Майя Валеева - Чужая
— Мама, а когда мы выпустим Еву погулять во двор, — спросила Даша, — Мне ее жалко, она такая грустная!
— Она грустная потому, что нет тети Эли. Но ничего, привыкнет постепенно. Посмотрим, как она будет себя вести. Может, и выпустим погулять.
— Дай-ка я зайду к Еве, попробую ее погладить, — вдруг сказал Володя, — Если она нас полюбит и привыкнет к нам, то все проблемы решатся.
— Может не нужно пока? Все-таки волк.
— А ты видела, как она ласкается к Эле? Она же ручная.
И Володя зашел в вольер к Еве, держа в руках большой и сочный мосол.
Если бы Ева была не волком, а собакой, то она конечно же завиляла бы хвостом и дала бы себя погладить человеку, так хорошо знакомому ей. Но Ева не была собакой.
Она не шелохнулась, продолжая лежать так же, как лежала, но Володя, еще не успев подойти к ней, вдруг остановился. Что-то было во всем ее облике такое, что останавливало его, парализуя волю и внушая какой-то дикий животный страх. Кого-кого, а собак Володя никогда не боялся. Всю жизнь у него были собаки, приходилось ему работать и на собачьей площадке инструктором. И каждая, даже самая свирепая собака была ему понятна, он всегда знал, чего можно ожидать от нее. Но эта волчица, лежащая перед ним сейчас, коварная, загадочная, непонятная! Володя не знал, что она предпримет — то ли приласкается, то ли бросится на него.
Он попятился назад. И в ту же секунду волчица молчаливо метнулась к нему. Ее клыки клацнули о сетку.
— Боже мой! — вскрикнула Наташа, — Какой ужас!
— Я сам виноват, — смутился Володя, — не нужно было к ней лезть.
— Боже мой, как Элька с ней жила!? Это же опасно! А ребенок!? Я не думала, что она такая злобная. Я очень беспокоюсь за Дашку. А что, если волчица как-то выберется из клетки?
Чел, с виноватым видом сновал между хозяевами и вольером, не понимая, что же случилось, и почему все так расстроены. А Ева молчаливо металась из угла в угол, по-прежнему не выпуская из вида ворот. Она все ждала, что они вот-вот откроются, и появится Эля, и заберет ее отсюда… Нет, Ева не имела ничего против этих людей — она знала, что это были друзья Эли и Руслана. И когда Володя зашел в ее вольер и хотел к ней подойти, она вовсе не собиралась причинять ему зла — просто хотела прыгнуть, толкнуть его носом, может быть, легонько стукнуть оскаленными зубами. На волчьем языке это предупреждение. Спокойное дружеское предупреждение.
Однако, если Эля и Руслан всегда понимали ее, ведь они были из ее стаи, то эти люди, как и все остальные — восприняли это только как агрессию, как опасность.
Ну а Чел, добрый покладистый Чел, к которому Ева уже прониклась невольной симпатией, конечно, ничего не мог объяснить своим хозяевам. Он только переживал и за них, и за волчицу.
Чел очень хотел познакомиться с Евой поближе, но в вольер к ней его не пускали. Однажды, когда Володя приоткрыл дверцу, чтобы поменять у волчицы воду, Челу удалось протиснуться внутрь вольера. Радостно виляя хвостом и поскуливая от робости и переполнявшей его радости, пес подошел к волчице. И Ева, видя его простодушную открытость, сама привстала к нему навстречу, несмело вильнула тяжелым пушистым хвостом. Наконец-то они могли беспрепятственно обнюхать друг друга.
Как нравился волчице этот большой, сильный и добрый пес! Горячим розовым языком Чел нежно лизнул волчицу в нос, а потом, смелея и не встречая отпора, также пылко и нежно принялся вылизывать ее уши. Это было непривычно — ни одна собака не обращалась с Евой так ласково! Ева тоже лизнула Чела в большой черный нос.
Но хозяин Чела, возвратившийся со свежей водой, почему-то очень испугался, увидев собаку в вольере волчицы.
— Ко мне, Чел, ко мне! Быстро! — закричал Володя.
Как ни хотелось Челу остаться в вольере, ему все же пришлось подчиниться своему хозяину. Он понуро, опустив хвост, вышел и бросил на Володю угрюмый взгляд. Если бы Володя только мог представить, насколько сильны были его чувства к этой незнакомке! Чел готов был уйти вместе с ней хоть на край света. Он ни минуты бы не сомневался — остаться ему вместе с его хозяевами или пойти вслед за этой странной собакой. И за эту собаку он, добродушный пес, который никогда не затевал драк первым, был готов теперь перегрызть глотки всем деревенским кобелям вместе взятым.
Прошла еще неделя, тоскливая, однообразная. К своим новым хозяевам Ева не проявляла никакой привязанности. Она не стала с ними добрее и мягче. Радовалась только Челу, да следила непрерывно за воротами. Она по-прежнему ждала, когда же за ней приедут Эля с Русланом.
