Игорь Голосовский - Алый камень
Заярский выбрал три папки и раскрыл одну из них:
— Давайте посмотрим… Ну вот… за эти годы Гольдберг три раза выезжал в экспедиции. В Тибет, в Красноярский край и, наконец, в тысяча девятьсот пятьдесят седьмом году в Торжу. После этого он заболел и уже не ездил. Вот, пожалуйста. Во всех экспедициях участвовали одни и те же люди: геологи Паторжинский, Коровин, Мальков и Николаенко. Были еще коллекторы и рабочие,но они в счет не идут… Строганова тут нет.
— А почему одни и те же люди? — машинально спросил Егорышев.
— Это сразу не объяснишь. Дело в том, что Гольдберг придерживался таких взглядов, которые… Как бы вам попроще сказать… Ну, словом, они не разделялись большинством геологов и тогдашним руководством министерства. У Гольдберга было несколько последователей, которые верили в .него. Считали себя его учениками. Они и ездили с ним в экспедиции.
— Понятно, — сказал Егорышев.
Он вышел из кабинета Заярского растерянный и обескураженный. Он не мог себе представить, что все это так сложно.
На улицах зажглись фонари. Белела громада высотного дома; этот дом, освещенный снизу прожекторами, показался Егорышеву похожим на айсберг, как их рисуют на картинках. Вот о такие айсберги разбиваются корабли, застигнутые штормом где-нибудь в Ледовитом океане… Егорышев тоже был застигнут штормом… Он миновал высотный дом и спустился в метро.
Наташа работала, склонившись над чертежной доской. Она не услышала, как вошел Егорышев, и он остановился в дверях, глядя на нее. Он любил смотреть на нее, когда она работала. Если замысел ее удавался, она улыбалась, и ее лицо становилось юным и одухотворенным. В такие вечера она пела, смеялась, тормошила Егорышева. Он с бьющимся сердцем обнимал ее, целовал и говорил так тихо, что она не слышала:
— Моя дорогая ладушка, лада… Умница моя. Вслух произносить эти слова было нельзя, и Наташа не знала, как называл ее Егорышев. Но он и не хотел, чтобы она знала.
Сейчас Наташа не пела и не улыбалась. Она рассеянно смотрела на чертежную доску.
— Вот и я, — негромко сказал Егорышев. Она подняла на него глаза.
— Я был в Министерстве геологии. Там ничего не знают о Матвее. Оказывается, все это очень сложно… Ты не огорчайся, я все равно узнаю. Просто нужно избрать другой путь.
— Какой же путь ты решил избрать? — негромко спросила она.
— Я еще не думал об этом, — виновато ответил Егорышев. — Но завтра я схожу в милицию. Существует же там какой-нибудь центральный адресный стол…
— Наверно, существует, — согласилась Наташа, как-то странно глядя на Егорышева. Она встала, убрала чертежную доску и принесла из кухни ужин.
— А ты? — спросил Егорышев.
— Я уже ужинала…
Убрав со стола, Наташа продолжала работать, а Егорышев прилег на диван с газетой. В одиннадцать часов его сморило. Он закрыл глаза, в этот момент Наташа спросила:
— Ты пойдешь в милицию после работы?
— Да, — сонно ответил Егорышев. — Днем меня не отпустят…
— Хорошо. Я тебе верю… Делай, как знаешь. Я верю, что ты все сделаешь правильно, — помолчав, сказала Наташа.
Она погасила свет и ушла к себе, но с Егорышева сон сразу слетел. Ему показалось, что Наташа как-то особенно произнесла эти слова: «Я тебе верю», и он встревожился, но через некоторое время сумел убедить себя, что тревожиться нечего. Разве не естественно, что она верит ему и надеется на него? Подумав так, он уснул.
…Никакого центрального адресного бюро в милиции не существовало. Это объяснил Егорышеву дежурный капитан с красной повязкой на рукаве. Во время войны такое бюро действительно было, но война давно кончилась, и сейчас в нем нет необходимости. Конечно, органы милиции могут разыскать любого гражданина на территории нашей страны, но для этого нужно объявить всесоюзный розыск. Этот розыск объявляется только в исключительных случаях.
Поблагодарив любезного капитана, Егорышев хотел уйти, но капитан выписал ему пропуск и посоветовал обратиться к товарищу Дарьину, в сто сорок седьмую комнату.
— Возможно, он вам посодействует, — сказал капитан.
Майор Дарьин оказался молодым, подвижным. мужчиной с веселыми веснушками на мальчишеском, вздернутом носу и лукавыми зелеными глазами.
— Дело сложное, — сказал Дарьин, выслушав Егорышева. — Вообще мы этим иногда занимаемся, о нас даже в «Комсомольской правде» писали. Обращаются к нам матери, потерявшие во время войны детей, и дети, ставшие взрослыми… Недавно, например, нашли мы родителей Бориса Антонова. Четыре года искали. Он, оказывается, фамилию свою перепутал. Выяснилось, что он не Антонов, а Назаров. Но мы все равно нашли.
