Гор Видал - Калки
Едва я вышла из лифта, как женщина направилась ко мне. Когда я протянула руку, она сложила ладони и поклонилась. Таким оказалось мое первое знакомство с индийским «пранам», то есть приветствием. Я тоже поклонилась.
— Пранам, — сказала Лакшми.
— Привет, — ответила я.
— Присядьте, миссис Оттингер.
— Спасибо… Миссис Калки?
— Зовите меня Лакшми.
— А вы меня — Тедди.
Мы сели на диван. Большинство постояльцев ушло на ленч. Вестибюль выглядел весьма экзотично: медь из Бенареса, яркие мозаичные плитки, пальмы в горшках, ветки которых шелестели в потоках ледяного воздуха, источаемых плохо отлаженным кондициднером. За десять лет скоростных полетов из одной точки земного шара в другую я узнала большинство международных отелей и ненавидела их попытки поддерживать равновесие между типично американскими неудобствами, предписанными святым Конрадом Хилтоном, и ужасными местными требованиями к цвету. Нью-делийский «Оберой-Хилтон» был классическим примером такого сочетания.
Как ни странно, несмотря на то, что я облетела весь земной шар, до прошлого года я ни разу не была в Париже — единственном городе, по-настоящему возбуждавшем мое воображение. Я могла побывать в нем несколько раз — по пути в какое-нибудь другое место. Но я решила: нет. Подожду, пока не влюблюсь. И прошлым летом все-таки совершила это путешествие. Но я отвлекаюсь. Достаточно сказать, что я оказалась достаточно романтичной, чтобы смотреть на Париж не из окон отеля «Хилтон», а видеть его влюбленными глазами. Я уверена, что в предыдущей жизни была француженкой. Учась в Беркли, я получила премию за перевод первых двух глав «Человека, который смеется». Какой была бы моя жизнь, если бы я получила степень магистра не в области технических наук, а по французской литературе? Или не вышла бы замуж за Эрла-младшего? Если бы я… была кем-то совершенно другим? «Consoletoi, tu ne me chercherais pa si tu ne m’avais trouvé». Снова Паскаль: «Утешься; ты бы… никогда… не искала меня, если бы уже не нашла». Я бы никогда не стала этой ненавистной личностью (его слово, не мое), если бы эта личность не нашла меня сама.
Лакшми улыбалась. Она была застенчивой или казалась такой.
— Вы прихватили с собой, — неожиданно спросила она, — свое удостоверение летчика?
Я удивилась.
— Да. Но я здесь как журналист, а не…
— Вы умеете летать на «Лирджете»?
— Конечно. Но я здесь затем, чтобы получить интервью у вашего мужа.
— Конечно. — Лакшми была уменьшенной копией молодой Грейс Келли в «Последнем шоу». — Но Калки хотелось бы, чтобы вы помогли ему. Как летчик…
— Богу нужна помощь? — Эта реплика была явно заимствована у Арлен. — Извините. Надеюсь, вы не сочтете меня бестактной. — Лакшми с самого начала показалась мне привлекательной. Как женщина и как… Лакшми.
Она продолжала улыбаться.
— Тедди, бог требует от нас многого. Мы только что купили «Лирджет». Он стоит здесь, в аэропорту. Вчера я приехала из Катманду, чтобы забрать его. Но у летчика началась дизентерия. А второй пилот не умеет летать на таких самолетах. Так что вас мне сам бог послал. Вы поможете нам, правда? Сядьте за штурвал «Гаруды». Пожалуйста.
— Меня легко убедить. — Тем более такой красивой девушкеу мысленно добавила я. — А что такое «Гаруда»?
— Согласно легенде, так звали огромную птицу, на спине которой обычно летал Вишну. Я подумала, что это имя подойдет «Лирджету». Надеюсь, мы вам понравимся.
Не успела я пылко согласиться, как нас прервал доктор Ашок. Он шел к нам и мерзко улыбался. Парик косо сидел на его голове.
— Мадам Оттингер! Вы проснулись! И уже нашли друг друга! — Доктор Ашок метал в нас восклицательные предложения; видимо, он тоже прошел школу Вейса. Теперь я была как никогда уверена, что он — агент правительства. Прежде всего, он узнал Лакшми. Но я не встречала в прессе ни единого упоминания о ней. Тем более фотографии.
К моему удивлению и досаде Лакшми, доктор Ашок закряхтел и начал медленно опускаться на колени.
— Прекратите! — Голос Лакшми был негромким, но очень решительным; похоже, что и она не избежала влияния Г. В. Вейса.
Раздался треск пораженных артритом суставов, и доктор Ашок начал медленно выпрямляться. Судя по всему, подъем был болезненным, однако это не помешало ему промолвить:
— Пранам, ох… царица небесная. Ох…
— Для этого будет достаточно времени в Вайкунте.
