Евгений Будинас - Дураки
— Понимаю, — говорит Хащ, отчего-то тяжело вздохнув, — ты хочешь сказать, что выхода у него нет.
Тут позвонили из Дома кино, и мы помчались на очередное собрание.
IIIСтрана шумела, в стране обсуждались поправки к Конституции и проект закона о выборах. Тут не до свинокомплексов, не до привесов и удоев. Тем более не до кино...
Под сводами Фарного костела гремели речи. Как можно новую Конституцию принимать «застойным» доперестроечным Верховным Советом? Тем самым, о выборах в который народ спорил, что легче: поднести «выборщика номер один» (генсека Черненко) к урне для голосования или, наоборот, — урну к нему пришли и начальники, сразу к микрофону:
— Где вы раньше были? Вся страна уже месяц обсуждает проекты, да и у нас все высказались. Одни только творческие интеллигенты изволили молчать до последних дней...
Молодой, но решительный в суждениях товарищ из горкома резюмирует:
— Кому теперь нужны ваши предложения? Надо было раньше не спать.
Я попросил слова для справки.
— Мы не спали. Весь этот месяц мы были заняты. Потому что, получив, извините, по морде, пытались вам доказать, что 30 октября было действительно, а не лишь во впечатлительном сознании «творческих интеллигентов».
Сорвав положенные аплодисменты, я вернулся на место, вполне довольный собой. Но молодому товарищу из горкома было мало. Он снова оказался на трибуне, испытывая жгучую потребность дать неформалам бой.
— Разглагольствовать просто. Это каждый может. Но где предложения по существу? Что-то я их не расслышал... Я вернулся к микрофону.
— Вы хотели по существу? Записывайте. Прямые выборы — раз. Равные выборы, где каждый имеет один голос, — два. Общественные организации, включая КПСС, выдвигают своих кандидатов, но избирает их народ — три. Прямые президентские выборы — четыре, прямые выборы Верховного Совета — пять...
Досчитав до дюжины, я остановился.
— Это по закону о выборах. А по Конституции? — не унимается горкомовец, все еще надеясь выполнить поручение и поставить неформалов и интеллигентов на место.
— По Конституции? Убрать шестую статью о руководящей роли партии в нашем обществе.
Это не я сказал, это Симон Поздний выступил с места. Зал возмущенно зашумел. Это было уже за пределами зафлажкованной территории. Тут Симон Вячеславович, похоже, перебрал.
— Ага, — сказал товарищ из горкома в наступившей тишине, не вставая с места, но зато посмотрев на Позднего, как учитель смотрит на попавшегося хулигана. — Завтра об этом будет доложено товарищу Галкову.
Живем мы, конечно, не по параграфу, но есть по крайней мере две статьи, которые мне мешают.
Это пятая графа в анкете. И шестая статья в Конституции.
Национальность, как известно, человек себе не выбирает (кроме тех случаев, когда он родился евреем и как-то сумел это исправить, взяв фамилию жены, соседа или знакомого матери). Но в жизни она часто играет решающую роль. Не больно много в ЦК евреев.
Партию, напротив, выбирают — те, кто в нее вступил. Естественно, что при этом они признают ее руководящую и направляющую роль, многие как раз из-за этого и вступают. Как в анекдоте:
«Прошу принять меня в партию и правительство».
Но остальные-то при чем?
Неловко получается, когда группа людей, пусть и многочисленная, вдруг провозглашает себя авангардом или даже умом, совестью и честью остальных, руководящей и направляющей силой, противопоставляя себя таким образом всем прочим, да еще узаконив это конституционно.
Назавтра, придя в монтажную, я попросил Юру Хаща больше в политику не лезть, а заниматься конкретным делом. В данном случае делать фильм о производстве, которое в конечном итоге и определяет все.
— Вокруг жизнь кипит, — возражает Хащ, — вокруг революция, а мы тут, как в колодце.
— Юра, митинговать и развешивать флаги, конечно, интересно. Но кто-то должен и работать. Это только Борис Ельцин может уверять, что мы начнем хорошо жить, как только лишим партократию привилегий. Разогнать аппарат, отобрать награбленное, раздать неимущим. Но все это уже было, да и делить-то нечего. Раздав всем икру из закрытых партийных распределителей, мы вряд ли накормим народ. К слову, икры в городе потребляется около шестнадцати тонн в год. Где-то по одиннадцать граммов на человека...
— Но выступил вчера ты лихо, — вздыхает Хащ, перематывая пленку. Ему хочется бороться за справедливость.
— Кому нужна наша лихость? Кому нужна эта трескотня на собраниях?..
