Валерий Вотрин - Последний магог
— Чтобы не делала вреда траве земной, и никакой зелени, и никакому дереву, а только людям, которые не имеют нашей печати на челах своих.
— И будет ли убивать их эта саранча?
— Нет, не будет, а будет только мучить пять месяцев.
— Хорошо, хорошо, — довольно кивал Чуйхулу. — Очень хорошо!
Как бы я ни относился к Чуйхулу, от него довелось узнать много интересного. Когда он был в духе и не приставал ко всем с придирками, он был хороший наставник, терпеливый и многознающий. Помню, как поразил меня его рассказ о землях, окружающих землю Магог. Начал он с того, что перечислил их, назвал столичные города, имена правителей, и кто сколько правит, и сколько народу в каждой стране живет, и чем народ этот занимается. Особенно же поразило нас всех, что живут в этих соседних с нами землях такие же люди, как мы.
— А как же псоглавцы? — неуверенно спросил кто-то. — Мне отец рассказывал…
— Чушь! — обрубил Чуйхулу. — Никаких псоглавцев на свете в помине нет. И чертей с лошадиными головами нет, и одноглазых людей, и земель, где водятся одни львы. Все это недостоверные байки.
В это совсем было трудно поверить, потому что о земле львов мне рассказывала мать с доподлинных слов одного человека, побывавшего там и видевшего львов собственными глазами. Человек это был уважаемый, хоть и сумасбродный: в молодые годы он бежал из страны, чтобы посмотреть мир, а потом, спустя много лет, вернулся рассказывать дивные истории. Поговаривали, что у него какие-то особые отношения с тэнгэрами. Слушать его собиралось полхосуна. Жаль, он скоро умер от какой-то болезни, которой заразился в чужих землях.
— А люди, живущие в соседних странах, — грешники? — спросил я у Чуйхулу.
Он важно покивал.
— Хороший вопрос, Шепчу, очень хороший. Нет, верные мои, люди эти тоже молятся Великому Небу, и когда прозвучит Труба, мы пройдем сквозь эти земли, не трогая тамошних обитателей, и с их помощью обрушимся на землю Огон.
— А где эта земля? — вырвалось у меня.
Чуйхулу смерил меня долгим взглядом.
— Ты так хочешь это знать, друг Шепчу? — спросил он.
Знать-то я хотел, но после его вопроса сразу же расхотел.
— Наверное, — промямлил я. — Интересно же…
— А вот небеса тебе и покажут путь, — улыбнулся Чуйхулу. — Скоро, очень скоро прозвучит Труба… Или ты в этом сомневаешься?
— Нет-нет, — поспешил я его заверить. — Нисколечко.
— Вот и хорошо, друг Шепчу. Очень хорошо.
Вскоре меня стали ставить в караул у ворот беговой урды. Дело караульного нехитрое: стой себе и не спи. Я и не спал — смотрел на звезды, думал. Много о чем думал я, стоя на карауле и охраняя бегову урду. О Нишкни думал, о матери, о Красном кургане, о рассказах Чуйхулу. Иногда задумывался так, что не замечал появления Чуйхулу, который тихонько подбирался и рявкал:
— Кто я такой?
— Ты — Чуйхулу, наш командир, — в один голос отвечали мы, караульные.
— Нет! Я — злой враг, пробираюсь в урду устраивать козни. Что надо делать?
— Хватать и вязать!
— Исполняйте!
Мы с готовностью набрасывались на него, прижимали к земле и начинали вязать.
— Отпустите! — хрипел Чуйхулу. — Отставить!
— Молчать, злой враг! — орали мы в ответ, продолжая крепко его вязать. Чуйхулу хрипел и ругался. Мы брали его, связанного, с двух сторон, как бревно, и тащили во двор урды. Тут развязывали.
— Хорошо, очень хорошо, — бурчал довольный Чуйхулу и, почесываясь, уходил спать.
Много ночей простоял я на карауле, пока не явилось мне то мое откровение. Никогда его не забуду. Помню, мы с Мычу только что отволокли связанного Чуйхулу на двор и там, развязав, отпустили. Он сначала брыкался, изображая непримиримого врага, но, будучи развязан, отправился спать, весьма довольный нами и самим собой. Решил немного соснуть и Мычу, утомленный схваткой. Я один не мог спать и остался на карауле, обуреваемый мыслями и воспоминаниями. Передо мной расстилалась степь, смутно белела дорога. Из каждой щели, от каждой травинки возносился к звездным небесам стогласый хор сверчков.
— Истинно говорю! — загремел вдруг сверху и, кажется, со всех сторон неведомый голос. — Заколот должен быть черный баран с белой ноздрей, а не белый баран с черной! Иди и скажи — воистину, если ослушается, то горе ему, и родным его, и близким его, и близким близких его, и родным родных его…
По-моему, я в остолбенении что-то произнес, потому что голос осекся.