По ночам, когда деревня затихала, и лишь осенний ветер, который все не мог найти себе пристанища, носился по деревне, шумел в старых тополях, гудел в проводах и перекатывал по застывающей дороге сухую холодную пыль, — Ева начинала выть. Она начинала тихо и робко, словно подпевала печальному шепоту ветра, но тоска и печаль так сильно и судорожно сжимали ее сердце, что только громким плачем Ева могла как-то утешить себя, и она полностью, со сладостной тоской, с горьким наслаждением отдавалась этой пленительной стихии. И тысячи лет назад вот так же, подняв свои острые морды к небу, волки всех времен и всей земли кричали миру о своих радостях или о своей печали… А Ева была такой же, как они. Вой был ее песней, без которой она просто бы не смогла жить.
И тогда жутковатый и одинокий звук, нота, перетекающая в другую, разрастающаяся переливами и руладами — вдруг словно тонкий и острый клинок вонзался в ночную тишь, и тишина деревни взрывалась ответным, многоголосым, истеричным лаем собак. Стуча когтями, из чулана во двор выскакивал Чел и тоже начинал лаять — но он лаял на всех собак, которые посмели поднять голос на его подругу. А иногда он робко присоединялся к волчице, и его голос, басовитый, глуховатый, словно подпевал тонкому контральто волчицы.
Потом выходила Наташа, начинала ругать или уговаривать Еву, гнала Чела обратно в дом, накрепко запирала дверь вольера, чтобы вой был как можно меньше слышен в деревне.
Однако и по деревне уже поползли слухи. На Наташу стали коситься в магазине местные бабули, и стоило ей выйти, как они тут же начинали шушукаться за ее спиной.
Как-то соседка, бабка Надя, остановила Наташу у ворот:
— Это что за собака у вас? Все воет да воет! Не кормите, что ли?
— Не наша это собака, на время друзья попросили посмотреть. Сами уехали в отпуск…на Кипр. Вот и попросили, — Наташа улыбнулась как можно непринужденнее.
— На Кипыр, значит, — задумалась соседка, — А че воет-то? Знаешь, как у нас говорят? Собака воет — значит к покойнику! — бабка Надя взглянула на Наташу как-то пронзительно и перекрестилась.
В маленьком магазине, который, как это обычно бывает, пропах мылом и старым одеколоном, куда Наташа зашла за свежим хлебом, толпившиеся там несколько старух и деревенский пьяница Витек сразу стихли при ее появлении. Наташа поняла по их лицам, что и тут говорили о них.
Катя, продавщица, толстая и вечно румяная, не выдержала, отсчитывая сдачу с крупной купюры:
— Наталья, а что, говорят, вы волка завели?
— Почему? Собака это…
— Эх, народ у нас не обманешь, мы-ж все знаем! — подхватил Витек с ухмылкой юродивого. Он только что опохмелился и был в особенно приятном настроении, — Мы с моим папашей не раз на охоту хаживали, уж я-то знаю, как волки воют!
— Нет, нет, вы ошибаетесь, — скомкано ответила Наташа и вышла.
— Ишь, барыня! У нас ни зарплаты, ни копейки, а она за хлебом со стотысячной приходит! — проворчала одна из бабок.
— Вон выстроили, гады, дворец какой! Ейный Володька-то, видать, хорошо награбил. Да еще волков тут держут…Жаловаться надо.
— Куда жаловаться? — хмыкнула продавщица, — У нас уж год, поди, как участкового нету.
— Ох, обнаглели эти городские, обнаглели! — бабки одна за другой выглянули в маленькое оконце, в которое как раз был виден коттедж, блистающий белизной нового кирпича и латунной крышей.
Витек вдруг почувствовал себя героем:
— Я кой с кем из мужиков поговорю, мы и придумаем, как ихнюю волчару извести. Да еще за шкуру, я читал, денег дают, потому как волк — это самый вредный зверюга, его уничтожать надо. На корню!
Наташа вернулась домой в самом отвратительном настроении. Все валилось у нее из рук. Смутное беспокойство не отпускало ее. «Связались на свою голову! Это все Володька — гринписовец! Скоро вся деревня узнает. Может, позвонить Эльке, извиниться?» — Наташа подошла к телефону. Что-то не едет, не появляется дорогая подруга. Чел крутился рядом и все порывался выскочить во двор. Однако Наташу почему-то раздражала его привязанность к Еве. Ей не хотелось, чтобы Чел общался с ней. Нет, Эльке она не позвонила. Помимо беспокойства было еще и чувство вины. Перед волчицей. Ведь она ни в чем не виновата. Что родилась в зоопарке, а не в лесу. Что была спасена Элей, а не утоплена в ведре.
