Ричард Форд - Трудно быть хорошим
Дила временами пыталась взглянуть на окрестность глазами Уитни Иверсона, и, как ни странно, иногда ей это удавалось. Она воображала себя путником, случайно забредшим в эти места, и тогда ее покоряли первобытная красота океана, темно-зеленые сумрачные кипарисы и спускающиеся к воде скалы в бурых пятнах лишайника. Но чаще они вызывали у Дилы чувство страха и даже ненависти. Ей становилось скучно и отчаянно одиноко.
В этот ничем не примечательный приморский городок Дила с матерью переехали в надежде найти работу. Флора хотела открыть ювелирную мастерскую. Сама идея переезда принадлежала приятелю Флоры — Заку. Он уверял, что открыть здесь мастерскую проще простого. Флора будет мастерить, он — продавать бижутерию в Сан-Франциско, а в будущем, возможно, даже в Лос-Анджелесе. Оттуда привезет материал для работы — золото, серебро, жемчуг. Флора, успевшая за несколько месяцев задолжать за квартиру, согласилась. Дила была недовольна тем, что Флора во всем послушна этому крепкому жеребцу с далеко не джентльменскими манерами. Подозревая, что Зак настаивал на переезде, чтобы пореже видеться с Флорой, Дила оказалась права. Флора все время, если не корпела над серьгами и ожерельями, то сидела одна, потягивая терпкое красное вино, и листала зачитанные дешевые книжонки, которые Зак вкладывал в коробки с материалами для работы, чтобы у Флоры не оставалось времени на всякие разные глупости.
Русые волосы Флоры уже начали седеть. Носила она их распущенными, хотя это совсем не вязалось с уже немолодым лицом. Вдобавок начала полнеть, и все ее попытки сбросить вес за счет усиленной работы ничего не давали, доводя лишь, как сама говорила, до остервенения. Раздражение в душе Дилы мало-помалу уступало место жалости: в каком-то смысле Флора ей больше подруга, нежели мать. Диле часто приходило в голову, что из них двоих она — старшая, и именно ей надлежало бы быть главой семьи. В то же время у Флоры была масса плюсов: славная, чудесно готовит, любит принимать гостей и умеет быть занимательной. Иные из сделанных ею вещиц просто великолепны, а про поделочные камни, которые она искусно вставила в серебряное ожерелье, Зак говорил: смотрятся как настоящие опалы. Талант у Флоры, что называется, от бога. Вот только порвала бы она, мечтала Дила, со своим Заком и не спешила бы заменить его кем-нибудь еще похлеще. Вечно попадались какие-то подонки. Главное: хватило бы твердости, чтобы не пить да не курить марихуану…
Флора с самого начала переживала из-за того, что Диле приходится работать в ресторане. «Даже думать об этом без ужаса не могу», — говорила она, и ее глаза наполнялись слезами. Флоре и самой не раз приходилось подрабатывать официанткой. «Ты — и эта грязь, эти подносы?! Послушай, а может, послать все это к черту? В самом деле, проживем как-нибудь, ведь жили же раньше без этого. Скажу Заку, чтоб он привозил побольше работы, а ты мне поможешь».
Но Дила считала эту перспективу рискованной, возможно, из-за того, что надо иметь дело с Заком, который, Дила была уверена, рано или поздно кончит тюрьмой. И она упрямо держалась за свое место. В выходные дни — понедельник и вторник — Дила подолгу залеживалась с книгой, позволяя матери баловать себя, и та подавала ей завтрак в постель. («В конце концов, детка, ты это заслужила»), на обед готовила ее любимой салат — здесь всегда были свежие овощи и время от времени устрицы.
Когда Флора не занимала дочь разговорами или домашними делами. Дила читала «Бриллианты Юстаса» Троллопа — книгу, которую дал ей Иверсон. Как-то раз после обеда, повстречав его в библиотеке, Дила сказала, что слишком устает, чтобы всерьез заниматься чтением, а телевизора, к сожалению, нет. Прошлой зимой прочитала троллоповскую «Семью Палиссер», а до нее — «Вверх и вниз по лестнице». Тогда Иверсон и посоветовал ей прочесть «Бриллианты Юстаса». «Это мой любимый роман», — сказал он и помчался к себе в комнату. Обратный путь он тоже проделал бегом, — вернулся с книгой, тяжело дыша.
Но чего ради он для нее так расстарался? Она, конечно, хорошенькая, но не бог весть какая красавица; тут Дила не обольщалась, она ужасно стеснялась своих неровных зубов, хотя и научилась скрывать этот недостаток специально отработанной ослепительной улыбкой.
— Интересно, не из тех ли он Иверсонов, — заинтересовалась Флора, узнав как-то, откуда у дочери книга.
Дила заметила, что «Иверсоны» прозвучали в устах матери как «Палиссеры».