— Что? — подозрительно спросил он. — Кто здесь?
— Это я, Шепчу, — тонким голосом отвечал я. Меня взял страх, зуб на зуб не попадал у меня. — А ты кто? Ты где?
— Я кто? — взвыл голос. — О случайное существо, оказавшееся на моем пути! Я — Великий Дух Балбан! Почему ты здесь? Как ты здесь оказался? Отвечай, если хочешь жить!
— Я стою тут на карауле, — отвечал я.
— На карауле? А что у тебя есть?
— Вот пика есть, — стал показывать я не без гордости. — Сабля вот. Есть железный шелом.
— Шелом! — закричал он так пронзительно, что волосы у меня на голове встали дыбом. — А баран? Баран у тебя есть?
— Барана нет, — твердо отвечал я, сжимая пику.
— А у кого он есть? Черный баран с белой ноздрей? Он должен быть принесен в жертву завтра к полудню, иначе стране грозят неисчислимые бедствия!
Я не знал, у кого есть такой баран. По правде говоря, мне никогда не доводилось видеть черных баранов с белыми ноздрями. А сколько я этих баранов видел, даже не упомню. Сотни баранов выпас я за свою жизнь. И лошадей. Лошадей я тоже много пас. Так я Великому Духу Балбану и сказал.
— Постой, — произнес он, захваченный новой мыслью. — Караульщик, ты почему меня слышишь? Где шаман?
Я огляделся. Никаких шаманов поблизости было не видать. Передо мной расстилалась степь, смутно белела дорога. Царила тишина — стогласый хор сверчков разом умолк.
— Великий Дух Балбан! — позвал я несмело.
— Ну чего тебе? — недовольно отозвался голос.
— Ни одного шамана поблизости нет.
— Ни одного? Так-таки ни одного?
— Ни единого.
Дух замолчал. Чувствовалось, что он погрузился в глубокие раздумья, и раздумья эти касались меня.
— Хорошо, — произнес он наконец, и в голосе его слышалось сомнение. — Пойду поищу шамана.
— Великий Дух Балбан! — позвал я снова.
— Ну что опять?
— А мне что делать?
— Как что делать? — завопил он так оглушительно, что волосы опять поднялись дыбом у меня на голове. — Стоять на карауле!
— А как же твое поручение? Передать его?
Но он мне ничего не ответил. Он исчез.
Весь остаток ночи я простоял без сна, раздумывая об этом необыкновенном приключении, и много мыслей роилось в моей голове.
МАХ
Наутро я отправился к бегу. Сначала меня остановили нукеры на дальних подступах к шатру.
— Срочное сообщение для Гога! — что есть сил завопил я им в лицо.
Они отшатнулись.
— От кого? — неуверенно спросил один.
— От Великого Духа Балбана! — завопил я в ответ так, что они присели.
Переглянувшись, они повели меня к нукерам второго круга. Там повторилось то же самое. Когда я, окруженный толпой нукеров, предстал перед бегом, голоса у меня совсем не осталось.
Бег кушал. Перед ним стояло огромное блюдо с пловом, и он погружал в него щепоть, выуживал горстку жирного риса вперемешку с кусками мяса и отправлял в рот. Так он кушал, равномерно и раздумчиво. Когда меня ввели в шатер, блюдо почти опустело. Бег поднял задумчивый взгляд и узрел меня.
— Кто таков? Зачем тут? — спросил он высоким голосом.
С момента моего наречения прошли годы. Бег постарел. Стал лысый и совсем толстый. Под глазами появились мешки.
Я открыл рот и прохрипел:
— Слушай, Шумбег! Так говорит Великий Дух Балбан!
— Кто это такой? — не слушая меня, спросил бег, обращаясь к нукерам. Они не решались ответить, переминались с ноги на ногу.
— Кто осмелился пустить? — завизжал бег, багровея.
И тут голос вернулся ко мне. Вот какое чудо — не явление Великого Духа Балбана в ночи, не послушные моему слову нукеры, а вот это: голос неожиданно вернулся ко мне.
— Слушай, Шумбег! — заревел я так, что за стенкой шатра тревожно заржали лошади. — Так говорит Великий Дух Балбан: заколи черного барана с белой ноздрей, а не белого с черной! Так говорит Великий Дух, Шумбег, и если ослушаешься, то горе тебе, и родным твоим, и близким твоим, и близким близких твоих, и родным родных твоих, — ибо так говорит Балбан, Дух Всемогущий!
После этих слов шатер бега неожиданно наполнился шаманами — они молча лезли отовсюду, некоторые даже приподнимали полы шатра и вползали внутрь на животе. Уже не нукеры окружали меня — шаманы. Столько шаманов, собравшихся в одном месте, я в жизни не видел. Некоторые были оборванные и грязные, некоторые — гладкие и сытые. Был тут и Болбочу, совсем опухший, шатающийся, непонимающе поводящий глазами вокруг.
