Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 6 2011)
Смеркается.
Может быть, он уже ждёт меня, думает Жанка.
На ней только нижнее бельё. Платье — самое лучшее, какое у неё есть, — лежит аккуратно, вместе с вешалкой, на кровати. Чёрные капроновые колготки. Туфли, украшенные крошечными разноцветными камешками, дешёвыми, зато блестящими.
Жанка смотрит то во двор перед домом, то на платье.
Мне не так больно, как я думала. Я не из стекла. Не разобьюсь. И вообще, можно совсем ничего не чувствовать, если захотеть. Можно собой владеть. Нужно собой владеть. Я же всё-таки человек.
С улицы веет холодком. Жанка беззвучно повторяет: “Человек всё-таки, человек всё-таки”, и постепенно, от осознания своей человеческости, ей становится ужасно себя жаль.
Он появляется ровно в восемь. Пунктуальный, думает Жанка. Такой нарядный.
Жанке хорошо его видно. Стоит, облокотясь спиной на детские качели, делает вид, что спокоен, а на самом деле очень встревожен. Беспрерывно оглядывается, нервно застёгивает и вновь расстёгивает верхнюю пуговицу на рубашке. Ждёт. Боится, что не приду.
Может, я поступаю неправильно, думает Жанка, жадно глотая каждое его движение, каждый жест. Может, иногда нужно думать только о себе. Может, это такое испытание.
Жанка бросается быстро натягивать платье. Подожди, шепчет она, подожди, я сейчас!
Слышно чей-то разговор. Жанка смотрит в окно.
Он стоит, как и раньше, облокотясь о детские качели. Рядом с ним Ирма Ивановна переминается с ноги на ногу.
— Ваня?! — громко говорит Ирма Ивановна. — Что ты здесь делаешь?! Вот так встреча!
— Встреча, — неохотно говорит он, растерянно оглядываясь. — Вот так встреча, Ирма.
— Я вообще-то собиралась на день рождения к одной знакомой, но помнится, кто-то недавно грозился повести меня в кафе... Если предложение остаётся в силе, то я са-гласна, ладно, так и быть...
Ирма Ивановна кокетничает своим довольно натренированным телом, всеми своими бицепсами и трицепсами.
Ваня молчит.
Жанка плачет.
— Я жду одного человека, — неуверенно оправдывается Ваня.
— Женшчину?! — Ирма Ивановна театрально надувает губки.
Ваня молчит.
Жанка плачет.
— Если ты ждёшь Жанку, Ва-ничка, то тебе не повезло, да-ра-гой. Я её ещё полчаса назад встретила в парке. Со Стёпой-кондуктором...
Ваня молчит.
— Я не напрашиваюсь, Ваня, — неожиданно строгим тоном заявляет Ирма Ивановна. — Никогда не была второй и не собираюсь. Адью!
И очень медленно, покачивая бёдрами, отходит в сторону.
Ваня последний раз оглядывается. Смотрит на часы. Половина девятого.
— Ирма! — кричит он. — Подожди. С тобой так трудно договориться! Какая-то ты непонятная!
— Женшчина должна быть за-га-дачная.
— Ирма...
— Ваня...
Они исчезают за углом, а Жанка наконец вытирает мокрое от слёз лицо.
Ей хочется кричать: сука! ты всё врёшь!
Но ни звука с уст.
Жанка стягивает платье. Снова усаживается на подоконник и глубоко дышит. Только дышит.
Сумерки становятся густыми. Соседние дома тонут во тьме.
Она не плохая, думает Жанка, она просто любит его, иначе зачем бы ей быть такой подлой.
Гнев, что собирался внутри, растворяется в тихой печали.
Она любит его, думает Жанка. Пусть им будет лучше.
Над верхушками тополей поднимается бородатая голова Бога.
— Жанна, — торжественно говорит Бог, — ты заслужила Царство Небесное.
Жанка не удивляется. Она ощущает неимоверную лёгкость в теле.
— Ты заслужила Царство Небесное, — повторяет Бог, наверное для того, чтобы Жанка не успела его поблагодарить.
— Спасибо, Боже, — шепчет Жанка, — но...
Её тело на глазах становится изящней, тоньше, меньше, совсем крошечным. На спине вырастают серовато-серебристые крылья — и вот гигантский ночной мотылёк слетает с подоконника в небо, пролетает над двором, над мироновскими тополями, над мироновским вокзалом. Полёт даётся тяжело, потому что крылья слишком большие и слишком тонкие. Кто-нибудь может подумать, что это летучая мышь или даже сова, но уж никак не мотылёк.
— Благодарю тебя, Боже, — шепчет Жанка уже откуда-то оттуда, — но я просила не Царства Небесного. Ты дал мне слишком много. Я просила всего лишь Его.
