Валерий Попов - Третье дыхание
Тот растроганно похлопал меня по руке, взял банкноты.
– Нет, если надо – пожалуйста, – сказал он, – но пусть у меня лежат.
Спокойней мне: если пойдет, то на дело. Не просто так!
“Просто так” уже, наверное, ничего не будет. На кухне бумажку взял.
Расписание ужасов. В восемнадцать ноль-ноль – галаперидол. Ее матери давали. “Успокаивает” так, что не пошевелиться! Высыпал несколько штук на ладонь… Невзрачные на вид, крохотные таблетушки. Был, помню, такой журнал “Химия и жизнь”. Да, химия ббольших успехов достигла, чем “и жизнь”! Глянул на часы: без пяти восемнадцать.
Теперь и ты будешь жить по расписанию. Иди!
Нонна встретила меня, неожиданно – одетая и даже причесанная.
– Венчик! Не давай мне этих таблеток – прошу тебя! Видишь, что они со мной сделали? – (Один глаз не открывается, другой вылез.) – Я буду хорошая. Обещаю тебе! Просто тебя не было и я переживала. А теперь все будет хорошо! Пр-равильна? – бодро, как прежде, воскликнула она.
– Пр-равильна! – бодро, как и прежде, откликнулся я.
Глава 6
Проснулся я оттого, что гулко хлопнула форточка. Приподнял голову.
Нонны нет. Курит? Пейзаж за окном: луна, летящая в облаках, как ядро. На кухню пришлепал. Нет! В кладовку распахнута дверь. Щелкнул выключателем. Бюст Льва Толстого навзничь опрокинут, бесценные мои дары, что я под ним до времени скрывал, на полу валяются, как не имеющие смысла, – и Эйфелева башня, и французские сыры. А я-то вез!
Другое искала. Понятно что! В кабинет свой метнулся: ящик стола выдвинут, бумажник вывернут, валяется сверху. Да, сомнамбулы действуют четко! Все мои африканские сбережения, предназначенные для спокойной жизни в умеренном климате, улетучились с ней: это выходная дверь вместе с форточкой хлопнула. Вот тебе и слезы в обнимку, и жаркий шепот! Дурак!
“Сколько злобы в этом маленьком тельце” – такая шутливая у нас была присказка. Теперь сбылась!
С болью дыша, сверзился с лестницы. Через двор, озираясь: может, она где-то здесь? Как же! Под аркой выскочил на улицу, на углу стоял, вглядываясь во тьму. Через квартал – тьма подсвечена красной вывеской “Лицей”. По-моему, это что-то дорогостоящее? Но деньги-то у нее теперь есть! Что ей цены? Это я притоны Африки обходил стороной
– а ей нет преград! Ну все! Устрою! Двинулся туда. Какая-то старуха, изможденная, растрепанная, шла, сдуваемая ветром. Господи! Так это же она! Если бы раньше, в молодости, кто бы мне такое показал – я бы умер. А теперь – почти спокоен. Кинулся к ней. За тощие плечи схватил. Медленно подняла глаза – стеклянные, абсолютно бездонные, не видящие меня. Тряс ее, голова моталась, но взгляд ее не менялся и явно обозначал: “Ни-кого со мной нету, я од-на! Что-то мешает мне двигаться, но это уй-дет!” Такую вот богатую информацию получил от нее. Не зря бегал! Поверх мятой ночной рубашки надето пальто.
Карманы обшмонал – ни копейки.
– Где деньги? – тряс ее. Бесполезно. Во взгляде лишь надменности добавлялось: “Что это? Кто это встал на моем пути?”
Господи! Я же о нормальной жизни мечтал! Рядом с нашей аркой большая витрина: пышная дубленка под руку идет с отличным пальто. “Вот, – говорил ей, – это мы с тобой идем!” – “В прошлом?” – грустно усмехалась. “Нет. В будущем!” – отвечал. Но будущее – другим оказалось. Все убила она! За стакан водки все отдала! Заметил вдруг плотно сжатый синеватый ее кулачок – жадно ухватился, стал пальчики разжимать. Какой-то смятый фантик изъял. Расправил: сто долларов.
– А остальные где?!
Не отвечала. Лишь все большей ненавистью наливался ее взгляд: комсомолка в лапах гестапо! Тряс ее. Вот что она сделала со мной!
Веселым некогда человеком!.. Как зиму теперь проживем? Холодно уже.
Луна в облаках. Возбуждение сменилось унынием. Надо помирать. А – на что? С новым порывом ярости до пивной ее доволок. За дверью амбал светился, почему-то в ливрее. Элитное место! Попроще не могла найти, чтобы мне не комплексовать, не унижаться? А?.. На милость ее ты напрасно надеешься! Это не жена уже. Это – враг.
Лакей почему-то грубо себя повел – сначала вообще не хотел открывать, отмахивался пренебрежительно. Потом, когда увидал, что я дверь с корнем вырываю, открыл, но узкую щелочку. Не пролезть нам нынче в красивую жизнь!
– Что еще надо?
Значит, что-то было /уже?/ Может, деньги удастся отбить? – жалкая надежда взметнулась.
– Простите… она заходила к вам?