Согласно бесценной «Индуистской мифологии», Вайкунтой называлось небо, на котором жили бог Вишну и его жена Лакшми.
Воспринимала ли я тогда это всерьез? Нет. Во-первых, я страдала от разницы во времени и непривычки к чужой культуре. Во-вторых, я никогда не испытывала ни малейшего интереса к Христу (ученому или чудотворцу), Магомету, Моисею и всякому из любимых идолов человеческой расы. Я выиграла диспут у руководителя отделения французского языка и литературы Университета Беркли. Я утверждала, что Декарт потерпел неудачу, пытаясь доказать существование бога. «Je pense, done je suis»[10] — это не истинное утверждение, а всего лишь слова, произнесенные актером в сторону. Декарт хотел найти реальное доказательство существования бога. Он делает это, утверждая, что человек конечен, а господь бесконечен. Как может кто-то конечный представить бесконечное, если бесконечное (бог) здесь не присутствует? Очень просто. У нас нет опыта вечности, но мы без труда можем ее себе представить, пусть очень приблизительно. Мне нравится только то, что доказуемо. Например, если бы Амелии Эрхарт не существовало, я бы осталась на земле и изучала философию.
— Я поеду в Катманду, ох, рожденная океаном, ох, мать мира… Там я предстану перед твоим непогрешимым супругом, бесконечным, спящим на водах…
Несмотря на наше нетерпение, доктор Ашок сумел процитировать еще несколько из многих тысяч постоянных эпитетов богини Лакшми и бога Вишну, последняя инкарнация которого (как думали многие, но не я) произошла тридцать пять лет назад, когда в ирландском квартале городка Индастриал-Кэнал у озера Понтшатриан близ Нового Орлеана родился мистер Дж. Дж. Келли.
— У нас рады всем, доктор Ашок, — коротко кивнула Лакшми, давая знать, что беседа в индуистском стиле окончена. Изображая глубочайшее почтение, доктор Ашок попятился и склонил голову. Помню, в тот момент я подумала, что он вызывает у меня омерзение.
— Он ваш враг, — небрежно сказала Лакшми.
— Насколько я понимаю, ваш тоже.
Вместо ответа Лакшми смерила меня долгим взглядом. У меня порозовели щеки. Должно быть, я вспыхнула, что случается со мной довольно редко. Потом она сказала:
— Давайте посмотрим на людей. — Странная замена выражению «давайте прогуляемся», подумала я. Но, в конце концов, она была божеством. Или считала себя таковым. Никакой разницы? «Я мыслю…»
Тот час-другой, когда мы с Лакшми гуляли по старому кварталу Нью-Дели, определили мое будущее. Я влюбилась в нее. Я влюбчива. Арлен считает меня неразборчивой в связях, но это не так. Я могу быть фригидной. Видимо, содержание нравится мне больше, чем форма.
Лакшми говорила очень мало. В ее словах не было ничего особенно интересного, но мне не было до этого дела. Я ощущала эйфорию. Мне больше нравилось ее молчание. Были моменты, когда казалось, что мы действительно стали одним целым. Отец говорил, что Амелия тоже могла подолгу молчать.
Мы посетили индуистский храм, в котором жили одни обезьяны. Обезьяны были чрезвычайно умными и очень злобными. Сторож, стоявший у главного входа, дал нам по палке.
— Это плохие обезьяны. Кусачие. Бейте их, миссис. — Он улыбнулся, обнажив зубы, выглядевшие не менее грозными, чем обезьяньи клыки.
Через маленький дворик Лакшми провела меня в каменную часовню без крыши. Каждый дюйм часовни был покрыт прихотливой резьбой. Обезьяны были всюду. Они сидели кучками. Прыгали с разрушенных подоконников и обратно. Внимательно следили за нами. Некоторые протягивали руки, выпрашивая еду. Другие тянули нас за одежду и отставали только тогда, когда им грозили палкой. Они разговаривали — нет, не с нами, а друг с другом. Обстановка была тревожная. Они были настроены враждебно и все сильнее взвинчивали себя.
— Это я. — Лакшми дотронулась лотосом до резного изображения смеющейся девушки, которая тоже держала в руке лотос. — Я рождена морем. — Остальную резьбу, покрытую экскрементами летучих мышей и обросшую мхом, разобрать было трудно.
— Как Венера. Вы похожи на Венеру Боттичелли.
— Возможно, я тоже вдохновляла его. — Лакшми подарила мне боттичеллиевскую улыбку. Она что, шутит? Понять было невозможно. Она прикоснулась настоящим лотосом к вырезанному из камня. Когда лотосы соприкоснулись, я наполовину ожидала увидеть луч света, вспышку молнии или то, что нашептали на ушко Деве Марии в некоей интересной ситуации. Несмотря на мой скептицизм, настроение для этого было самое подходящее.