— Давай вставим кадры разгона митинга, — не унимается Хащ. — Чего бояться? Или давай вообще это на фиг бросим! — Хащ оживился. — Тем более что вчера тебя избрали в комиссию Народного фронта по проведению выборов.
Это правда, он же, подлец, мою кандидатуру и предложил.
Больше в монтажной Хащ не появился. Его закрутила жизнь кинозвезды. Просмотры, встречи, обсуждения.
Фильм о 30-м мы собрали наспех, а народ смотрит взахлеб — при безобразном качестве съемки, да кустарном монтаже, да тексте наговоренном, что называется, без черновиков. Демонстрируется фильм на маленьком мониторе, экран размером с буханку хлеба, монитор стоит на сцене, в зале триста человек, люди солидные, вроде бы ценители — как наклонились вперед, так и сидят полтора часа, не шелохнувшись. Никаких приемов, никакой художественности, только фото и кинокадры, показания свидетелей, комментарий, а смотрится, как детектив, и реакция зала адекватная. Юра сразу нашел оправдание: это у нас такой жанр.
Тут же принимаются резолюции, тут же собираются средства в пользу оштрафованных властями участников митинга.
По всем телеграммам наконец приехала комиссия ЦК КПСС. Два солидных, располагающих к себе человека.
Услышав про видеофильм, товарищи из Москвы попросили его показать. Смотрели вечером в Доме кино, захотели, чтобы без местного начальства. Уже во время просмотра в зал тихонько пробрался неизвестно кем проинформированный Петр Лукич Ровченко, секретарь горкома партии по идеологии и автор «ориентировок».
Только просмотр закончился, Петр Лукич вскакивает, вроде бы удивленный увиденным, возмущенно кудахчет:
— Потрясающий материал! Где же вы раньше были! Своих, мол, подсиживаете. Почему, мол, раньше не пришли, не показали такие вопиющие безобразия? Тем самым нас подставляете.
— Вы, — говорю, — Петр Лукич, не поняли. Это не для вас фильм, а про вас...
Петр Лукич сначала смутился, потом овладел собой:
— Вот видите, — апеллирует к москвичам, — для них главное — конфронтация, главное — разжигание страстей. А ведь отношения с горкомом у товарища писателя, — и на меня смотрит с ленинским прищуром, — всегда были самыми лучшими. Не так ли? Со мной лично — нет. Не имел чести, но с Григорием Владимировичем Галковым, нашим первым, просто даже дружеские.
Я опешил. Никаких отношений с Галковым у меня не было, кроме неудачной попытки попасть к нему на прием. И газетной статьи про 30-е, оставленной им без внимания...
— Как же никаких?! Самые дружеские! У Григория Владимировича даже ваша книжка есть, с вашим собственноручным дружеским автографом...
От неожиданности я даже покраснел.
Но здесь и московские товарищи испытали неловкость.
Показав им ленту про 30-е, я поступил нечестно. Все-таки сначала я должен был показать ее Орловскому. Теперь выходит, что я его как бы заложил, вынес сор из избы. И никогда мне теперь не узнать, как бы Евсей Ефремович прореагировал, посмотрев материал. Кроме того, «закладыванию» я всегда предпочитал прямой разговор.
Только позвонив в ЦК помощнику и узнав, что Орловский в отъезде, я успокоился.
Но переживал я все-таки зря. Только комиссия отбыла, звонит помощник Орловского. Вежливо интересуется: не очень ли я занят, при себе ли у меня видеокассета?
Все ясно. Приехал Евсей Ефремович, сейчас меня призовут...
Это «сейчас» тянулось с бесконечными перезваниваниями три дня. В конце недели помощник сообщил мне, что Евсей Ефремович очень заняты (видимо, никогда не освободится), но просили передать: «Вам позвонит Станислав Георгиевич Старозевич, вы с ним встретьтесь и порешайте все ваши вопросы, какие — вы знаете».
Хорошо. Спасибо. Непременно.
Один из вопросов я уже «порешил»: Евсей Ефремович знакомиться с нашим шедевром не пожелали.
личный выбор
В холле Дома писателя собралась комиссия Народного фронта по выборам в Верховный Совет СССР. Юрий Драков, высокий и меланхоличный математик из Академии наук, складно обрисовал ситуацию в городе, рассказал, что в каждом округе Народный фронт выдвигает своих кандидатов и создает группы их поддержки. Слушали его внимательно, многие даже записывали.
Тут же вертелся какой-то парень с видеокамерой. Я спросил у Позднего, кто это. «Да так, один человек...» — «Свой? — спрашиваю. — Сможем его найти, если для кино понадобится пленка?» — «Здесь все свои, — он посмотрел на меня испытующе. — Посторонних не держим».
