KnigaRead.com/
KnigaRead.com » Проза » Современная проза » Георгий Давыдов - Крокодиловы слезы .Рассказы

Георгий Давыдов - Крокодиловы слезы .Рассказы

На нашем сайте KnigaRead.com Вы можете абсолютно бесплатно читать книгу онлайн Георгий Давыдов, "Крокодиловы слезы .Рассказы" бесплатно, без регистрации.
Перейти на страницу:

Неудивительно, что ее полюбил странный человек. Разумеется, я имею в виду не деда. А того, кому странная женщина ответила взаимностью.

Деду она отказала. Не знаю, что ей не понравилось. М. б., в нем были черточки купчишки. Есть фотографии той поры. Легко представить, как он выглядел, появившись у нее за кулисами после концерта. Плотный блондин с пшеничным пробором, глаза много ближе к переносице, чем следует не по эллинским, а даже по рязанским канонам красоты. Пухлые пальцы. Впрочем, не лентяя, а труженика. Портфеля еще не было (с портфелем, правда, в театр не ходят). Что еще? Трость, пожалуй. Дань обычаю или франтовству? Теперь не угадаешь.

То, что он сватался, известно мне по рассказам домашних. Этим преданием дорожили не меньше, чем портфелем. Ведь надпись на ее фотографии сама по себе не могла все объяснить: “На память Дмитрию

Андреевичу Иванову – не Ваша Н. Забела”. А м. б., она отказала потому, что была старше? Не исключено, что впоследствии дед учел этот опыт. Он был старше бабушки на двенадцать лет. И хотя такое па в брачном танце считалось классическим, но родители твердили, что она выходит за старика.

Семейные предания умалчивали, долго ли страдал дедушка из-за отказа

Забелы. Разумеется, он преклонялся перед тем, кому она ответила взаимностью. Я не назвал его имени? Что ж: это был Михаил

Александрович, позвольте еще помедлить, помучить, Михаил

Александрович Врубель. Он полюбил ее голос (Забела была звездой оперной сцены) и ее глаза. Вглядитесь в глаза врубелевских ангелов, демонов, пророков, сильфид, глаза мужчин и женщин, даже глаза детей

(тем более если это глаза их несчастного сына) – вы везде узнаете глаза Забелы.

Но это не все. Врубель и дед встречались. Кстати, по рекомендации

Михаила Александровича дед частично проектировал крышу “Метрополя”.

Протеже – не подумав – обмолвился о фотографии. Врубель интересовался всем, что было связано с женой, попросил посмотреть.

Дед замялся. Надпись – при всей очевидности – могла быть воспринята как кокетство. Врубель, видя колебания, разволновался. Он сказал, что готов купить ее. Дед вспылил и ответил, что никогда не продаст такую фотографию. Врубель потребовал отчета у Забелы. Та вдруг смутилась. Она призналась потом, что не помнила надпись. Дед понял, что упрямство может довести Врубеля до припадка, и сейчас же подарил ему фотографию. Врубель прочитал надпись и расхохотался. Фотография осталась у деда.

Врубель подарил ему и свою фотографию с надписью: “Забела не Ваша, я

– весь Ваш”. Только этой фотографии я никогда не видел, она, получается, пропала первой, и никто не знал когда. М. б., я и не услышал бы о ее существовании, если бы домашние не накрыли меня как-то раз с исследуемым портфелем. Нагоняя не было – значит, портфель не являлся какой-то тайной. Во всяком случае, в моем детстве. Мать усмехнулась, видя, как поспешно я укладываю карточки обратно. “Ты знаешь, кто это? – Она вытянула у меня фотографию

Забелы. – Я расскажу тебе”.

Вот так в детстве я узнал жгучую боль несчастья, потому что мучился из-за фотографии. Я верил, что найду ее или верну. Столько раз я вытряхивал бедный портфель, как будто негры – потрошеного крокодила.

Я все думал, что там есть потайные отделения. Или что она просто завалилась в подкладку. А м. б., ее, извините, стошнило от эпохи? В самом деле, была “Царевна-Лебедь” и пришествовал вдруг “Ворошилов на лыжной прогулке”. Но ведь даже испытывая отвращение, не взлетела же фотография на небо, как Илья-пророк? Иногда думать, что вещь провалилась в подкладку, – самое разумное. А еще дом, много домов провалилось в подкладку. Много церквей, монастырей, усадеб, памятников, целых улиц. И даже вся жизнь. М. б., и Сухарева башня не сломана, а в подкладке? М. б., Красные Ворота сияют золотом на дне крокодилова портфельчика? М. б., Спас-на-Бору, как боровик, просто спрятался от чужих глаз? Неужели вся жизнь уничтожена, а не потерялась на время? Какая-то дурочка (которой, кстати, и не было никогда на свете) все видела глупые сны про хрустальный дворец будущего. И не знала, что она живет в гораздо лучшем дворце. Вот уж у кого вместо глаз стояли немигающие бусины сушеных крокодилов.