Canis lupus familiaris (Собака)
Эльвира Владимировна сидит в кабинете № 17. Чтобы найти этот кабинет, нужно подняться по деревянным ступенькам на второй этаж и пройти в конец тёмного коридора.
Эльвиру Владимировну все боятся, потому что она очень принципиальная. Так что в её кабинет заходят обычно лишь те, кто с ней не знаком. Или по ошибке. Или из любопытства — чтобы своими глазами увидеть наипринципиальнейшую женщину на свете.
Внешне Эльвира Владимировна — обыкновенная, ничем не примечательная женщина, волосы обесцвечены пергидролем. Маленькое строгое лицо, не ведающее милосердия. Маленькие фиолетовые губки, сложенные бантиком — из тех бантиков, которые цепляют на похоронные венки. Ногти аккуратно выкрашены красным — цвета артериальной крови. Юбка — чуть ниже колен, в узкую элегантную полоску. Такой же полосатый элегантный пиджак. Минимум украшений. Иногда Эльвира Владимировна надевает очки — “ЧТОБЫ ЛУЧШЕ ТЕБЯ ВИДЕТЬ”.
Ты приходишь к Эльвире Владимировне, допустим, в понедельник.
Понедельник — единственный приёмный день.
Ты — уверенный в себе гражданин Украины. Дважды бывал за границей. Свободно владеешь разговорным английским. Знаешь, что чиновники существуют потому, что ты, выплачивая налоги, их кормишь. Короче, ты входишь в кабинет Эльвиры Владимировны со всей гордостью страны, которую через двадцать лет, возможно, примут в ЕС.
Эльвира Владимировна сидит за столом. Она ничуть не удивлена твоему появлению. Она, можно сказать, тебя только и ждала.
Внимательно оглядывает вновьприбывшего с головы до ног и говорит:
— Подождите, пожалуйста, за дверью.
— Почему?! — негодующе удивляешься ты. — Почему я должен ждать за дверью?! У вас никого нет, вы не разговариваете по телефону, сейчас не обеденный перерыв... Почему мне нужно ждать за дверью??
Эльвира Владимировна не отвечает, а просто смотрит на тебя, и ты, хоть и продолжаешь негодовать, почему-то всё равно выходишь за дверь и ждёшь. Твоё гражданское достоинство пошатнулось. Ты невольно утыкаешься в идиотские стенды, развешанные в коридоре, ты узнаёшь, что АЛКОГОЛЬ + СИГАРЕТЫ = ПОЖАР, а СЕКС — ПРЕЗЕРВАТИВ = СПИД. Бессмысленно бормочешь себе под нос детскую считалку: “стоп-кали-ка-тошка-чёрная-кошка”, но считалка не приносит успокоения.
Да что же это такое?! — срываешься ты. Сколько можно это терпеть?!
Врываешься в кабинет № 17, разгорячённый и злой. Сейчас ты ей покажешь! Она на коленях станет просить о пощаде!
Эльвира Владимировна всё так же сидит за столом. Она не удивлена. Она ждёт тебя. Она знала, на что ты способен, и готова принять бой.
— Отвечайте! — начинаешь кричать ты. — Кто дал вам право держать меня за дверью?! Я пришёл к вам, потому что у меня проблема, которую вы должны решить! И ваша работа — помочь мне, а не сидеть за столом и красить ногти в этот жуткий красный цвет! Вы должны улыбаться мне, щебетать вокруг меня, извиняться и... и... облизывать меня!
— Вы и вправду этого хотите? — спокойно и терпеливо спрашивает Эльвира Владимировна, а ты вдруг опять становишься крошечным-крошечным лягушонком в огромном болоте.
— Послушайте, — говоришь ты уже спокойнее, — я живу в доме тридцать дробь тринадцать по улице Фрунзе. За этот дом отвечаете вы. Ваш ЖЭК, хотел я сказать. И в нём, в этом доме, уже третий месяц не работает лифт. Моя квартира на девятом этаже. Уже три месяца я бегаю по ступенькам, как пятнадцатилетний мальчишка. Сто шестьдесят две ступеньки. Немного, если по ним ходить день-другой. Но три месяца?! Почему вы ничего не сделали за три месяца?!
Эльвира Владимировна поднимается из-за стола и улыбается. Но как-то странно.
Ты уже не хочешь, чтоб она отвечала. Ты вообще жалеешь, что сюда пришёл. Чёрт с ним, с лифтом. Ходил по ступенькам три месяца — походишь ещё три. Тоже мне — социально активный нашёлся! Пусть кто-нибудь другой жалуется.
— Что вы делали три месяца? — шепчешь ты и пятишься к открытой двери. — Что вы сделали за три месяца?