– Заходила? – неожиданно тонким голосом произнес. – Так кто ж пустит ее?
Драка тут не спасет! И на его – да и на любой взгляд – зрелище жалкое. Правильно, что не пустил. Но где ж деньги?
– Постойте! – всунул в щель ботинок. – А деньги она, извините, давала?
– Да показывала стольник баксов! Но такую и за тыщу нельзя пускать!
Я задрожал.
– Между прочим… у нее высшее образование!
– У меня тоже, – сказал он равнодушно. – И что? Милицию вызвать?
– Так денег вы… не брали у нее? – совсем уже униженно бормотал.
Что она сделала со мной! Пластаюсь перед надменным швейцаром.
– Послал ее… – Тут что-то человеческое трепыхнулось в нем. – В смысле – в ночной ларек. Но тут как раз вы появились.
Нормальный парень! Это только она…
– Спасибо вам!
Дверь захлопнулась. Стояли с ней на ветру. Вот она, наша с ней действительность! И не будет другой. В этой надо… как-то себя вести.
Обнял за плечи ее, осторожно к дому повел – пусть швейцар учится, что /всегда/ надо нежным быть. Пусть видит, что не все еще выгорело в нас.
Дома я, конечно, обшмонал ее, нарушил слегка ту идиллию, что на улице представлял. Бесполезно! Несчастья она исполняет до конца!
– Зачем ты пьешь? – проговорил как положено.
– А ты зачем… был там? – пальчиком на окно мотнула, что напротив.
Темное, как всегда. Опять я был “там”! А где-нибудь, интересно, я бываю еще? Ну все. Три часа ночи уже. Думаю, даже она в ближайшее время никаких ужасов не способна совершить. Но ошибся. Пихнул ее на кровать. Наискосок плюхнулась. Ничего. Годится! Для тех, кто последние деньги из дома уносит, очень даже неплохой ночлег. Почти сразу же безмятежно захрапела. Глубокий, освежающий сон!
…Но не таким уж он освежающим вышел. Проснулся от какого-то тихого, монотонного лязганья. Взметнулся, привычно уже. “Медицинская тревога”! Она сидела у меня на койке в ногах и точила большой узбекский сувенирный нож о белую пиалу. Мои любимые вещи. Чуть смерть не принял от них!
– Зарезать меня хочешь?! – закричал я.
– Себя! – завизжала она.
Вывинтил из ее пальцев ножик, вытащил пиалу. Обнял за плечи, к ее кровати отвел. Обмякла, не сопротивлялась. Только какая-то очень горячая была.
– Веч! Мне страшно! Кто-то чужой поселился в меня! Что делать, Веч?
Сама же “чужого” этого подселила! Но что теперь говорить? Стоя на коленях у кровати, гладил ее по голове. Уснула тихо. Но это уже, надеюсь, вся ее программа на сегодняшнюю ночь? Уснул – но как бы все вокруг видя. Во всяком случае, видел, как рассвело. Бледные окна напротив засветились сквозь туман. Скоро я снова “там окажусь”! Не угомонится. Надо Стасу звонить. Хотя еще рано, наверное. Телефон дал служебный, видимо? Может, домашний у Насти спросить? Да нет, пусть уж она отдыхает. Страдания все переведем на себя. Походил по квартире, все более светлеющий. Поглядывал на часы. Полдевятого уже.
Наверное, можно? Психиатры, наверное, рано заступают?
Слушал гудки с колотящимся сердцем.
– А Станислава Петровича можно?
– А Станислав Петрович ушел уже. Сегодня он в ночь дежурил. Полчаса как ушел.
Как раз – когда ты маялся, не решался. Никак не врубишься ты, что совсем новая жизнь у тебя. И прежний облик – приятного человека, соблюдающего приятности, – забудь. Выть будешь по телефону по ночам, и все за это ненавидеть тебя будут! Прежнего симпатягу – забудь.
Неприятная пошла жизнь, с неприятными отношениями. “Третье дыхание” мучительным будет! Знай!.. И это все она сделала, такая маленькая, невидимая под одеялом почти! Блеснули узоры на коже – поглядел на них с кротким вздохом. Такая роскошь – с ума сойти – мне в сердце должна была вонзиться! На место отнес! Прилег на минутку и снова как-то прозрачно заснул, видя эту же комнату… чуть-чуть разве другую. И самое важное упустил – проснулся от бряканья. Утро уже!
Быстро на кухню пошел. Она, сладостно чмокая, прищурив глазки, пила чай… но что-то быстро убрала в хлебницу!
– Что там у тебя?
Поглядела лукаво, потом открыла хлебницу, смущенно сияя, вытащила огромный, на полбатона, бутерброд с джемом.
– …Захотелось, Веч!
Так бы и жить!
– А! Сделай и мне!
Сидели, чавкая. И еще какое-то нетерпение подмывало ее – весело, загадочно поглядывала на меня.
Ну, с ней просто запаришься! – подумал я радостно. То так, то так!
– Ве-еч! – мечтательно проговорила она. -…Какой сон мне снил-сы!
Она была так счастлива, что я почти забыл даже, какой мне “снился сон”. В раю оказались! Отлично же сидим!