Та жгучая боль – теперь я это понял – была лишь прививкой. Вся жизнь

– болезнь расставания. Но что толку смягчать боль, говоря, что в вольтеровском кресле водились клопы (приползли от соседей), что у кровати жгла бок пружина, что рояль терял ножки, а в серьгах бабушки никуда же не выйти в наше время, даже в Большой. Кто-то расстается легко.

У таких действительно крокодиловы слезы о прошлом – что-то вроде реакции пищеварения. А кто-то не может расстаться. В чем винить таких людей? В наличии сердца?

Я чуть не забыл о второй десертной фотографии. Кого же она изображала?

Беззаботно смеющийся (пьяный? – подумаем мы) бородач держит на руках, нет, не красавицу, хотя предмет его страсти лишен одежды, не считая платочка на голове, но и не младенца, хотя во рту соска от детской бутылочки, и не любимого щенка, хотя некупированный хвост изящно свивает вниз, и не напуганного котенка, при том, что руки бородача исцарапаны, – так кого же? Вы догадались уже? – правильно! – крокодильчика. На обороте написано: “Абрам Гармаев, 4 июня 1916 года, в доме Сиу”.


7

Вспомните, какие бывают портфели. Черные. Коричневые. С красным отливом. Желтые, как цветочки куриной слепоты.

Если бы только портфели! Саквояжи, кофры, чемоданы, портпледы, просто дамские сумочки. Но в кожаной лавке (портфель сохранил бумажку с ее парижским адресом – rue Scribe) вы найдете также перчатки, ремни, портмоне, дорожные несессеры, бювары. А еще штабеля опойковой кожи для обивки диванов и кресел. Марокен для книжных переплетов.

Если знать маршрут путешествия моего деда, то легко понять, как он набрел на крокодила. Отель отмечен крестиком на плане 1906 года.

План и квиток из лавки лежали в портфеле рядом. У меня хорошая память, в том числе на тарабарские слова. Я запомнил название улочки, где дремала кожаная лавка. Я и не думал, что она – ближайшая к отелю. Так что окна могли выходить на приземистую входную дверь

(квиток был своего рода рекламой – и в верхней части грязной краской впечатали изображение фасада).

Нетрудно представить, как вечером, после всех заседаний, речей, вспышек магния, товарищеского ужина, дед смотрел на город, стоя на скромном балкончике отеля. По левую руку – дома (на плане изображены крупные здания), надо полагать, с мансардами – какие парижские дома без них? Только он разглядывал их не как восторженная барышня, пишущая этюды, пусть даже под диктовку Дега. Он вспомнил бы об архитекторе Франсуа Мансаре, который изобрел мансарды, то, что, в свою очередь, и ему изобрело билет во времени. От мансард дед спустился бы взглядом вниз, на бульвар Капуцинок, где в вечерней дымке раннего сентября много-много людей. Как на них долго можно смотреть! Вот и на соседнем балкончике два бородатых господина в цилиндрах, перебивая друг друга, кого-то ловят внизу. Их ждет условленная встреча? Или они – два сытых бездельника, которые громко обсуждают достоинства того или другого личика? Или они – фантазеры, способные придумать биографию, глядя лишь на обвисшие усы мужа и сияющие вишней губы жены? Пожалуй, от них достанется и их балконному соседу, который смотрит не на личики, не на фиакры с начинающими чернеть от робкого дождя крышами, а на вывеску с плохо намалеванной перчаткой.

Даже семейный человек совершает опрометчивые поступки. Бабушка, хотя и была младше на двенадцать лет, будучи скупой, как все англичанки, готова была потребовать вернуть портфель обратно. Только волшебное словцо “чертежи” сломило ее. Разумеется, дед лукавил, отлично зная, что чертежи сподручнее помещать в длинную глупую трубу. Но пока им обоим еще не было известно, что вся жизнь уместится в этом новеньком, жадном (так назвала его бабушка) портфеле. Как легко оказалось унести жизнь в крокодиле.

А ведь у него тоже была своя биография. Он ездил в Мисхор, в

Гельсингфорсе дед вдруг забыл его на вокзале, но нашли – каким образом? ума не приложу – и прислали в Москву. Каждое лето он проводил на Клязьме. Так что не утверждайте теперь, что крокодилы в подмосковных речках не водятся. Он и в Петербурге был завсегдатаем -

“Он по городу ходил, по-турецки говорил”. Никто не спорит, что это лучшая строчка 1916 года, но никто не знает, что она не только о

Крокодиле, она еще и о портфеле.

Что-то из его содержимого все-таки уцелело – например, довольно много дедушкиных писем. А вот портфель забыли. Крокодил нырнул в темные воды реки. Всё складывали-перекладывали; смятый, он валялся в чулане. Кожа его запылилась. Его можно было принять за другого, за неблагородного. Хотя так просто вернуть ему вид: потереть бархоткой.

И даже зависть давно покойного Гильдельбранда воскресла бы.

Перейти на страницу:
Прокомментировать
Подтвердите что вы не робот:*