Валерий Попов - Третье дыхание
Она была так счастлива, что я почти забыл даже, какой мне “снился сон”. В раю оказались! Отлично же сидим!
– Рассказать? – спросила, сияя.
От волнения не мог ничего выговорить, только кивнул. Вдруг так и продержимся? Хорошо б!
– Ну… – Она смущенно потупилась, потом выпрямилась. – Как будто я приезжаю в какой-то южный город – весь в зелени, цветах. Понимаю, что это Ровно, где дядя Саша, когда я была еще маленькая, начальником станции служил. Но и где-то помню, что на самом-то деле
Ровно, особенно возле станции, вовсе не такое… Но кто-то специально мне сделал хорошо! И это я понимаю – и от этого счастье совсем какое-то… безграничное. И вот – оборвалось бряканье.
Остановился вагон. Тишина. Солнце. И я так в блаженстве лежу, сладко потягиваясь, потому что знаю, что дядя Саша самый главный тут и меня любит, поэтому можно не вставать, понежиться. Тишина. Солнце. И никого. Счастье. Потом зеркальная дверь отъезжает – “зайчики” пробежали по купе, – и входит дядя Саша, седой, в белом кителе, с ним какие-то начальники – тоже в белом все и красавцы.
– Вставай! – дядя Саша улыбается. “Не хочу-у-у!” – потягиваюсь.
– Ну, тогда, – его заместитель, красавец, говорит, – мы будем на вас брызгать!
Все улыбаются, и появляется пиала…
Пиала – я знаю откуда.
И все они окунают в нее свои пальцы и брызгают в меня. Золотые капли летят. Я смеюсь, отмахиваюсь. И просыпаюсь… Что это, Веч?
Может, это прощанье со счастьем? Вслух я этого не сказал. Мы смотрели друг на друга. Резко как-то ворвался телефон.
– Не надо, а? – вдруг проговорила она.
Вздохнув, я взял.
– Вы меня разыскивали? Что-то случилось? – строго и как-то больно громко, на всю квартиру, проговорил Стас. Нонна застыла.
– Э-э-э… – Никогда еще не было мне так неловко излагать при ней, хотя звонки неудобные бывали.
– Опять обострение? – жестко произнес он.
– Да, да! – радостно вскричал я, словно сообщая о чем-то приятном. О неприятном при ней не могу говорить! Раздирали меня в разные стороны он и она!
– И что вы решили делать?
Хоть бы потише говорил!
– С кем ты разговариваешь? – нахмурилась она.
– Да так! – Я махнул рукой. Вряд ли Стасу понравится такое отношение. А без него – вспомнил я ночку – не обойтись.
– Хотелось бы… э-э-э… встретиться, – мямлил я.
– Привозите ее сюда! – проговорил Стас жестко. – Дома это все бесполезно.
Нонна все поняла. Руки ее дрожали – особенно большие пальцы ходили ходуном.
– Веча! Ну что я такого сделала? Я тебе рассказала сон!
Ну вот и хорошо. И пора проснуться! – заводил себя я. Лепит какую-то чушь про раннее детство. А сейчас возраст немножко другой!
– Когда можно подъехать? – прямо спросил я.
Место уже знакомое: теща померла там. Надоело кривляться. У меня тоже нервы есть!
– Собирайся!
– Куда? – Теперь и лицо ее дрожало.
– В больницу! Здесь ты всех сведешь с ума… включая себя.
– Я… не пойду! Не пойду! Убей лучше меня здесь! – Она схватила узбекский ножик. – Или я тебя убью!
Улыбаясь, я выставил руку.
– Немножко погоди… А… извините – вы машину не пришлете?
Состояние… не совсем транспортабельное, – сообщил в трубку я.
За тещей присылали!
– Это я слышу, – сухо сказал Стас. – Но, к сожалению, транспортом не располагаем. Время приемки – до двенадцати. Жду вас!
Убежала куда-то. Теперь ищи! Дрожала в кладовке, вместе с ножом.
– Я не поеду, Веча. Не подходи!
Я сел за стол, уронив лицо на ладони. Ведь не может же быть, чтоб ужас конца не имел! Попробую друга Кузю подключить к этому счастью.
Занято! Хорошо устроился.
Строго глянув, прошел мимо отец. Видимо, рассчитывает на завтрак.
Оптимист. Твердокаменный оптимист, я бы отметил. И в аду потребует завтрак. “А?.. Что?!. Почему это – нельзя?” Брякнул задвижкой ванной. Водные процедуры? Это умно. Но боюсь, что сегодня будет не совсем обыкновенный день.
– Алло! – Кузя наконец прорезался.
– Салют! – весело произнес я. Нельзя отпугивать. – Ты прокатиться не хочешь сейчас?
Самое мерзкое – не в самом отчаянии, а в том, что его надо скрывать!
– На чем прокатиться?
– А на авто!
– Странная у тебя какая-то игривость с утра! И куда ж?
Нелегко игривость эта дается!
– А… Надо женку в больницу отвезти! – произнес легкомысленно.
