Илья Штемлер - Сезон дождей
– Мама знает, – вздохнула Наталья. – Я же тебе уже говорила. Мама ночью вернулась с дачи, поругалась с отцом.
– Хорошо, что одна, без отца, – подхватила Зоя.
– Да, мне повезло.
– Представляю, как ты выглядела. С Севкой. Обхохочешься!
– Да уж.
Какое из событий той сентябрьской ночи сильнее запомнилось Наталье? Неожиданная, оглушительная близость с Евсеем, стремительная, точно смерч. Наталья пережила смерч в Крыму, куда ездила на отдых с родителями, года три назад. Дачники едва успели укрыться в погребе дома. А после того, как стих вой и скрежет и они вышли из погреба наружу, то не узнали двор: все перевернуто, разбросано. Особенно поразила мертвая коза, которую, как уверяла хозяйка дома, закинули с небес. Точно так же ее поразило, как Евсей в одно мгновенье уволок спинку дивана в дальний угол комнаты и погасил свет. Темнота доносила до сознания Натальи какие-то отдельные слова Евсея, даже не слова, а звуки. Его горячий, обжигающий рот, мягкий шелк усов. Наталья отвечала ему такими-же чужими, бессмысленными словами. И думала – какое у Евсея легкое, почти невесомое тело. Еще она ждала боль, ведь должна быть боль, Наталья знала. Но боль не появлялась, вообще ничего не ощущалось, кроме испуга и растерянности. И ею овладело любопытство. Даже потом, когда Евсей, завалившись на бок, лежал рядом, тихий и вялый, любопытство вытеснило все прочие эмоции. Она уже собралась было поделиться своим любопытством с Евсеем, как услышала щелканье замка входной двери. Наталья оцепенела. Родители?! Неужели родители вернулись с дачи? Она была уверена, что они уехали на все выходные, была договоренность. Когда Наталья услышала шаги в прихожей, она еще не знала, что мать вернулась одна, что она поругалась с отцом. Оцепенение сменил страх. Хорошо, в комнате было темно, родители редко заглядывают к ней, когда в комнате темно. И тут слух уловил шепот Евсея: «Куртка, на вешалке, куртка и шляпа». К Наталье постепенно возвращался здравый смысл, она догадывалась, что мать вернулась одна, как не раз бывало в последнее время. Наталья набросила халат и вышла из комнаты. Мать стояла у окна спальни под открытой форточкой и курила. «Когда он уйдет, зайди ко мне», – проговорила мать.
Назавтра, придя на работу, Наталья рассказала об этой истории подруге. Неужели Зоя забыла?
– Нет, нет, я помню, ты мне рассказывала, – Зоя продолжала жевать беляш, двигая челюстью в какой-то горизонтальной плоскости.
– Жуешь, точно корова траву, – не удержалась Наталья.
– Вот еще. Я всегда так жую, – Зоя прикрыла ладонью рот и, помолчав, спросила: – Что же мне делать?
– Ничего, – Наталья была недовольна собой. – Ешь, ешь. Что ты, на самом деле!
– Пропал аппетит, – вяло проговорила Зоя и положила на блюдце остаток беляша.
– Ну, Зойка. Что ты на самом деле? Я пошутила, – Наталья не знала, как сгладить свою бестактность. – Тебе и вправду нравится Евсей?
– Да. Я тебе уже сказала. Тебе повезло. И я рада.
– Не знаю, Зойка, не знаю.
– Вот еще. А если будет ребенок?
– С первого раза, что ли? – отмахнулась Наталья.
– Ты что, ненормальная? Еще как!
До конца обеденного перерыва оставалось минут двадцать, можно не только погулять по Невскому, но и посидеть в скверике у Казанского собора.
Что они и решили сделать. Нашлась и свободная скамья на кругу, у фонтана. Девушки сели, откинули головы на спинку скамьи, вытянули ноги. Погода была прекрасная. Странно, от магистрали проспекта – с гулом толпы и рокотом транспорта – их отделяло всего несколько метров, а казалось, слухом овладела тишина. Точно фонтан скрадывал звуки в шелест своих струй.
Наталья могла еще кое о чем поведать подруге. Мать, хоть и соглашалась на замужество Натальи, но без особой радости. Какой из Евсея муж, с его профессией педагога по литературе – копейки считать. А вот отец – как сказала мать – будет категорически против, когда узнает. В его роду никогда не было чужеродцев, тем более – евреев. Ну и что, что у Евсея мать русская, в паспорте-то он – еврей. Ну и что, что у отца Натальи много приятелей евреев – в семье этого не будет. Евсея дальше школы никуда не пустят, известное дело. И на отца Натальи станут коситься, а он рассчитывает перейти на работу в управление на высокую должность в отделе социального обеспечения, в райкоме уже утвердили характеристику.
Нет, не станет она Зойке об этом рассказывать. Может быть, как-нибудь потом, а сейчас так приятно, закрыв глаза, слушать шелест фонтана.