— Четыре года? — переспросил Егорышев.
— А вы как думали? Это вам не в адресном столе справку навести. Взять ваш случай. Вы даже не знаете, жив этот Строганов или погиб. В реставрационной мастерской могли и ошибиться… Как зовут вашего геолога?
— Матвей Михайлович.
— Год рождения, — где родился?
— Родился в тысяча девятьсот двадцать восьмом году, а где, не знаю… Этого он и сам, пожалуй, не знал. Его родители погибли во время бомбежки.
— Когда произошел пожар на теплоходе?
— Четвертого июня пятьдесят второго года.
— Можно запросить республиканские и краевые управления геологии, — задумчиво сказал майор Дарьин. — Если ваш Строганов работает по специальности, там должны его знать. Одним словом, мы сделаем все, что в наших силах. Думаю, найдем Строганова, если, конечно, он жив. Адрес ваш я записал. Ждите. Мы вам сообщим.
— А долго придется ждать? — спросил Егорышев.
— Да уж придется подождать, — усмехнулся Дарьин. — Наберитесь терпения. Месяца через четыре позвоните, я вам скажу, в каком состоянии ваше дело. А может, и раньше все решится…
Из милиции Егорышев отправился в Елисеевский магазин. Сегодня была получка, и он, как обычно, хотел купить для Наташи чего-нибудь вкусного. Она любила конфеты «Грильяж», грецкие орехи и вино «Тетра». Орехи и конфеты Егорышев купил быстро, а за вином пришлось походить. Он ходил по магазинам и не спешил домой, потому что ему нечего было сказать Наташе. Не мог же он ей сказать: «Наберись терпения, месяца через четыре нам сообщат». Сказать так было нельзя, но что можно еще сделать, Егорышев не знал.
«Тетру» он нашел в конце концов в буфете кафе «Националь».
Расплачиваясь с буфетчицей, он увидел Долгова. Долгов помогал раздеваться высокой девушке с прической, запоминавшей копну сена, нахлобученную на голову. Егорышеву было известно, что это очень модная французская прическа. Наташа, дурачась, сделала ее как-то, но ничего хорошего он в такой прическе не находил и считал, что только очень глупые женщины могут так уродовать себя.
Не желая смущать Долгова, Егорышев отвернулся, но тот его уже заметил, засмеялся, шепнул что-то свой спутнице и подвел ее под руку к буфету.
— Москва — большая деревня! — весело сказал Долгов. — Все дороги ведут в «Националь». Познакомься.
— Таня, — сказала девушка и протянула мягкую руку, пахнущую духами.
— Она учится в нашем институте, — пояснил Долгов. — В лесохозяйственном. Представляешь? Дед до сих пор преподает экономику. А Марьюшка ушланапенсию.
— Неужели ушла? — удивился Егорышев.
— Ушла весной, — кивнула Таня. — Ей устроили грандиозные проводы. Старушка растаяла и весь вечер вместо вина пила валерьянку.
— А «Леший» по-прежнему выходит? — опросил Егорышев.
— Выходит —засмеялась девушка.—Икак всегда, ему достается от «Русалки».
На третьем и четвертом курсах много лет подряд выпускались две сатирические стенные газеты, которые находились в постоянной и традиционной вражде. «Леший» выпускался ребятами, а «Русалка» была трибуной девушек. Много остроумных карикатур, стихов и заметок появлялось в обеих газетах… Егорышеву было приятно, что в институте сохраняются старые традиции.
— Что же мы тут стоим? — сказал Долгов. — Сядем за столик.
— Я не могу, — ответил Егорышев.
— Ерунда, — запротестовал Долгов. — Успеешь на свой десятый этаж, выпей с нами рюмочку.
— Конечно, — сказала Таня. — Пожалуйста. Яваспрошу.
Егорышев не умел отказывать, когда его о чем-нибудь просили. Кроме того, спешить ему было некуда, и он был рад вспомнить студенческие времена.
Долгов заказал бутылку шампанского и триста граммов коньяку «три звездочки».
— Только армянский, пожалуйста, — строго сказал он официантке и объяснил Егорышеву: — С грузинским коньяком «Черная пяточка» не получается.
— Черная пяточка? — не понял Егорышев.
— Неужели вы не знаете? — удивилась Таня. — Это коньяк с шампанским. Очень вкусно.
— Делают еще водку с шампанским, — сказал Долгов. — Это называется уже по-другому: «Белый медведь».
Егорышев взглянул на него с интересом. На работе Долгов был тихим, старательным и незаметным. Здесь его словно подменили.
Он острил, пил коньяк с шампанским и рассказывал довольно рискованные анекдоты. Егорышев краснел, а Таня хохотала, и ни тени смущения не было заметно на ее красивом, гладком, напудренном лице.