— Это одно из самых известных и старых семейств в Сан-Франциско. Ну, знаешь, все эти Хантингтоны, Флуды, Крокеры, Иверсоны. Как он выглядит, этот твой Иверсон?
Дила смутилась, хотя обычно ей легко было с матерью.
— Ну, как тебе сказать, — заколебалась она, — блондин, глаза красивые, голубые, нос небольшой… Еще родимое пятно, но не очень заметное.
Флора рассмеялась:
— В таком случае он не настоящий Иверсон. Они все темноволосые, носатые — настоящие аристократы. И уж среди них-то не может быть человека с родимым пятном на шее — таких они при рождении топят.
Дила тоже рассмеялась, но почувствовала, что по отношению к Иверсону это не совсем хорошо.
Глядя на Флору, Дила в который раз подумала, что мать могла бы жить совсем другой жизнью и достичь большего. Ведь у нее сильный характер. Дила вздохнула — Флору уже не переделать. Весь небогатый жизненный опыт Дилы свидетельствовал: люди меняются редко — и если меняются, то незначительно. Зака в конце концов посадят, появится еще какой-нибудь проходимец, Флора станет еще толще. А годы уходят… И пора наконец Диле оставить детские фантазии о том, как ее удочерят какие-нибудь состоятельные люди. Пришло время подыскать богатого жениха. Решив так, Дила почувствовала себя совсем взрослой.
— Детка, — голос Флоры вернул ее к реальности, — а не выпить ли нам по стаканчику?
— Моя мама спросила, не из тех ли вы Иверсонов? — у Дилы и в мыслях не было спрашивать, но вопрос возник как бы сам собой: она даже растерялась. Они сидели с Иверсоном в библиотеке на маленьком диванчике. Был дневной перерыв, Дила устала и плохо соображала.
Иверсон, в тот момент смотревший своим пронзительным синим взглядом прямо ей в глаза, отвернулся, и Дила увидела вблизи его родимое пятно. Оно побагровело и стало очень заметным.
— Как вам сказать? Я считаю их родителями и вырос у них в Этертоне, но вообще-то я приемыш.
— Что-о?
Дила вспомнила, что с ней в одной школе учились две девушки, которым не повезло; они отказались от малышей, и тех усыновили чужие люди. Значит, и его настоящая мать была такой же, как и те падшие школьницы? Эта мысль неприятно поразила Дилу, в то же время непонятным образом сблизив с Уитни.
— По-моему, они очень переживали из-за того, что я им не родной, — Уитни смотрел мимо Дилы, — особенно когда нарушал их планы: после школы отправился на учебу в Рид вместо Стэнфорда. Да и сама учеба в университете…
Он подыскивал слова, чтобы описать свои чувства к приемным родителям. Дила вдруг захотела оказаться очень далеко отсюда. Ведь с ней никто никогда так не разговаривал. Она в неловкости принялась ловить взглядом солнечных зайчиков, разбегавшихся по запыленным стеклам длинных окон, потом увидела солнечный луч, повисший в пыльном сумраке библиотеки.
В глазах Дилы обаяние Уитни почему-то оборачивалось против него. Его простодушие, стремление выговориться словно разрушали стройные замки ее грез.
Будто почувствовав состояние Дилы, Уитни вдруг остановился на полуслове и застенчиво рассмеялся.
— Вот и поплакался вам бедный приемыш, боже правый, да они утопили меня в деньгах.
Последние слова он произнес как бы в ответ на свои мысли. (Диле вспомнилась фраза Флоры о родинке: «Они таких при рождении топят».) Посмотрела на его руки — сильные, загорелые, с длинными пальцами, и возникло жгучее желание, чтоб он прикоснулся к ней. Прикоснулся вместо того, чтобы заниматься вздорной болтовней.
Вспоминая позже этот разговор, Дила невольно растрогалась. Ведь ужасно знать, что ты не сын родителям, да к тому же не оправдал надежд. Уитни, конечно, ни слова не сказал об этом, но наверняка их все время беспокоило это родимое пятно, не говоря уже о колледже и университете.
Дила и Флора были похожи как две капли воды: глаза зеленые и зубы неровные. Флора считала дочь очень красивой. «Это моя дочь Дила», — говорила она низким грудным голосом.
И все-таки что он имел в виду, говоря «утопили в деньгах»? В самом деле он богат или это шутка? У него старый «фольксваген» с откидным верхом, поношенные рубашки, потрепанные мешковатые куртки. С какой стати богатому ездить на такой машине и ходить в такой одежде?
Вроде ни с какой. Но притом он вроде бы не из тех, кто бросает слова на ветер.
Как бы там ни было, Дила решила, что и так думает о нем слишком много, а неизвестно еще, интересуется ею Иверсон или нет. Вдруг он тот Иверсон, сноб, и вовсе не захочет иметь дела с официанткой.