ГЛАВА ВТОРАЯ
1
Металлическая сетка ограждения отделяла фигуры двух мужчин сидящих в камере предварительного содержания районного отделения милиции. Первый из задержанных – худой, смуглый, видимо, азербайджанец – находился там, как понял Евсей Наумович, еще с ночи. Второго – парня лет двадцать пяти, в майке-борцовке – поместили в «тигрятник» уже при Евсее Наумовиче. Понурые, они сидели поодаль на концах длинной деревянной скамьи. Временами азербайджанец вскидывал голову, бил ладонями по щекам, ронял несколько слов и вновь погружался в горестные раздумья. Парень в борцовской майке укоризненно поводил всклокоченной башкой, недовольно хмыкал, но помалкивал – соседство ему было не по душе.
Евсей Наумович поднял глаза. Круглый циферблат часов сырой лепешкой прильнул к грязной стене. Черная минутная стрелка ощупывала циферблат с неохотой и ленью. Казалось, что часы вообще стоят. Свои, наручные, Евсей Наумович оставил дома, забыл.
А все потому, что его торопил дознаватель, да и дворничиха ворчала, ее дежурство заканчивалось, она спешила на участок. Вообще-то Евсей Наумович мог и отказаться идти в милицию на беседу со следователем – какое он имел отношение к младенцу, которого нашла в мусорном баке соседская собака? Но Евсей Наумович узнал в предъявленной фотографии знакомую особу. Но мог бы и не признать. И сидел бы сейчас дома, радуясь уходу Афанасия. А вот признал! Он и видел-то эту особу всего один-единственный раз. Но чем дольше Евсей Наумович сидел в милиции, ожидая следователя, тем явственней память предъявляла подробности злополучной встречи с особой, запечатленной на фотографии. Еще у нее был кот – да, да кот сидел в каком-то лукошке. Только вот как она с котом оказалась в квартире, Евсей Наумович никак не мог себе объяснить. Что же он скажет следователю, а следователь непременно спросит. В возрасте Евсея Наумовича подобные обстоятельства смешны и нелепы. Может, встать, уйти?! И он будет прав – дознаватель торопил, клялся, что следователь ждет. Да, напрасно он ввязался в эту историю, напрасно. А может сказать, что он ошибся, спутал – фотография не ясная, да и зрительная память его оставляет желать лучшего – годы, непростая личная жизнь одинокого пожилого мужчины. Евсей Наумович пожал плечами и глубоко вздохнул – да, так и сказать следователю: вначале внешность женщины на фотографии ему показалась знакомой, а сейчас он сомневается. И у Евсея Наумовича поднялось настроение, он дерзко, с вывертом взглянул в ту сторону помещения, где за столом сидел дознаватель и сосредоточенно писал, раскрыв желтый планшет.
– Таварыш, – услышал Евсей Наумович шепот со стороны «тигрятника». – памаги, да.
Евсей Наумович обернулся.
Прижатое к сетке ограждения лицо мужчины – осунувшееся и бледное – подтверждало догадку, ведь Евсей Наумович столько лет прожил в Баку и мог безошибочно признать своих бывших земляков.
– Памаги, да. Я плохо говору руски. Пиридет началник, я что скажу, все слова потерял. Он злой будет, мне плохо будет. Скажи ему, мой документ забрали.
– Яхши! Азербайджан дилинда даныш, мян билирам, – великодушно произнес Евсей Наумович, предлагая незнакомцу не мучиться, говорить по-азербайджански, он все поймет.
Мужчина обомлел, отпрянул от сетки, но тут-же вновь прижался к металлическим прутьям, вцепившись пальцами в ржавые переплетения. И принялся торопливо излагать свою историю на родном языке. Он мирный человек, сапожник. У него трое детей, жена. Семья снимает комнату в пригороде, в Сертолово. Приехал за товаром в город. Его остановила милиция, они всегда проверяют людей кавказской внешности, идет война в Чечне, могут быть террористы. Кямал понимает – мужчина назвался Кямалом. Милиционер потребовал у него денег. За что?! Почему?! Документы были в порядке – паспорт, справка о прописке. Милиционер не слушал, отобрал документы, стал требовать денег. Откуда деньги! Кямал уже купил товар – кожзаменитель, резину, клей, нитки, гвозди мелкие. Осталось только купить детям конфеты. Милиционер сказал: мало! Затащил в машину, привез в милицию, посадил в клетку. Еще вчера привез. Ночью пришел пьяный, с товарищем. Начали его бить, требовать деньги, сумку с товаром куда-то выбросили. Но об этом начальнику говорить не надо, начальник может разозлиться, еще хуже будет. Еще сказали – пусть жена деньги принесет. Откуда жена возьмет деньги, да она и не знает, куда его забрали. Если его отпустят, он поедет в Сертолово, достанет деньги, привезет, он согласен. Только пусть ему на автобусный билет дадут и кусок хлеба дадут. Он никому ничего не расскажет, клянусь Аллахом. Жена нервничает, она по-русски тоже не разговаривает. Наверное, бегает на остановку автобуса, ждет, когда Кямал вернется.
