя — так начались самые тяжкие пятнадцать минут моей жизни.
— Мину, ты знаешь, что в минуте шестьдесят секунд?
— ?.. Мы проходили в школе…
— Ты проходила в школе, но у тебя никогда не было ощутимого доказательства. Ты никогда не ощущала этих шестидесяти секунд, ты никогда их не проживала. А сорок пять раз по шестьдесят секунд — это чуть больше, чем вечность.
— Но что произошло за эту вечность, черт возьми!
— Молчание. И только. И глаза. Замершие. На мне. Легкая улыбка время от времени, и ты не понимаешь почему. И снова глухое молчание. И ты не знаешь, сможешь ли ты выйти живым. Никогда в жизни я не забуду этот взгляд.
— Ты уже говорил мне то же самое про предыдущего.
— Предыдущий хотел, чтобы я ходил к нему каждый день в течение года или двух. Потом он согласился на три сеанса в неделю. Уж лучше сразу в сумасшедший дом.
— А самый первый?
— Самый первый оказался женщиной.
— И что это меняет?
— Как это «что меняет»? Ты хочешь, чтобы я обсуждал с женщиной свою личную жизнь? Поведал ей свои фантазии?
— Что уж такого особенного в твоих фантазиях?
— Это мужское дело. Что она может в этом понимать?
— Что это за мужские фантазии, о которых нельзя рассказать женщине? В этом не признаются? Что-то, что ты не можешь пережить со мной? Я что, оказалась не на высоте? Ну-ка, выкладывай!
С некоторых пор я полюбил сверхурочную работу и перестал возвращаться домой раньше десяти часов вечера. По субботам под любым предлогом я старался избежать встречи с женой. По воскресеньям я готов был идти в гости к кому угодно, лишь бы не остаться один на один с Катрин. В те редкие дни, когда это все же случалось, мы говорили только об этом. Скоро она убедит меня в своей правоте. У меня омерзительное настроение, мне ничего не хочется, и когда вечером я возвращаюсь домой, мне не хочется видеть своих домашних. Слово ужасно, но мне придется признать — у меня депрессия. Даже мой коллега Жан-Люк это заметил.
— Уже поздно, отправляйся-ка домой, открой баночку пивка и поставь комедию с братьями Маркс.
— Не хочется.
— Иди домой, тебя Катрин ждет, я сам схожу к архитектору, отнесу документацию.
— Да нет, я схожу. Если повезет, она уже будет спать, когда я вернусь.
Разве я виноват, что одна мысль рассказать о себе чужому человеку ужасает меня… От этого я стану только еще несчастнее. Катрин хотела, чтобы я задумался, почему так яростно отказываюсь, а я не знал, что думать и как выйти из штопора. Нужно готовить специалистов по страху перед психоанализом. Людей, которые доброжелательно будут выслушивать вас, если понадобится — годами, чтобы однажды освободить вас от этого страха.
Подъезд старого дома. Папка с документацией не пролезает в почтовый ящик архитектора, а консьержки в доме нет. Я ищу звонок с надписью «Ронсар».
— Я принес вам документацию.
— Заходите. Четвертый этаж.
Так я выиграю еще десять минут, уже неплохо. Вчера я проболтался полчаса в кафе, чтобы быть уверенным, что жена уже поужинала. Я уже больше не бываю голодным, и хуже всего для меня встретиться с ней лицом к лицу.
Дверь открывается, на пороге появляется фигура.
Рыжие кудри обрамляют овал невероятно нежного лица.
Учащенное сердцебиение.
— Мне совестно, что я заставила вас тащиться по лестнице. Может, зайдете на минутку? Вы Жан-Люк?
Мое лицо пылает. Кровь стучит в висках.
— …Нет, его коллега, Алан, я тоже работаю над этой документацией. А вы… вы архитектор?
— Что, не похожа?
Она протягивает мне руку, которую я неловко, по-мужски, пожимаю.
Желудок сводит. Ноги ватные. Я захожу в коридор, бумаги выскальзывают у меня из рук, я еле успеваю подхватить их.
— Буду работать над ними всю ночь. Мне обязательно надо представить их завтра в региональный совет.
— Извините, мы никак не могли получить раньше отчет из Гайака.
— Я прекрасно понимаю, что вы тут ни при чем. К тому же с вашей стороны очень любезно принести эту папку прямо сюда. Я как раз пила аперитив, не хотите?