Долгая пауза. Давал, видимо, понять. Судя по длительности – много чего. И прежде всего давал понять неуместность такого тона! В следующий раз буду рыдать. Тогда-то он точно испугается и сбежит. А сейчас, что ли, не точно? Если б хотел – таких пауз бы не устраивал!
– Извини… но она – согласна?
Вон какую высокую ноту взял! Решил отказать не просто так, а по причине своего благородства. Умно.
– Ты же знаешь конвенцию… За которую и мы с тобой, кстати, сражались: в психушку нельзя сажать без согласия клиента. Кроме… -
Кузя произнес.
– Кроме? – спросил.
– …Ну, я не помню, старик!
Измотал я его с утра непомерными своими требованиями: конвенцию наизусть знать… Но главное он четко усвоил. И я за это стоял. В общечеловеческом смысле! Но – не в таком!
Объяснить ему разницу? Впрочем, понял бы, если хотел!
– Ну, извини. Подзабыл немножко. Подучу, созвонимся. Извини.
Трубку положил.
Я на часы глянул. Пешком не дойдем. А в транспорте будет за всех цепляться – боюсь, что не хватит моих сил.
Бобу, может, звонить? Его вроде бы принципы не мучают в такой степени, как интеллигента Кузю, – боюсь, что многие в таких конкретных делах услугами беспринципных пользуются, не то замучаешься.
– На связи! – Голос Боба совсем рядом возник.
– Хелло! Это я. Твой тренер по этике.
– А-а.
– Встретиться хотелось бы…
– Голяк лепишь. Что надо-то?
– Да тут… женку в больницу закинуть!
Тут какой-то нарастающий грохот в трубке нас перебил.
– Что это? – закричал я.
– Сукодробилка врубилась! – заорал он ликующе. – Приезжай! Напишешь
– денег дам!
– Позвоню. – Я положил трубку и с гулких просторов вернулся в свою тесную квартирку. Да. Это не его масштаб. Это – твой масштаб. Ты и действуй. Никто не сделает вместо тебя. И желательно – в темпе. Как правильно тот же Кузя говорит, лучше сразу действовать жестко, чтобы потом не пришлось действовать жестоко. Вот только боюсь, что стадию жесткости я давно пропустил – осталась только стадия жестокости.
В кладовке не оказалось ее! Убежала? Но я не слышал, чтобы хлопала дверь! Но она могла и не хлопать. На бегу в спальню заглянул – и затормозил резко: она плашмя на кровати лежала. Вытер пот. И душу вдруг защемило. И облегчение, и жалость, и любовь: не оказывает яростного сопротивления! Она вообще, бедная, на сопротивление не способна.
– Собирайся, – мягко ей сказал.
Хорошо, что как бы в шутку “сбирайся” не произнес. Так мать ее говорила, что в свое время (или с опозданием даже) “сбиралась” по тому же маршруту, что Нонна теперь. Лучше не напоминать.
– Вставай, – качнул ее за плечо. Стадия мягкости. Которая, увы, несколько затянулась – и вот к чему привела.
Тут, как всегда вовремя, раздался уверенный скрип половиц: Командор приближается. Отец на пороге возник, свесив большую лысую голову в комнату, пытливо, как настоящий исследователь, изучая ситуацию. Но сейчас исследователи не нужны. Нужны исполнители – хоть чего-нибудь.
– Утро доброе! – произнес благожелательно.
Кривым кивком я этот факт подтвердил.
– А завтракать мы будем сегодня? – поинтересовался он.
Правильно! Всякие мелкие происшествия не должны сказываться на пищеварении. Тут он прав – и этим и крепок. Это вот только меня всякие мелкие происшествия доконали.
– Ближе к вечеру! – довольно резко сказал и добавил ласково: – Хорошо?
Усмехнулся как не очень удачной шутке и медленно – так он ходит – приблизился. Господи! Если посылаешь несчастья – то зачем их еще и нагружать дополнительным багажом?
– У меня к тебе разговор, – словно не замечая ситуации, доверительно произнес. А зачем ему замечать посторонние ситуации? Он прав. Ему, в девяносто два года свои, дела соблюсти – нелегкая задача. Свой бы путь разглядеть! Понимаю.
– Ты к зубному меня не можешь сегодня отвести? – сморщился вопросительно, глядел мне в глаза.
На Нонну, распростертую на кровати, я указал:
– По одному, ладно?
Довольно твердо это сказал. Но в мягкости – утонешь и не сделаешь ничего.
Некоторое время он еще постоял, усмехаясь, – показывая, что мой отказ не унизил его, да и не мог унизить, – потом с громким хрустом могучего костяка медленно развернулся – и половицы тяжко заскрипели под ним… Несколько позже, батя! Хорошо?
Зато Нонна – ну просто ангел мой – со вздохом уселась, потерла синеватыми кулачками красные глазки и на ножки встала. Нижнюю челюсть, дрожащую, прихватила верхними зубками, немногочисленными уже. Несколько раз вдохнула глубоко, на самом краю удерживая слезы.