Есть люди, которых знаешь всю жизнь и забываешь, едва потеряв из виду. Десять минут назад я вышел от Элизабет, и мне нужно будет совершить усилие, чтобы сделать вид, будто ее никогда не существовало. Мы выпили по бокалу бургундского, поговорили минутку — она, усевшись на подлокотник кресла, юбка чуть задралась до середины бедра, а я — в неестественной позе, в твидовом пиджаке, пытаясь сойти за блестящего собеседника. Я бы отдал год жизни, чтобы почувствовать вблизи запах ее духов. Совсем близко. Хуже всего то, что в ее поведении было нечто большее, чем простая вежливость. Чтобы быть в этом уверенным, мне пришлось бы зайти гораздо дальше, чем просто бокал вина, а теперь я, наверное, никогда не узнаю, понравилось ли ей что-то во мне. Да и как может понравиться мужчина, у которого голова забита всякой ерундой.
— Ты вернулся еще позже обычного.
Я не знаю, что ответить, и потому молчу.
— Я оставила тебе поесть, на кухне.
Элизабет, ты была всего лишь мечтой, которая растворяется в бессвязном тумане 150 мг валиума. Еще теплое рагу из кролика ждет меня на столе. Грустная и нежная Катрин гладит меня по затылку. Похоже, что в жизни у нас есть право только на одну женщину, и, наверное, это она.
— Ты любишь меня, Алан?
— Да.
— А мой кролик тебе нравится?
— Да.
Она украдкой легонько целует меня с заговорщицким видом.
— Знаешь, дорогой, пока я ругалась с мясником, я слышала, как одна женщина рассказывала, как она вышла из депрессии. Так приятно на нее посмотреть, она говорила, что…
Неожиданно я разражаюсь слезами.
Катрин обнимает меня.
— Вот увидишь, любимый. Нужно только, чтобы ты нашел кого-то, с кем ты почувствуешь себя в своей тарелке, отличного специалиста.
Я хорошенько выплакался, как ребенок, потом неожиданно, как по мановению волшебной палочки, замолчал. Вытащив платок, я миролюбиво сказал:
— Ты была права с самого начала, Мину.
«Легран. Гравер». Человек стоит у станка. Тот, кого я принимаю за хозяина мастерской, постарше, направляется ко мне.
— Добрый день, я хочу заказать вот такую табличку.
— Самый распространенный вариант — золоченая, но у меня есть и другие. Вы какой шрифт предпочитаете?
— Мне надо точно такую же.
— И что написать?
— Ну… напишите «Профессор Гиянкур. Психоаналитик. Прием по записи».
Неожиданно хозяин бросил подозрительный взгляд на своего помощника, схватил меня за руку и потащил в заднюю комнату.
— Скажите, профессор… Мне бы нужен совет.
Он понизил голос. Что происходит?
— Вам ведь можно все рассказать, это ваша профессия.
— ?..
— Мне весь год по меньшей мере два раза в неделю снится один и тот же сон. Мы с моей женой катаемся на американских горках на ярмарке. Я одет как обычно, а на ней свадебное платье. Ей страшно, она кричит, я оборачиваюсь и вижу, что за нами сидят два типа, похожих на клоунов, и они ржут над нами — надо мной и женой. В эту секунду все содрогается, шпалы американских горок разваливаются, все падают в декорации, я тоже ору, еще громче, чем жена. Я просыпаюсь в поту, в полном ужасе. После такого попробуйте-ка снова заснуть. И так уже целый год. Я больше так не могу, и моя жена тоже! Что вы об этом думаете, профессор?
— Так сразу трудно сказать.
— Американские горки? Клоуны? Свадебное платье?.. К чему все это?
— Когда я могу прийти за табличкой?
— Не раньше среды.
— Я дам вам адрес своего коллеги, у меня огромный список.
— Тебе не обязательно меня провожать, Мину.
— Я тебя знаю. Ты найдешь тысячу предлогов, чтобы не пойти туда.
— Она хочет, чтобы я ходил к ней три раза в неделю, по крайней мере пока. Здесь направо. Ну вот мы и приехали.
— На первых порах я каждый раз буду тебя сопровождать — раз уж наконец-то ты нашел специалиста, который тебе подходит.
— Как хочешь, Мину.
Она останавливается у подъезда, как раз напротив сияющей золотыми буквами таблички «Профессор Гиянкур». Целует меня в лоб.
— Иди, я буду тебя ждать, не бойся.
Я машу ей рукой и вхожу в здание.
— И будь на высоте!
Перепрыгивая через ступеньки, я взбегаю на четвертый этаж. Элизабет слышит мои шаги и раскрывает мне объятия. Мы падаем па пол, сражаемся, чтобы сорвать одежду, катимся до балконной двери, я поднимаю ее и прижимаю спиной к стеклу. Мне хочется овладеть ею тут же, стоя, с видом на небо Парижа.
— А твоя жена точно ни о чем не догадывается?
В последний момент я удерживаю неодолимое желание, чтобы бросить взгляд вниз. Катрин стоит, опершись о капот, и дымит сигаретой.
— Вроде бы нет, радость моя.
